Никодим Святогорец - Новый эклогион Страница 57

А целомудрие и чистоту, самую драгоценную из всех прочих добродетелей, соделывающую человека равным Ангелам, блажженный настолько возлюбил душой, что с дерзновением мог сказать вместе с праведным и многопобедным Иовом, что никогда «сердце мое не следовало за глазами моими» (ср. Иов.31,7). Но самое великое то, что приснопетый задумал не смотреть на женские лица, пока находится в этой жизни. И в течение всей своей жизни на других женщин или девиц кроме матери, не смотрел и не разговаривал с ними.

Вместе с целомудрием он сочетал и милосердие, сопровождаемое тихостью. Целомудрием человек украшается пред Богом, а через милосердие душа питается благодатью Духа Святаго. Преподобный отличался таким милосердием, что даже необходимое ему самому для жизни раздавал нищим, причем не только деньги, но и все то, в чем другие испытывали нужду. Он столько помогал нищим, что если бы надо было продать себя в рабство, чтобы освободить других, он бы с радостью согласился, ибо знал блаженный, что милосердие есть плод любви. Он был отцом сирых, управителем вдов, одеждой нагих, насыщением алчущих, утешением скорбящих.

Сей дивный муж за свои добродетели и против собственной воли удостоился и царского достоинства, но при этом нисколько не перестал помышлять о Небесных красотах. Более того, думая, что это достоинство дано ему как дар от Бога, он стал трудиться еще более и посвятил себя Божественной любви. Этот святой был поставлен даже стратопедархом (военачальник, фельдмаршал) Каппадокии в епархию, называемую Харсиана. Как разумный эконом, он тратил деньги не ради собственной чести и славы, как поступает большинство, ибо получив какое–нибудь звание они стараются прославиться безумиями и имеют привилегии, и не задумываются, несчастные, о страшном Суде, который произведет над ними Праведный и Страшный Судия. Блаженный же Евдоким все тщание и заботу полагал на то, чтобы в преподобии и правде править малыми и великими, и саму душу свою, ее ли бы потребовалось, положил бы за своих подданных.

Да и что толку много говорить? Был блаженный Евдоким совершенным во всякой добродетели: в любви к Богу пламенной, в любви к ближнему неподражаемой, ради которой он избегал всякого злословия. И не только сам хранил себя от осуждения, но и другим всячески препятствовал произносить что–либо против ближнего. Он учил, что каждый должен уметь больше слушать, чем говорить. При такой блаженной жизни был Евдоким сосудом избранным, и словом учитель, и делом пример, и живой образец для тех, кто с ним общался. И это продолжалось до тех пор, пока он не приблизился к блаженному концу жизни там же, в Каппадокии, прожив тридцать три года, будучи молод возрастом, но старцем разумом и знанием.

Предузнав о грядущей кончине, праведник не смутился, потому что вся его жизнь была попечением о смерти. Единственное, чего ему не хватало, так это матери, которая находилась в это время далеко, и не могла присутствовать при его кончине. Итак, настал его последний час перед тем, как идти ко Господу. Многие пришли навестить его в этот час. После сказанных им слов о памятовании смерти, он завещал похоронить его в той одежде, которая на нем была, и не делать над ним того, что обычно делают для других умерших. Затем он подал знак и, как только все вышли, начал молиться Богу такими словами, которые слышали некоторые и впоследствии поведали: «Господи Боже мой, подобно тому, как при жизни я не хотел являть другим то, как живу, так и при кончине моей, прошу, пусть не будет никакого знамения, чтобы никто не подумал, что я Тебе угодил». После слов его: «В руце Твои, Господи, предаю дух мой» святая его душа отошла. Присутствовавшие там из благоговения к святому сохранили не только одежды, которые на нем были, но и постель, на которой он спал (она была сделана из грубо сколоченных досок), положив ее в могилу.

Однако солнцк не могло укрыться за тучей, а светильник — под спудом, потому что, чем больше треблаженный таился, тем больше Господь открывал его для пользы многих. Некий Илия, одержимый страшным бесом, спустя много дней после кончины святого проходил около того места, где лежали его мощи, как бес вдруг начал мучить его и, сильно сотрясая, швырнул на землю, как мертвого. И так бес вышел, а тот человек освободился. Господь прославил своего раба, и слух о чуде, бывшем с Илией, распространился повсюду как звук трубы. К мощам Евдокима стало стекаться множество народа, приносили больных разными немощами, которые исцелялись у гроба святого.

