Майкл Бейджент - Священная загадка [=Святая Кровь и Святой Грааль] Страница 5

Ни один историк, ни один биограф Пуссена или Фуке ни разу не дали удовлетворительного объяснения этому письму, в котором явно подразумевается нечто исключительно важное. Отметим однако, что спустя некоторое время Никола Фуке был арестован и приговорен к пожизненному заключению. Его имя с тех пор окутано непроницаемой тайной; некоторые упорно считают его Человеком в Железной Маске. Но известно, что после прочтения его переписки, Людовик XIV повелел достать ему картину Пуссена «Пастухи Аркадии», которую потом он укроет в своих личных апартаментах в Версале…

Какими бы высокими ни были ее художественные достоинства, эта картина представляется совершенно бесцветной. На переднем плане трое пастухов и пастушка, окружив старинную могилу, созерцают надпись, выбитую на надгробном камне:

«ET IN ARCADIA EGO»[9]

на заднем плане изображен один из тех горных пейзажей, которые так любят художники — совершенно мифический и полностью выдуманный автором, если верить Энтони Бланту и другим исследователям творчества Пуссена. И тем не менее… В 1970 году была найдена могила, идентичная той, что изображена на картине — форма, размеры, расположение, растительность вокруг, даже кусок скалы, на который опирается ногой один из пастухов, совершенно совпадали. Эта могила находится на опушке леса близ деревни Арк, по меньшей мере, в десяти километрах от Ренн-ле-Шато и в каких-нибудь пяти километрах от замка Бланшфор. Пейзаж там точно такой же, как и на картине Пуссена; с вершины одного из холмов можно вдалеке разглядеть Ренн-ле-Шато.

Ничто не указывает на возраст этой могилы. Даже если допустить, что надгробие поставлено недавно, то как так случилось, что архитектор сделал его до такой степени похожим на надгробие с картины Пуссена? Значит, вполне возможно, что оно существовало и во времена художника, и что он точно воспроизвел его на своей картине. Впрочем о нем уже упоминалось в «памятке» 1709 года[10], а местные крестьяне говорили, что всегда знали о нем, как их родители и прародители.

Архивы деревни Арк уведомляют нас о том, что этот клочок земли, где находится могила, принадлежал американцу из Бостона Луи Лоуренсу вплоть до его смерти в 1950 году. Когда в 1920 году американец вскрыл могилу, она оказалась пустой; впоследствии он похоронил там свою жену и тещу.

Во время съемок фильма о Ренн-ле-Шато мы целое утро провели фотографируя надгробие, потом пошли завтракать. Когда спустя три часа мы вернулись, могила была диким образом разворочена: кто-то, вероятно, пытался ее вскрыть.

Если на могильном камне и была раньше какая-либо надпись, то ее уже давно не существовало. Что касается надписи, фигурирующей на картине Пуссена, то она более, чем условна в воспоминании о присутствии смерти в этой тихой Аркадии, пасторальном раю классических мифов. Однако, задерживает внимание одна деталь: отсутствие глагола, только и всего. Почему? Из философских соображений, чтобы стереть всякое понятие о времени, всякое указание на прошлое, настоящее или будущее и, таким образом, внушить понятие о вечности, или же напротив, из чисто практических соображений?

Не напрасно все же найденные Соньером документы изобилуют анаграммами. Эта коротенькая фраза без глагола тоже могла быть — а почему бы и нет? — анаграммой, сокращенной до точного числа необходимых букв.

Таково было мнение одного из наших телезрителей, который после первого фильма сообщил нам результат своих остроумных латинских упражнений:

I! TEGO ARCANA DEI[11]

Что касается лично нас, то мы были далеки от того, чтобы размышлять, насколько все это было правдой. В тот момент «находка» нас позабавила, не более того, и мы даже не подумали принять ее всерьез…

2. Великая ересь катаров

И тогда наше расследование вступило на уже знакомый нам путь: ересь катаров, или альбигойцев, и крестовый поход, спровоцированный ею в XIII веке; все указывало на то, что ей придется сыграть важную роль в раскрытии тайны Ренн-ле-Шато. В эпоху Средневековья там жило много еретиков, окрестные деревни сильно пострадали от грубых репрессий, которым подверглись катары, и кровь, омывающая их историю до сего дня окрашивает их землю и холмы, также как и идея катаров сохраняется еще в душах местных жителей. И не в селении ли Арк прожил до самой своей смерти в 1978 году «катарский папа»?

