Александр Мень - Дионис, Логос, Судьба Страница 56

Аристотелева концепция "материи" и "формы" ведет к отрицанию платоновского спиритуализма и теории переселения душ (15). Философ выдвигает исключительно важную мысль о целостности человека, которую, однако, дает в виде наброска. Он только указывает на принципиальное отличие разума от всей психофизической структуры человека. Но Мысль, по Аристотелю, занимает особое место в природе. "Так как ум,- говорит он,мыслит все, ему необходимо быть не смешанным ни с чем, по выражению Анаксагора, чтобы властвовать, то есть чтобы познавать" (16). Отсюда вытекает, что разум, в отличие от всего прочего, не подвержен разрушению. Вопрос же о способе соединения разума с "душой" и телом философ, изменяя своей обычной последовательности, оставляет открытым (17). Во всяком случае, разум для него - это то, что способно познавать верховную форму. В отличие от прочих живых существ, человек уже сознательно стремится к Богу и находит радость в созерцании его совершенства. "Влечение,- говорит Аристотель,- вызывается тем, что кажется прекрасным, а высшим предметом желания выступает то, что на самом деле прекрасно". Именно поэтому вселенская Первопричина движет мир "как предмет любви, между тем как все остальное движется, находясь в движении" (18). Это универсальное тяготение Любви превращает мир в живое существо, жаждущее достичь божественного бытия.

Все вышесказанное наводит на мысль, что Аристотель должен был принять эволюционизм Анаксимандра. Ведь его учение о градации совершенства по существу так близко к идее всеобщей Эволюции. Но на самом деле Аристотель видел развитие лишь в поперечном срезе (19). Вселенная у него как бы застыла, вытянувшись гигантской ступенчатой пирамидой в своем тщетном порыве к Богу. Она обречена томиться любовью к Божественному, но никогда его не достигнуть. Здесь Аристотель, как и Платон, остался верен языческому пессимизму.

Впрочем, для самого ученого это не было существенным: он вполне удовлетворялся стройностью своей картины бытия. Ему важнее всего было объяснить и увязать между собой все, что открывалось взору человека-исследователя, и он мог быть доволен своей работой. Действительно, всеобъемлющий синтез философа включал в себя не только законы мысли и природы, но и указывал на связь космоса с его Первопричиной.

При всех своих недостатках система Стагирита производила внушительное впечатление законченности. Недаром она отбрасывала тень так далеко в века: влияние Аристотеля мы находим и в естественнонаучных взглядах Василия Великого, и в учении Иоанна Дамаскина, и особенно в богословском синтезе Фомы Аквината.

Однако на дохристианский мир Аристотель оказал куда меньшее воздействие, чем его учитель Платон с его "философской религией". "Научная метафизика", объясняя многое, в силу своего характера оставляла в стороне проблемы, которые более тревожили человека. Есть существенная разница между теоретической любознательностью и исканием истины, открывающей смысл жизни. Учение Стагирита родилось в лаборатории натуралиста и отразило в себе как величие науки, так и границы ее возможностей. Даже когда философ говорил о Боге, казалось, что верховный Разум интересует его лишь постольку, поскольку он объясняет природную иерархию. Вопрос о человеке, его трагической судьбе и назначении выпадал из поля зрения Аристотеля.

Конечно, было бы несправедливо винить в этом ученого. Нужно помнить, что он искал прежде всего лишь объективного знания, жил в мире исследований, спекуляций и теорий. По достоинству люди оценили его труд лишь после того, как обрели новую веру и когда наука смогла занять свое место по отношению к ней. До тех же пор античный человек продолжал свои поиски в области нравственной и мистической. Он не мог остановиться на научном "богословии" Аристотеля, которое предлагало людям камень вместо хлеба и, по существу, закрывало путь к высшей божественной жизни.

Глава двадцать четвертая

НАУЧНАЯ МЕТАФИЗИКА

1. Слово "метафизика" появилось случайно: в издании лекций Аристотеля трактаты о "первой философии" шли вслед за "физикой" и поэтому были названы "послефизикой" - метафизикой. Но впоследствии этот термин стал обозначать саму науку о принципах и сущности бытия.

2. Аристотель. О душе, III, 8, 432 а.

3. Аристотель. Метафизика, I, 4, 984 b, 13.

4. Там же, I, 9, 990 а, 33.

5. Там же, I, 9, 990 а, 33 b, 8.

6. Там же.

7. Тамже, VII, 8 а, 12.

8. Там же, V, 5, 1055 а.

9. Там же, I, 4, 984 b.

10. Там же, XII, 6, 1071 а.

