Сельма Лагерлеф - Чудесная сказка Страница 6

Тогда женщина сказала ему:

– Дай мне огня, пилигрим, ибо жизнь моих детей – это пламя, которое мне предназначено поддерживать! – И эти слова заставили Раньеро позволить ей зажечь фитиль в её лампаде от его свечи.

Спустя несколько часов Раньеро въезжал в какой-то городок, лежавший высоко в горах. Там было очень холодно. Молодой крестьянин, стоявший у дороги, увидел бедного всадника в рваном плаще. Он быстро скинул с себя свою коротенькую епанчу и набросил её на Раньеро. Но епанча упала на свечу и погасила пламя.

Раньеро вспомнил тогда о женщине, попросившей у него огня. Он возвратился к ней и снова зажёг свою свечу святым пламенем.

Готовясь ехать дальше, он сказал:

– Ты говоришь, что пламя, которое ты должна охранять, это жизнь твоих детей. Можешь ли ты сказать мне, как называется то пламя, которое я везу из далёких стран?

– Где ты зажёг своё пламя? – спросила женщина.

– У святого Гроба Господня, – отвечал Раньеро.

– Тогда не может быть у твоего пламени иного имени, как «кротость» и «любовь к людям», – сказала женщина.

Раньеро засмеялся, услышав её ответ. Ему казалось, что для таких добродетелей он слишком неподходящий человек.

Теперь дорога Раньеро шла среди прелестных голубых холмов. Он чувствовал, что находится недалеко от Флоренции.

Он думал о том, что теперь уже скоро освободится от свечи. Он вспоминал свой шатёр в Иерусалиме, полный военной добычи, вспоминал о храбрых воинах, которых оставил в Палестине и которые обрадуются, когда он вернётся опять к военному ремеслу и поведёт их к победам.

Но тут Раньеро заметил, что, думая об этом, он не испытывает никакой радости и что мысли его принимают совсем иное направление.

Впервые понял Раньеро, что он уже не тот, каким выехал из Иерусалима. Это странствие с пламенем свечи заставило его сблизиться с теми, кто миролюбив, благоразумен и милосерден, и внушило ему отвращение к людям жестоким и воинственным.

Он с радостью думал о тех, кто мирно трудится у домашнего очага, и о том, как ему будет приятно вернуться в свою старую мастерскую во Флоренции и работать над прекрасными и изящными изделиями.

«Поистине это пламя преобразило меня, – подумал он. – Мне кажется, оно сделало меня совсем другим человеком».

Был последний день перед Пасхой, когда Раньеро въехал во Флоренцию.

Едва проехал он городские ворота, сидя на лошади задом наперёд, со спущенным на лицо капюшоном и с зажжённой свечой в руке, как с мостовой поднялся нищий и закричал обычное:

– Сумасшедший, сумасшедший!

При этом крике из ворот одного дома выбежал уличный мальчишка, вскочил на ноги шалопай, целый день лежавший и смотревший в небо, и оба они начали вторить нищему:

– Сумасшедший, сумасшедший!

Эти трое шумели так, что взбудоражили всех мальчишек на этой улице. Они высыпали из всех углов и щелей, увидели Раньеро в рваном плаще и на жалкой кляче и тотчас же принялись кричать:

– Сумасшедший, сумасшедший!

Но Раньеро уже привык к этому. Он молча ехал по улице, не обращая внимания на крикунов. Однако они не удовольствовались криками. Один из них подпрыгнул и попробовал задуть свечу.

Раньеро поднял свечу высоко над собой и постарался заставить лошадь прибавить ходу, чтоб скрыться от мальчишек. Но они не отставали от него и всячески старались потушить свечу.

Чем больше усилий прилагал Раньеро, чтобы уберечь от мальчишек пламя, тем больше это их раззадоривало. Они вскакивали на плечи друг к другу, надували щёки и дули изо всех сил, бросали шапками в свечу. И только потому, что их было так много и они мешали друг другу, им не удавалось погасить пламя.

Всех забавляло то, что происходило на улице. Из окон высовывались люди и смеялись. Безумец, защищавший свою свечу, ни в ком не вызывал сострадания.

Зазвонили колокола, люди потянулись в церковь, но по пути останавливались, чтобы поглазеть на эту потеху.

Чтобы защитить пламя, Раньеро во весь свой рост встал в седле. Вид у него был страшный, даже пугающий. Капюшон упал назад и открыл лицо, исхудалое и бледное, будто лик мученика. Он крепко сжимал в руках свечу, стараясь поднять её как можно выше.

На улице началась страшная толкотня. Даже взрослые включились в игру. Все старались во что бы то ни стало потушить свечу: женщины махали своими головными платками, а мужчины бросали в неё свои береты.

