Наталья Горбачева - Без любви жить нельзя. Рассказы о святых и верующих Страница 5

«Душа по природе своей христианка», – прочла я у Тертуллиана. И сродное, конечно, тянется к сродному… Слава Богу, что жажда святыни не совсем погибла в моей душе…

Но зачем Бог столкнул меня с Вадиком, чужим для моей души человеком. Оказалось, что мы с ним были совершенно разные люди – перпендикулярные во всем, но я не могла никак избавиться от его присутствия в моем доме. Он опутал меня какой-то паутиной, в которую я угодила, словно муха. Священники из нашего храма благословляли «дружеское» сожительство, им тоже трудно было разобраться в происходящем – все мы были тогда молоды и неопытны… особенно духовно.

Пришлось самой учиться молитве. Множество раз просила я: «Господи, избави меня от него! Откуда взялся на мою голову, помоги, вцепился в меня, как клещ… Я же умру. Избавь, помоги, защити от этой силы бесовской».

Ожесточение за несколько месяцев дошло, кажется, до предела. Я, интеллигентная барышня, начала драться с Вадимом – даже не подозревала, что способна на это. Обычно поводом к рукоприкладству был мой крик души: «Уходи», на что он отвечал: «Сама приютила. Отец N велел меня терпеть». Впрочем, и Вадим, старший научный сотрудник Академии наук, не без удовольствия распускал руки.

Однажды в тяжелом молчании сидели мы за обеденным столом на кухне – друг против друга. Без раздражения я не могла слышать звука его голоса. Вдруг Вадим начал делиться своими восторгами от только что прочитанной книги Дионисия Ареопагита «О Небесной иерархии».

– Тебе нужно ее обязательно прочесть, Наташик. Так долго ее искал… Это учение о девяти чинах небесных существ, от Серафимов до Ангелов. Что-то хлеб черствый, нет другого?

Я заткнула уши, но Вадим продолжал что-то говорить. Тогда я, как разворачивающаяся пружина, вскочила с табуретки и выброшенными вперед руками уже была готова вцепиться через стол в его волосы.

Вдруг в этом полете я замерла на самой высокой точке траектории, потому что произошло что-то невероятное… Реальность исчезла, а мое «я» («в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает» [4] ) оказалось в каком-то неизвестном пространстве среди мириад добрейших ангелов; все они были заряжены такой любовью ко мне, что огромности ее было невозможно выдержать более мгновения. Мне открылось, что ангельский мир с любовным и сочувственным вниманием наблюдает за моей жизнью и готов прийти на помощь – в ту же секунду, когда повелит Господь…

И я снова оказалась в нашей коммунальной кухне; обмякшая и совершенно умиротворенная, плюхнулась на свою табуретку.

– Ты знаешь, что сейчас было?

– Чуть не убила меня, – усмехнулся Вадим.

– Я была в раю.

– Больная. – Он резко отодвинул тарелку и ушел.

Полная умиления, я еще долго сидела на месте, пытаясь вообразить произошедшее. Но человеческие представления об этом откровении походили лишь на двухмерную фотографию какого-то многомерного мира…

Только благодаря этому поддержавшему меня дивному чуду проявления ангельской любви я поняла, что встреча с физиком-шизиком не была случайной. По неведомым причинам она была попущена Богом. На этом сердечном знании я продержалась еще несколько лет – до моих сорока. С Вадимом мы разбежались по разным комнатам коммуналки. Я пыталась относиться к нему просто как к соседу, но он продолжал жалить меня своим острым языком. Моей «подушкой для слез» стала дорогая соседка Анна Вячеславна. Не понимая, почему мы никак не расстанемся, она только повторяла:

– Ближние пока научат – намучат…

Покаялась я в своем поспешном решении «спасти гения». Нас не учили в юности, что к серьезным вещам – к браку, выбору профессии, к дружбе надо и подходить серьезно, проверять и испытывать людей прежде, чем связать себя с ними какими-то узами. «Что делается на всю жизнь, то лучше сделать нескоро, нежели торопливо», – советовал святитель Филарет Московский. Как жаль, что не читала его раньше…

Теперь только оставалось наблюдать второй акт драмы в коммуналке: Вадим надел на себя маску показного благочестия, умело жонглировал православными терминами, дурил этим людей, оставаясь эгоистичным и самонадеянным. Глядя на это, свои душевные силы я сознательно стала тратить на то, чтобы ни в коей мере этому не уподобиться. Получалось настоящее, принятое в науке доказательство от противного. Для чего же Бог попустил в моей биографии все эти горькие факты? А для того, что практика жизни в замкнутом пространстве коммуналки [5] – точно в пустыне – дала мне возможность увидеть и в какой-то мере изучить главные человеческие страсти и начать их в себе изживать. И еще, вероятно, для того, чтобы исполнить евангельское слово: «…сам искушен быв, может и искушаемым помощи» [6] .

