Симеон Новый Богослов - Творения преподобного Симеона Нового Богослова. Слова и гимны. Книга третья Страница 6

4. Вникни повнимательнее в смысл сказанного: Бог, душа, тело. Бог безначальный, бесконечный, неприступный, неисследимый, невидимый, неизреченный, неприкосновенный, неосязаемый, бесстрастный, неизглаголанный, Который в последние дни явился нам во плоти через Сына и познался через Духа Святого, как веруем, подобным нам по всему, кроме греха – сочетавается с душой мысленной ради моей души, чтоб и дух спасти, и тело сделать бессмертным, как сказал Григорий Богослов (в Слове на Рождество Христово), и при этом изрекает такое обетование: вселюся в них и похожду (2 Кор. 6, 16). Аз и Отец приидем и обитель в них сотворим (Ин. 14, 23) – в тех, то есть, которые веруют и веру свою показывают делами вышесказанными. Но внимай! Поелику Бог обитает в нас, истинных рабах Своих, и ходит в душах наших чрез действа и осияния Духа Святого, то веруем несомненно, что души, сего достойные, неотлучны от Бога. Поелику опять душа находится во всем теле и не оставляет без себя ни одной части, то необходимо следует, что волею души и управляется вся сия плоть, нераздельная с душой и не могущая жить без души, ибо как невозможно телу жить без души, так невозможно, чтоб оно имело волю особо от души.

Итак, явно, что как во Отце, Сыне и Святом Духе поклоняется единый Бог, без слияния трех Лиц и без разделения единого существа и естества, так опять и человек бывает по благодати богом в Боге, и по душе и по телу, без слияния и разделения; и ни тело не прелагается в душу, ни душа не изменяется в плоть; и опять, ни Бог не сливается с душою, ни душа не претворяется в Божество. Но Бог пребывает, как есть Бог, и душа опять пребывает так, как есть естество ее, и тело, как создано, персть; и Сам Бог, Который дивно связал сии два – душу и тело – и срастворил мысленное и невещественное с перстью, соединяется с сими двумя без слияния, и я человек бываю по образу и подобию Божию, как показало слово. Впрочем, если вам кажется благословно, скажем опять то же. Движимый духовным удовольствием и радостью, я желаю сказать вам опять то же, чтоб яснее представить вам такие мысли: Отец, Сын и Дух Святой – Бог един, Коему мы служим и поклоняемся. Бог, душа и тело – человек, созданный по образу и подобию Божию и удостаивающийся быть богом по благодати.

Но для чего распространил я слово мое об этом и по какой причине сказал более подробно, как человек бывает богом по благодати? Для того, чтоб устыдились или, лучше сказать, познали самих себя те, которые не имеют в себе черт образа и подобия Божия и отдалены от Бога, да плачут о себе самих, познав, каких благ они лишены, и слушая слово мое, да узрят, какие страсти обладают ими, и да уразумеют, какая глубочайшая тьма покрывает их; вследствие же сего да убоятся противоречить тем, кои имеют в себе благодать Божию, ею всему научаются и с нею вся могут, и далее да престанут говорить, будто никому из тех, кои живут по Богу, невозможно, находясь среди мира и принимая пищу или беседуя с женщинами, пребыть неоскверненным душевно и телесно. Есть Бог бесстрастный, никакого не имеющий пристрастия к видимому. Впрочем, я знаю, что те, которые не могут зреть душевными очами (потому что они не отверсты) и даже не чувствуют, что есть свои в душе чувства (для духовных вещей), не понимая смысла сказанного мною слова, возразят мне, говоря: знаем и мы, что Бог бесстрастен, и не в отношении к Богу сомневаемся в этом, но в отношении к человеку. Но для того, чтоб заградить таковым уста, я и сказал выше, что и человек бывает богом по благодати чрез дарование ему Духа Святого. Отчего и бывает, что как солнце, освещая нечистые места, не оскверняет нимало лучей своих, так не оскверняется душа или ум облагодатствованного человека, носящего в себе Бога, если случится чистейшему телу его прийти в соприкосновение с нечистыми телами человеческими. И не только это, но если б случилось ему быть заключену в темницу вместе с бесчисленным множеством неверных и нечестивых, преисполненных всякою скверною, и голому телом тереться с ними голыми, и тогда невозможно, чтоб он или в вере повредился, или отдалился умом от Владыки своего Бога и забыл дивную оную красоту Его. Многое такое бывало с мучениками и другими святыми, и, однако ж, эта кознь диавола не причинила им никакого вреда, потому что они имели Бога, обитавшего и пребывавшего в них. Кто или от начала сохранил в себе черты образа и подобия Божия, или, потеряв их, потом опять возвратил себе, таковой вместе с тем получает способность смотреть на вещи как они есть по природе своей и после того, яко во дни благообразно ходящий, так и смотрит уже на все вещи, как они есть по их природе, не смотрит на цвета, красоту и блистательность их, но, помышляя о существе и свойствах их, пребывает невозмутим никакою по поводу их страстностью, внимая лишь тому, что в них есть существенного и чем они всегда пребывают. Смотрит на золото, но не приковывает ума своего к его блеску, а помышляет лишь о материи, из коей оно, то есть что оно земля, персть или камень и не может никогда измениться во что-либо другое. Смотрит на серебро, маргариты и всякие драгоценные камни, и чувство его не обольщается приятностью привлекательной цветности их, но смотрит на все эти камни как на всякий другой простой камень, считая все их пылью и прахом. Смотрит на шелковые красивые одежды и не дивится их многообразию и разноцветности, помышляя, что они все суть испражнение червей, и скорбя о тех, которые радуются из-за них и блюдут их как драгоценности. Смотрит на человека, славимого, шествующего по улицам в сопровождении множества народа и гордящегося такою славою, и, почитая видимое сновидением, дивится невежеству людскому и посмеивается ему. Видит мир, шествуя среди какого-либо большого города (свидетель истины слов моих – Господь, совершающий в нас сие), и, однако ж, находится в таком блаженном состоянии, как бы был один во всем мире и находился в месте пустынном, не проходимом людьми, как бы ни с кем не имел никакого дела и не знал никого из людей, живущих на земле.

