Лео Дойель - В поисках Библии: Тайны древних манускриптов Страница 6

Петри, ставший выдающейся фигурой в египтологии XIX в., прибыл в Египет в 1881 г., не имея ни малейшего намерения производить раскопки. Он вообще не собирался посвящать свою жизнь археологии. Однако, будучи занят изучением конструкции пирамид и тщательными их обмерами, он стал свидетелем раскопок, производимых французами у пирамид в Гизе. Недалеко от Сфинкса он увидел команду солдат, взрывавших, согласно приказу, гранитные руины древнего храма, — уничтожать было легче, чем восстанавливать. Запущенность и варварское отношение к древностям настолько потрясли его, что он испугался: не исчезнет ли большинство из них на протяжении нескольких поколений? «Год работы в Египте, — писал он впоследствии, — вызвал у меня ощущение, что я нахожусь в доме, охваченном огнем, — настолько быстро шло разрушение». Именно там и тогда он решил выступить в роли спасителя.

И более всего Петри хотел бы видеть спасенными небольшие, кажущиеся незначительными предметы и вещи, без которых было почти невозможно воссоздать жизнь и цивилизацию на Ниле на протяжении трех или четырех тысячелетий, предшествующих рождению Христа. «Вполне возможно, — предупреждал он археологов-неофитов, предвкушавших немедленное вознаграждение своих усилии, — что в иных местах вам попадется пустяк, не стоящий на рынке древностей и шести пенсов; однако сами стены, планировка, глиняные черепки и результаты обмеров могут принести именно те сведения, о которых уже годами мечтают историки» [8]. Была отчаянная потребность в какой-то методике поисков, в дотошной технике раскопок. По мнению Петри, сито было куда более подходящим инструментом по сравнению с лопатой, и такое прозрение делает его Коперником современной археологии.

Петри был выдающейся личностью даже среди других знаменитостей Викторианской эпохи. Рядом с ним, никогда не обучавшимся в высших учебных заведениях, напыщенные обладатели университетских степеней выглядели дилетантами. Со временем он получил почетные титулы от дюжин академий и был назначен руководителем первой в Англии кафедры египтологии при Лондонском университете. Он отличался исключительной независимостью суждений, но явно не был склонен к общению с чиновничьим племенем и нередко отпускал ядовитые замечания, которые, разумеется, достигали ушей его коллег. К сожалению, ему явно не хватало официальной поддержки, которая в лучшем случае была эпизодической. Всем тем, что ему удалось достичь, он был обязан своему исключительному аскетизму и суровой экономии. Его первый проект — изучение пирамид — по всем расчетам должен был стоить как минимум 1300 фунтов, но обошелся ему в 300 фунтов. Петри почти ничего не тратил на себя, питался и спал в таких условиях, которые наверняка посрамили бы первых христианских отшельников в египетской пустыни.

Чарлз Брэстед, сын американского египтолога, вспоминал о своем посещении вместе с отцом одного из объектов раскопок в Египте. Там они встретили Петри, которому тогда был сорок один год, «человека с веселым лицом, добрыми глазами и мальчишеской живостью. Его одежда вполне соответствовала ходившей по всему свету молве о нем — настолько она была не то что небрежна, а нарочито неряшлива и грязна. Он был совершенно неопрятен, одет в грязные, изодранные рубашку и брюки и рваные сандалии на босу ногу. Одной из его многочисленных причуд была потребность в том, чтобы его помощники стремились превзойти его собственную небрежность и чтобы он мог гордиться тем, как он сам и его люди „плюют на трудности“ в полевых условиях. Он держал их на такой жестокой диете, что выдержать ее могли только люди с железным здоровьем; но и о них было известно, что время от времени они тайком покидали лагерь, дабы утолить голод, разделив с местными феллахами их пресный хлеб и бобы — пищу изысканную по сравнению с их собственной».

Хотя Петри редко удавалось получить разрешение на раскопки наиболее ценных объектов, именно он в той или иной мере является основоположником науки о егн-петских древностях. Возможно, он доставил директорам музеев сравнительно немного предметов, представлявших для них интерес, но зато он вписал совершенно новые главы в рассказ о прошлом людей, обитавших в долине Нила, пролив свет на все периоды, начиная с неолита и двух первых династий, считавшихся некогда мифическими, до римской и византийской эпох.

