Архиепископ Никон Рождественский - Меч обоюдоострый Страница 58

Слава Богу: еще есть на Руси такие идеальные законоучители. Где они? кто они? — Знаю некоторых, верую, что много их рассеяно по весям и градам родной земли, но о живых не подобает говорить, чтобы не навести на них искушения, ибо сказано: «похвала человеческая хуже бесовской». А из почивших более ярко рисуется мне светлый облик моего дорогого друга, незабвенного о. Михаила Ивановича Хитрова, бывшего законоучителем в Николаевском институте в Москве. Кто хочет поближе познакомиться с этим законоучителем, этою кристально чистою душою, тому предлагаю прочитать составленный мною очерк его жизни, в предисловии к собранию его назидательных статей, под общим заглавием:

«Голос пастырского сердца». Недолго он был законоучителем в этом институте: его идеальное отношение к исполнению своего законоучительского долга возбудило зависть в тех, кто не думал об идеалах христианского воспитания, и святитель Митрополит Сергий взял его оттуда, чтобы поручить ему Филаретовское женское училище, с 600 воспитанниц; но его ученицы-институтки приходили к нему и сюда, чтобы поверять ему свои скорби и искать руководства в христианской жизни. В 1898 году он был назначен руководителем курсов для учителей и учительниц второклассных школ. За время курсов, в каких-нибудь полтора месяца, он так привязал к себе курсистов, что они, даже учителя, не говорю уже об учительницах, плакали, прощаясь с ним. На прощанье они поднесли ему икону Спасителя, а его супруге — прекрасный его портрет, написанный одним из курсистов. К сожалению, не долго пожил этот пастырь-законоучитель...

Ныне говорят: надо «христианизировать» общество. Но Древний апологет, семнадцать столетий назад, сказал, что «душа человеческая, по природе, — христианка». Грех гипнотизирует душу, подчиняет себе волю человека, ослепляет его, порабощает. Надо освободить юную душу от этого гипноза, дать опытом сердца изведать, что такое Христово учение, как оно жизненно, животворно, какое счастие быть христианином, быть живым членом тела Христова — Церкви православной. К несчастию, нынешние, так называемые, христиане живут вне Церкви, и этого счастия не понимают. В их полу христианских — полуязыческих, по духу, семьях растет молодое поколение наше. И все дальше и дальше наше интеллигентное общество отходит от Церкви, проникается духом язычества, духовно слепнет и заражается духом непонятной, стихийной вражды к матери — Церкви. Наш святой долг, долг пастырей Церкви, долг законоучителей — уничтожить этот гипноз, вернуть в Церковь уходящих из нее, опытом сердца ввести их в общение с небом, сделать живыми членами тела церковного. А для этого, прежде всего, надо самим нам жить жизнию Церкви: тогда только наше слово будет живою водою, утоляющею жажду души, живым словом опыта духовного. И юные сердца раньше других отзовутся на наш призыв, и начнется, Бог даст, обновление русской жизни на началах святого православия...

Куда мы идем?

(К сведению законосоставителей)

Что мы делаем? Куда мы идем? Куда толкаем наш добрый верующий народ? Или мы Бога не боимся?..

Вот вопросы, — нет: — стоны сердца, коими приходится начинать почти каждую статью, каждую заметку в газете, если нужно говорить о том, что творится у нас на Руси, как развращают наш народ, как непростительно-небрежно относятся к исполнению своего долга те, кому ведать сие надлежит!

В правительственных учреждениях обсуждается новый закон о печати. В то время, когда мы, люди преданные вере, Церкви, Царю и родине, ждать не дождемся, когда наконец обуздают нашу печать, когда мы избавимся от удушающего нас угара и кошмара, напускаемого на нас посредством печатного станка, — семиты природные и семиты арийского происхождения, каким являются, несомненно, наши иудействующие интеллигенты, всеми силами стараются снять всякую узду с печати... А казалось бы: чего уже еще надобно? Какой свободы? Издаются и распространяются, в несчетном количестве экземпляров, книги и брошюры, не говорю уже о ежедневной отраве в виде газетных листов, — издаются и для простого народа, и для интеллигенции такие вещи, что срамно есть о них и глаголати... Богохульство, кощунство во всех видах, самая бесстыдная порнография — все находит себе издателей, находит сбыт и отравляет и народ, и интеллигенцию нашу. Да, и интеллигенцию. Кто читает газету «Новое Время», тот из статей г. Ст-на знает, какою мерзостью недавно угостил некто Карпов нашу интеллигенцию, выпустив книгу в 1 р. 30 к., в коей, смакуя всяческие мерзости хлыстовских радений, доходит до ужасных богохульств и сатанинской мессы... А для простого народа та же порнография — в мелких брошюрах, в газетных листах, миллионами распространяемых в провинции развратителями нашего народа — иудеями.