Уроженец этих мест, приобщенный с детства к ее истории и фольклору, Соньер не может не знать ни преданий о катарах, ни того, что городок Ренн-ле-Шато в XII и XIII веках был одним из главных их бастионов. Ему известны и легенды о Святом Граале, и он знает, что Рихард Вагнер, возможно, приезжал сюда, чтобы побольше узнать о сказочном сокровище.

В 1890 году Жюль Дуанель, библиотекарь из Каркассона, основывает Неокатарскую Церковь[12], потом он вступает в городское Общество Искусства и Науки, секретарем которого он был избран в 1898 году; среди членов этой блистательной культурной ассоциации фигурирует аббат Анри Буде. А в близком к Дуанелю окружении мы встречаем Эмму Кальве. Таким образом, кюре Ренн-ле-Шато тоже должен был быть знаком с библиотекарем из Каркассона.

То, что катары связаны с тайной Ренн-ле-Шато, не вызывает и тени сомнения. В одном из документов, найденных Соньером, восемь маленьких, отличных от других букв разбросаны по тексту — три вверху, пять внизу; собранные вместе, они образуют слова «REX MINDI»[13] — термин, быстро узнаваемый всеми, кому знакома мысль катаров.

Именно по этому пути надо было теперь нам следовать. Верования, традиции, история, среда обитания катаров должны были придать тайне новые размеры.

В 1209 году пришедшая с Севера и из Иль-де-Франс армия, состоящая из тридцати тысяч всадников и пехотинцев, словно ураган налетает на Лангедок. В последующие годы мы видим разоренную страну, погибающие урожаи, снесенные до основания города и селения, заколотых мечами и шпагами людей, населявших их. Истребление в таком масштабе, возможно, является первым примером геноцида в истории современной Европы. Только в городе Безье было уничтожено пятнадцать тысяч мужчин, женщин, детей, большое число которых было убито прямо в церквах. «Убивайте их всех. Бог потом разберет своих!» — так ответил легат папы Иннокентия III воинам, спросившим его, как отличить еретиков от правоверных католиков. Подлинные или нет, но эти слова хорошо иллюстрируют фанатизм и нетерпимость, которые господствовали в этом кровавом крестовом походе; этот же легат, отчитываясь в Риме о выполнении порученного ему дела, напишет: «Ни возраст, ни пол, ни положение — ничто не было основанием для пощады».

Разгромив Безье, армия «крестоносцев» продолжает свой жуткий марш через Лангедок, не оставляя после себя ничего, кроме крови и руин. Один за другим падают Перпиньян, Нарбон, Каркассон, Тулуза; деревушки, селения и замки сожжены и разграблены.

Этот Альбигойский крестовый поход, один из самых долгих и самых жестоких за всю Историю, построен по тому же принципу, что и заморские крестовые походы: этого требовал папа, на одинаковых белых плащах изображен все тот же красный крест, одинаковое воздаяние на земле и на небесах ожидают крестоносцы Франции и крестоносцы Святой Земли: наверху — спасение, а здесь, внизу — добычу.

Почему такое ожесточение, такое систематическое разрушение? Почему такую красивую землю внезапно отдали на поругание варварам, свирепствующим чуть ли не по всей Европе?

В начале XIII века Лангедок еще не входил в состав Франции. Это была независимая вотчина, язык и весь уклад жизни которой были ближе к испанским королевствам — Леону, Арагону и Кастилии, чем к Иль-де-Франсу. Управляли ею несколько благородных семей, среди которых выделяются графы Тулузские и могущественный дом Транкавель. Что касается культуры, то она была одной из самых утонченных во всем Христианском мире, исключая, быть может, культуру Византии; впрочем, у этих двух культур было много общего.

Высоко оценивается там философия; поэзия и куртуазная любовь восхваляются, как замечательные интеллектуальные достоинства в обществе элегантном и блестящем; огромную роль играет изучение греческого, арабского, древнееврейского языков, в то время как в Люнеле и Нарбоне в школах изучают древнюю иудейскую эзотерическую науку — Кабалу.

Также в противовес тому, что мы можем наблюдать в то время в Европе, здесь, под милосердным небом провансальской культуры царит религиозная терпимость. Может быть, это было потому, что коррумпированная, непримиримая и уже несостоятельная римско-католическая Церковь пользуется не слишком большим уважением — приходы без месс, без священников, или же со священниками, предпочитающими другие виды деятельности, нежели их священство; может быть также, потому что эта страна, благодаря своему географическому положению, остается открытой для различных проникающих в нее культурных течений; обрывки мусульманской и иудейской мысли, исходящих из Марселя — перекрестка торговых и морских путей, различные влияния, идущие из Северной Италии или же пробивающие себе дорогу через Пиренеи.