Нашей, уже «братско-сестринской любви» с Вадимом предстояло выдержать еще одно, самое тяжелое испытание. Я уговорила его поехать пожить в Оптину пустынь, чтобы хоть немного отдохнуть в одиночестве. Но оттуда он приехал окрыленный новой идеей, которая, оказывается, втайне у него давно зрела и которую в оптинском монастыре одобрил «очень духовный иеромонах». Идея заключалась в том, что надо написать книгу – симбиоз квантовой физики, богословия, философии и прочих наук, которая доказывала существование Бога. Я приняла это за шутку:

– Удивлена, кто там тебе это мог благословить… Тоже какой-нибудь бывший физик? Ты такой же богослов, как я королева Англии. Год как крестился… Иисус Христос – Бог! – готовил Себя к проповеди постом и молитвой. Феофан Затворник двадцать пять лет в затворе сидел, прежде чем…

– Нет, нет, – отвечал Вадим, не вслушиваясь, по обыкновению, в мои неприятные для него речи. – Это прекрасная идея. Я напишу книгу, для интеллектуалов, на их языке. Прочитав ее, они поверят в Бога. Ученым важны доказательства на уровне последних открытий квантовой и ядерной физики. Я соберу их. Наташик, это же Нобелевская премия! И ты… ты вдохновила меня, дала возможность, подвигла меня на это…

– Ты понимаешь, на что замахнулся? – ужасалась я. – У тебя крыша уже в пути съехала.

– Нет, нет. У меня есть единомысленные… Это такое счастье!

– Вот вас всех собрать и в психушку-то и отправить…

Но работа закипела. Нашлись сочувствующие этой идее и даже спонсор программы, которую одобрили на высоком уровне. Стали появляться в моем доме из духовных птенцов молодые люди, с которым шло обсуждение будущей книги… И не только с молодыми, но и со старыми заслуженными физиками и философами. Вадим стал подолгу пропадать в библиотеках, ходить на какие-то семинары. От него услышала я о диаконе Андрее Кураеве, который собирал, как Пугачева, полные залы. Общественная жизнь, отходя от «застойной» спячки, закипела. Всё было ново, обнадеживающе, далекоидуще… Спросонья не все попали в нужную колею, но это выяснялось спустя годы. Вадим угодил конечно же не туда, где проповедовали смирение, очищение себя от страстей, покаяние в грехах, любовь к ближнему.

В моей коммуналке он написал книгу, которая, по его мнению, была призвана «привести к Богу всех интеллектуалов». Эти три года показались мне адской вечностью. Мало-помалу и у меня стало «сносить крышу», потому что когда на черное сто раз скажут белое, ты начинаешь сомневаться… Я стала сомневаться, может, действительно можно невероятно трудным для моего понимания языком физики доказать существование Бога. Ангелы на небеси забыли меня…

Книгу напечатали, хвалили и начинающие богословы много обсуждали. Я только удивлялась, как они разобрались в сложнейших математических и физических выкладках книги. На единственном философском семинаре в московском монастыре ученые монахи высказали Вадиму соборное определение, что он сильно заблуждается, по крайней мере в своих богословских посылах и выводах. Вадим ничтоже сумняшеся ответил им, что они не поняли его уникальной теории; и теперь он всю жизнь потратит на ее популяризацию.

Анна Вячеславна уже ничем не могла меня утешить… Я стала похожа на тяжелобольную – потеряла аппетит, похудела, осунулась, совсем перестала следить за собой. Зато, окрыленный своей безумной идеей, цвел Вадим, который советовал мне почаще выходить на воздух, гулять вместе с ним… Только не это!

Священники в нашей церкви грустно разводили руками, не решаясь что-либо советовать. Меня благословили чаще причащаться – раз в две недели, потом еженедельно. После причастия становилось легче. Но к концу недели душу снова окутывал полнейший мрак, парализовало волю. Хотелось просто закрыть глаза и умереть. Из последних сил я заставляла себя идти на следующую воскресную литургию.

И вдруг наш настоятель твердо сказал:

– Вам надо поговорить со старцем. Другого выхода я не вижу. Непонятно, что там у вас происходит.

– С каким старцем? – безнадежно спросила я.

– С Иоанном Крестьянкиным… Просите его молитв.

– Как же я с ним встречусь? Там, говорят, целые толпы к нему…

– Поезжайте, поезжайте, Бог управит. Благословляю, в Псково-Печерский монастырь, – и настоятель широко осенил меня священническим крестом… – Завтра же поезжайте!..