11. Там же, XII, 8, 1073 b. Аристотель один из первых сформулировал ряд так называемых доказательств бытия Божия, впервые выдвинутых Анаксагором (см.: И. Корсунский. Учение Аристотеля и его школы о Боге. Харьков, 1891, с. 19 cл.).

12. Там же, XII, 7, 1072 b.

13. Тамже, XII, 7, 1072 а.

14. Аристотель. О частях животных, I, 5, 645 а.

15. Аристотель. О душе, 407 b.

16. Там же, 429 а.

17. В своих воззрениях на бессмертие Аристотель проделал эволюцию. Первым тапом ее было следование учению Платона, вторым (период развития теории материи и формы) - радикальное отрицание бессмертия и, наконец, третьим - признание бессмертия разума. На этом последнем этапе Аристотель оставил свое учение о бессмертии неразработанным. См.: S. Declоих, Теmps, Dieu, Liberte dans les Commentaires Aristoteliciens de St. Tomas d'Aquin, 1967, р. 212-213.

18. Аристотель. Метафизика, XII, 7, 1072 а.

19. См.: H. В. Torrey and Felin. Wsa Aristotle an Evolutionist? - "The Quarterly Review of Biology", 1937, v. 12, Э 1.

Глава двадцать пятая

АЛЕКСАНДР. ЗАПАД И ВОСТОК

Античный мир, не удовлетворенный идеалами

искусства и идеями философии,

обоготворил Кесаря.

Вл. Соловьев

Греция и Азия, 334-322 гг.

Как истый грек, Аристотель большое внимание уделял социальным проблемам. Он изучил больше сотни греческих конституций, чтобы выяснить, какой строй является более разумным. Из биологии он вынес убеждение, что "целое первее части", и это сближало его с социальными воззрениями учителя: он так же, как Платон, отверг демократию и поставил государство над личностью. Человек в его глазах лишь "элемент" государства, и если он перестает быть "гражданином", то он - либо животное, либо божество (1). "Тем не менее, в отличие от Платона, Аристотель признал наилучшим строем умеренную республику, в которой господствует "средний класс" и сословные противоречия сводятся к минимуму. Такая форма правления, по его словам, "не ведет к партийной борьбе: там, где средний элемент многочисленен, всего реже бывают партийные распри и раздоры" (2).

В то же время философ одобрял и просвещенную монархию, но лишь при том условии, что носитель власти будет обладать исключительными дарованиями. Для такого "сверхчеловека", по мнению Аристотеля, нет закона, так как он сам для себя закон. Его можно было бы, скажем, выбросить из государства, но властвовать над ним можно так же мало, как над Зевсом. Ничего не остается, как подчиниться такому человеку - такое подчинение лежит в природе всех людей, - так что такие люди уже сами по себе цари в государстве (3).

Легко представить себе, какое влияние могли оказать подобные слова на воспитанника Аристотеля - Александра. У него были все основания считать себя именно таким "свыше призванным" вождем. В одном лишь ученый и царь не понимали друг друга. В своих исследованиях Аристотель основывался на том, что хорошо знал: на типичном греческом полисе. Более того, он был уверен, что только у греков возможна нормальная государственность. Между тем время малых полисных обществ уходило в прошлое. Все настойчивее заявляли о себе новые веяния, рожденные в соприкосновении культур. Еще в Ионии контакт с Востоком показал эллинам, что "варвары" далеко не дикари, что сближение с ними может быть плодотворным. Александр интуитивно угадывал рост этих тенденций, которые вполне согласовывались с его честолюбивыми планами. Ему было уже мало всей Эллады, его манили просторы далеких земель. Пока Аристотель в своем Лицее отдавался научным занятиям, Александр вынашивал грандиозный проект вселенской монархии, которая должна была соединить греческий и азиатский миры. Путь к этому замыслу преграждала держава Ахменидов. Против нее и предстояло выступить Александру.

x x x

Придирчивые критики давно бы объявили историю македонца вымыслом, если бы она не была так хорошо подтверждена документами и памятниками. В самом деле, двенадцать лет его царствования представляют собой поистине фантастический эпос. Сын вакханки, он недаром считал Диониса своим покровителем; его снедала неистовая жажда деятельности, планы его граничили с безумием, его упорство в достижении целей не знало преград.

У Александра не одно лицо, а несколько. Он умел быть благородным и с презрением отвергать интриганские методы отца. "Я не хочу красть победы", говорил он. Но порой в нем просыпались демоны, которые толкали его на странные и бесчеловечные поступки. В нем всегда происходила борьба расчета с безумием, жестокости с великодушием, сдержанности с распущенностьдо. Разорив восставшие Фивы и обратив в рабство все их население, он приказывает пощадить дом поэта Пиндара, желая показать себя истинным греком, а не варваром.