На сих днях, в жидовской газете «День», один жид позволил себе такую отвратительную выходку с описанием изображения Богоматери, что «мы, говорит «Р. Знамя», затрудняемся привести ее в дословной перепечатке. На сей раз даже «Новое Время» вышло из терпения: перепечатывая кусок заметки жида Флексора, который в кощунственно-порнографической форме издевается над Богоматерию и Спасителем, «Новое Время» пишет, что можно счесть отзыв жида за отрывок из балетной рецензии новейшей формации, вопль какого-нибудь чувственника-новоэстета, все, что угодно, только не то, что есть на самом деле. Но этого мало, говорит «Р. Знамя»: следующее дальше место кощунственной заметки, где жид пишет о Христе, невольно заставляет сжимать кулаки от жгучего чувства негодования и обиды!.. Что делать?! — вырывается крик из наболевшей души... Защитите же нас, наконец!..» Так заключает газета.

Мне скажут: на что же власти? где цензура?

Она, ведь, в сущности, давно уничтожена; мерзость давно гуляет, как чумная зараза распространяется по Руси, пока наконец-то ее заметят, обратят внимание кого следует, последует распоряжение изъять ее из продажи, а — смотришь — она уже вся распродана, и — лови ветер в поле!..

Хотите иллюстрацию к тому, что говорю? — Извольте!

Я получил брошюрку, под довольно длинным заглавием:

«Хитромудрый (умный) способ отравления души малорусского народа его просветителями безбожием и безнравственностью». Автор — Михаил Вербич. А издал брошюрку воронежский еп. миссионер Л. 3. Купце вич. Автор не напрасно поставил в эпиграфе жалобу царя-пророка Давида: «Время сотворити Господеви, яко разориша закон Твой» (Пс. 118, 126). Видно его русское верующее сердце чувствует, что такие явления, как то, о коем он хочет писать, даром не проходят, не только для тех, кто является ближайшим их виновником, но и для несчастного народа нашего...

А пишет он вот о чем.

«Самый популярный писатель у нас, — в Малороссии, — это малорусский поэт Тарас Гр. Шевченко. Начиная с 40-х годов, его сборник стихотворений, под названием «Кобзарь», издавался много раз и возбудил к себе общую любовь. Во всех изданиях прошлого столетия не было ничего антирелигиозного, противозаконного. И вот, в 1906 году Полтавское губернское земское собрание, зная поэзию Шевченко по этим только сборникам, «Кобзарям», испросило разрешение на сбор пожертвований на памятник Шевченко и на постановку этого памятника в матери городов русских, в Киеве. Около того же времени в Петербурге, «Общество Т. Г. Шевченко», в 1905 г., представило в цензурный комитет самый полный сборник «Кобзаря», напечатанный в Австрии, во Львове, в 1902 г., и цензура разрешила печатать «Кобзарь» этот без всяких сокращений. Сказанное общество вошло в соглашение с другим — «Благотворительным обществом издания общеполезных и дешевых книг», тоже в Петербурге, и, за время с 1907 по 1909 г., выпускает до 40.000 экземпляров. — Теперь дальше. Общество перепродает право издания книгопродавцу Яковенко, который выпускает за два издания не меньше 30,000 экз. Итого, за четыре издания, отпечатано было 70,000 экз. Но вот, в феврале 1911 г. все четыре издания были объявлены конфискованными. Но эта конфискация была в пустой след! Ведь, три первых издания были уже распроданы: иначе не было бы надобности выпускать 4-е, которое одно и могло быть конфисковано, да и то довольно поздно. Все же можно думать, что 60,000 экз., если не больше, распродано. Это полнейшее издание «Кобзаря» разошлось, конечно, главным образом по Малороссии и его можно встретить, и теперь даже, и в сельских, особенно земских читальнях-библиотеках, не говоря уже о частных домах».

В чем же дело? За что цензура, даже параличная цензура минувшего пятилетия вынуждена была проснуться, обратить внимание на сборник Шевченко и «объявить конфискованным» экземпляры четырех изданий его?

Простите, читатели мои! Есть вещи, коих опасно касаться, чтобы не заразиться, не осквернить душу: от одного прикосновения остается на душе такой нестерпимый смрад, что не знаешь потом, куда убежать от себя, как забыть прочитанное. О таких вещах лучше не говорить; в предостережение скажу одно: если бы в свое время бывший председатель общества имени Шевченко, сенатор Маркович, представивший книгу в цензуру, заглянул в сборник, то с негодованием отбросил бы его прочь; если бы цензор исполнил свой долг, то книга не пошла бы в народ в количестве 60,000 экз., как смрадная отрава для простых душ. Ведь, хочется верить, что и сенатор Маркович, и цензор были христиане... Бог же будет судиею как им, так и всем, кто участвовал в издании и распространении книги.