Первые значительные раскопки из его «семидесяти лет в археологии» Петри предпринял зимой 1883/84 г. в Танисе, в восточной части дельты Нила, и именно тогда он впервые соприкоснулся с папирусами. Даже сегодня трудно поверить в то, что в этом сравнительно влажном районе Египта могли сохраниться какие-либо документы. Но Петри всегда был готов к неожиданностям, и когда в одном из разрушенных зданий он наткнулся на кучу мусора, то не поленился нагнуться, чтобы взглянуть на нее повнимательнее. Перед его удивленным взором предстало какое-то письмо, написанное «изящными греческими буквами», однако так же внезапно, как эти буквы появились, они и исчезли при самом легком прикосновении. Здание, которое он обследовал, носило на себе следы пожара. И снова разрушение привело к сохранению, так как в погребе Петри обнаружил обгоревшие остатки «корзины, полной знаний»: «В нише под лестницей, ведущей в погреб, было пять корзин со старыми папирусами. Хотя многие из них полностью погибли от огня, превратившись в белый пепел, содержимое одной корзины было только обуглено; осторожно подкопав землю под драгоценной черной массой, я поднял ее наверх и со страхом и благоговейной радостью отнес домой. Десять часов ушло на то, чтобы благополучно отделить рукописи друг от друга — скрученные, сдавленные, вмятые одна в другую и все такие хрупкие, какими могут быть только обгоревшие папирусы; одно движение или одно резкое прикосновение — и рукопись погублена. В конце концов мне удалось отделить более ста пятидесяти документов; теперь, тщательно обернутые по одному и положенные в жестяные коробки, они благополучно отправились в путь… Немного больше воздуха при горении, немного меньше осторожности при раскопках, обработке, упаковке и распаковке — и этих документов не стало бы. Конечно, при обычной системе, когда организация раскопок возлагается на надсмотрщиков-арабов, от подобных находок не остается и следа».

Это было типично для Петри — работать с величайшей осторожностью, почти не полагаясь на помощь наемных работников и на ходу создавая методы консервации. Тексты оказались весьма ценными, хотя из числа написанных на греческом лишь немногие имели какое-нибудь значение. Они датировались довольно поздним временем. Но среди египетских папирусов был каталог иероглифических символов и соответствующих им иератических, или скорописных, знаков, размещенных параллельными колонками. Документ, по-видимому, был пособием для обучения системам египетского письма. Это был первый найденный документ такого рода, и он оказался для филологов просто бесценным. Другой обуглившийся папирус пролил свет на древние географические концепции египтян и на административное деление страны на номы.

Петри не был сколько-нибудь обескуражен, когда в начале 1887 г. Служба древностей предложила ему обследовать Файюм. Правда, археологи считали, что Файюм не оправдает затрат; вот уже двадцать пять лет ни один из археологов не отваживался ехать туда. Но что касается Петри, то он, хотя ему и приходилось ранее испытывать разочарование, всегда усматривал в новом объекте вызов и открывающуюся благоприятную возможность. И действительно, отсутствие романтического ореола и неизученность этого района еще более содействовали успеху Петри.

Главной целью Петри в Файюме были пирамиды. В отличие от лучше сохранившихся пирамид в Гизе об этих решительно ничего не было известно. До сих пор не было предпринято ни одной попытки узнать, когда они были построены и кем. Помогут ли ему эти пирамиды — для Петри излюбленные памятники Египта — приподнять завесу, окутывающую Файюм?

Ему не понадобилось много времени, чтобы опознать в пирамидах постройки XII династии. А его раскопки пирамиды Аменемхета III и определение местоположения погребальной камеры — образец высшего искусства и изобретательности в египтологии. Он начал с Мединет-эль-Файюма (древнего Крокодилополиса), в котором обследовал остатки древнего храма; затем он перебрался в Гавару. Здесь его внимание также было сосредоточено главным образом на местных пирамидах, но он обнаружил и другой, «менее всего ожидаемый… источник интересных данных» — прославленные теперь портреты умерших, выполненные на воске на крышках саркофагов с мумиями. Вместе с фресками Геркуланума и Помпей эти портреты являются наиболее живыми и выразительными произведениями греко-римской живописи из тех, которыми мы обладаем. Местное кладбище, казалось, представляло собой неиссякаемый источник вощеных панелей: иногда в течение двадцати четырех часов на свет появлялось до пяти портретов.