В это время Раньеро проезжал мимо одного дома с балконом. На балконе стояла женщина. Она перегнулась через перила, выхватила у него свечу и скрылась с нею в доме.

Раздался оглушительный хохот, а Раньеро покачнулся в седле и упал на мостовую.

Улица тотчас опустела: никто не захотел позаботиться об упавшем. Только его лошадь осталась возле него.

Как только толпа рассеялась, Франческа дель Уберти вышла из своего дома, держа в руке горящую свечу. Она все ещё была очень красива, черты лица её были нежны, глаза серьёзны и глубоки.

Она подошла к Раньеро и склонилась над ним. Он лежал без сознания, но, когда свет от свечи упал на его лицо, он пошевельнулся и вздохнул. Казалось, он всецело пребывал во власти святого пламени. Когда Франческа увидела, что он пришёл в себя, она сказала:

– Вот твоя свеча. Я выхватила её у тебя, потому что видела, как сильно хочешь ты сохранить её горящей. Я не могла придумать ничего другого, чтобы помочь тебе.

Раньеро, упав, сильно расшибся. Но ничто не могло остановить его. Он с трудом поднялся, сделал несколько шагов и, пошатнувшись, едва удержался на ногах. Тогда он попытался сесть на лошадь. Франческа помогла ему.

– Куда ты собираешься ехать? – спросила она, когда он уселся в седло.

– В собор, – отвечал он.

– Так я провожу тебя, – проговорила она. – Я как раз иду к обедне. – Она взяла лошадь за повод и повела её.

Франческа сразу узнала Раньеро. Но Раньеро не понял, кто она, потому что даже не взглянул на неё. Его взор был прикован к пламени свечи.

Всю дорогу они молчали. Раньеро думал только о пламени, о том, чтобы сохранить его в эти последние мгновения. Франческа же не могла говорить, потому что боялась того, что пришло ей в голову. Её не покидала мысль, что Раньеро вернулся на родину безумным. Она предпочитала не говорить с ним, чтобы окончательно не убедиться в этом.

Спустя немного Раньеро услышал, что кто-то возле него плачет. Он оглянулся и только теперь заметил, что это Франческа дель Уберти идёт с ним рядом и что это она плачет. Но Раньеро лишь бросил на неё беглый взгляд и ничего ей не сказал. Свеча. Это единственное, о чём он мог думать.

Раньеро попросил подвести его к ризнице. Там он сошёл с лошади и поблагодарил Франческу за помощь, но при этом смотрел не на неё, а на свечу. Один вступил он в ризницу к священникам.

Франческа вошла в храм. Был вечер страстной субботы, и все свечи в храме стояли незажжённые в знак печали. Франческе казалось, что пламя надежды, горевшей в её сердце, теперь тоже погасло.

Храм имел очень торжественный вид. Пред алтарём стояло множество священников. Каноники были в полном сборе на хорах, а на самом высоком месте восседал епископ.

Немного погодя, Франческа заметила, что среди священников началось какое-то движение. Почти все, кто не обязан был присутствовать при богослужении, поднялись и направились в ризницу. Потом удалился и епископ.

Когда служба кончилась, на хорах показался священник и обратился к народу. Он объявил, что Раньеро ди Раниери прибыл из Иерусалима во Флоренцию со священным огнём от Гроба Господня. Священник рассказал обо всём, что рыцарь претерпел на своём пути. Он восхвалял его и превозносил.

Поражённые изумлением, люди сидели и молча слушали. Никогда ещё Франческа не переживала таких сладостных минут. «О Боже! – думала она. – Такого счастья мне не перенести!»

Она ловила каждое слово священника, и слёзы струились из её глаз.

Священник говорил долго и красноречиво. Под конец он громким голосом проговорил:

– Иным может, конечно, показаться, что это совсем просто – привезти во Флоренцию горящую свечу. Но я говорю вам: молите Бога, чтобы он даровал Флоренции побольше тех, кто готов нести бессмертный огонь, ибо тогда она сделается великим городом и будет прославляема пред другими городами!

Когда священник кончил свою проповедь, главные врата собора распахнулись, и в храм вступила наскоро составленная процессия. Тут были настоятели, монахи и священники, и все они двинулись через средний проход к алтарю. Самым последним шёл епископ, а возле него Раньеро в том самом плаще, который был на нём во время его странствования.

Но едва Раньеро переступил порог храма, с одной из скамей поднялся старик и пошёл к нему навстречу. То был Оддо, отец подмастерья, работавшего когда-то у Раньеро и повесившегося из-за него.