У некой жены было дитя с парализованными руками. Как только они подошли к гробнице святого, в тот же день ребенок исцелился. А у другого ребенка были парализованы не только руки, но и ноги. Придя ко гробу с такой же верой, как и те, предыдущие, он тоже получил исцеление. Даже лампадка над гробом святого была источником исцелений, потому что все, страдавшие от каких–либо недугов, помазываясь елеем из нее, исцелялись. А одна жена имела в себе нечистого духа. Как только она приблизилась ко гробу святого, бес вышел. Другая жена долго мучилась от страшной и неизлечимой болезни. С верой придя ко гробу святого, она взяла землю, смешала ее со слезами и этой смесью помазала рану, немедленно получив желанное здоровье. А земля с могилы святого помогала не только тем, кто сюда приходил, но и тем, кто находился далеко и не мог прийти. Ее посылали больным и те, помазавшись ею, по вере своей обретали здоровье. Невозможно описать все чудеса святого.

А сейчас пришло время рассказать и о перенесении его честного тела из Харсиана в Константинополь. Молва о чудесах святого разошлась по всем городам и странам, так что многие удивлялись и недоумевали, как юный возрастом, находившийся среди соблазнов мирских и имевший высокий сан, смог достичь добродетелей, которых едва достигают подвижники в глубокой пустыне, и сохранил такую чисто ту и целомудрие. Слыша о бесчисленных и скорых чудесах все изумлялись, большинство же только о святом и говори ли. Когда до родителей дошел слух о его смерти, и чудесах на его могиле, они опечалились по поводу первого, а от второго получили утешение и очень захотели убедиться в том воочию. Побежденная любовью к сыну, мать святого не стала задумываться ни о дальности расстояния, ни о трудах и опасностях пути, но, движимая сильным желанием, отправилась ко гробу дорогого и святого своего сына. Увидев там множество людей, приходивших с великим благоговением, и те чудеса, что совершались от священного гроба, когда одержимые бесами и страдавшие от прочих болезней скоро исцелялись, она упала на землю и обняла гробницу. Мать плакала об умершем, одновременно дивясь благодати совершения чудес, которую он получил от Бога. Смешивая плач с похвалами, она говорила так: «Чадо мое сладчайшее, свет очей моих, неизреченная красота наша родительская. Откуда у тебя такая благодать исцелений? Конечно, эта благодать дается Богом тем, кто живет в чистоте и подвиге, скрывая труды и добродетели. Эта благодать дается Богом истинным Его рабам, как предвестница будущих благ Небесного Царствия. Ради тебя, чадо мое, и меня называют блаженной и треблаженной матерью. Не буду я более как мать плакать и рыдать, но как другу и возлюбленному Божию предложу песни и пения духовные. Не буду тебя более называть плодом чрева моего, но сыном Божиим по благодати. Я родила тебя по плоти, а сейчас сама рождаюсь от тебя по духу и не стыжусь называть тебя своим отцом. Ибо ради твоих добродетелей твой Отец — Сам Отец Небесный, родные твои — святые Ангелы и лики святых. Сделай милость, любимый, и нам, твоим родителям, которых скорбь по тебе удручает больше, чем старость. Воздай плату за твое воспитание мне, плотской твоей матери, породни меня с Небесным своим Отцом. Воздай также и родившему тебя по плоти отцу, и упокой его старость на лоне Авраамовом. Сие моление обращают к тебе, чадо мое благословенное, старость отеческая, и болезни чрева материнского, и сосцы молочные, имиже питался, и родные твои. Знаю, что если попросишь Бога о родителях твоих, у которых есть заповедь — почитать чад, он послушает тебя Ибо честь, бываемая родителям за детей, восходит к Богу Который всех Отец и Творец».

С этими словами благочестивая мать святого повелела поднять могильную плиту и вынуть гроб со святыми мощами. И явилось странное чудо, достаточное, чтобы подтвердить все сказанное. С тех пор, как погребли святого, прошло восемнадцать месяцев, и, находясь столько времени в земле, честные мощи нисколько не претерпели того, что обычно происходит с телами усопших. Ни цвет лица не изменился, ни следов гниения или малейшей порчи какого–либо члена не было. Святейшее тело нисколько даже не почернело, но лицо преподобного было веселым, цветущим и приятным, подобно лицу человека, который не умер, а спит. И в нем лишь не было движения, чтобы показалось, что святой жив. Не истлела даже одежда, в которой его положили во гроб. А мы все знаем, что бывает с телами усопших: кроме телесного зловония, и от одежды исходит тяжелый запах плесени и разложения. Но у этого треблаженного и само тело, и одежды испускали чудное благоухание. Приятно было на него и смотреть, и обонять. Казалось, что открыли не гроб мертвеца, но какой–нибудь прекраснейший сад с благоухающими Растениями и цветами.