Таковой человек, если увидит и женщину, хоть бы самую красивую, не смотрит на красоту лица ее, но видит ее тлеющею и разлагающеюся, как бы она незадолго умерла и сделалась вся пищею червей и комом вонючей грязи, как сие и в самом деле бывает. Ум его никогда не станет заниматься красотою женщины, но представляет вещество, из коего она, и тление, для коего она готовится. Но если пожелает он и о внешней ее красоте подумать, то умеет от творений возвышаться к Творцу и удивляться Ему, а не служить твари паче Творца. Таким путем, от величия и красоты тварей, познает он Создателя; ум его восходит к созерцанию Его и воспламеняет душу стремиться к Сотворшему ее, вместе с чем возрождаются в нем Божественная любовь и слезы, и бывает он весь вне видимого, отрешаясь совершенно от всех тварей. Ведай же, что как свет чувственных очей наших шлется нами инуды и зрительною своею силою обходит все, сущее пред ним, не оскверняясь ничем из того, что видит, хотя многое в том бывает и срамное, и мы опять этот свет очей своих переносим на другое неоскверненным – так и ум святых, если случится ему обратить внимание на нечистые и мерзкие страсти, не оскверняется, потому что он у них наг есть и отдален от всякого страстного похотения. Если и захочет кто из них рассмотреть их, то делает это не для чего другого, как для того, чтоб обсудить и познать добре страстные движения и действия страстей, от чего они рождаются и какими врачевствами усмиряются. Так, как слышно, делают и врачи, которые рассекают мертвые тела, чтоб рассмотреть устройство тела и познать по мертвым оным телам, что находится в телах живых людей, и этим знанием пользоваться потом при врачевании болезней, не видных наружно. Так делает и духовный врач, желающий искусно врачевать страсти души. Чтоб тебе показать в слове врачевательное искусство его, я представлю тебе это в примере.

5. Предположи, что кто-нибудь из больных душевно идет к духовному врачу, омраченный страстью, смятенный весь умом, и вместо врачевства просит у него того, что вредит, что или увеличит его болезнь, или причинит ему даже смерть. Смотрит человеколюбивый и сострадательный врач на сего болящего брата, вникает в болезнь его, жжение и резь от нее и находит, что она и без того к смерти, если не принять мер. И что делает? Не кричит на него за его неразумное прошение, не отказывает ему тотчас во врачевстве желаемом, не говорит, что оно худо и смертоносно – не дам тебе его! – чтобы тот не убежал от него, не пошел к другому врачу, неопытному во врачевании душевных болезней, и, получив от него желаемое, не умер тотчас, но показывает ему всякую снисходительность и искренность, чтоб убедить его, что готов лечить его тем лекарством, которого он просит, и удовлетворит его желание. Слыша это, больной ожидает врачевства с радостью. Врач между тем, как опытный и мудрый врачеватель, представляет ему другие врачевства, которые по виду сходны с желаемыми больным, но существенно разны по составу и инаковы по вкусу и дивны по силе действия. Ибо только что примет больной эти врачевства, как уже ощутит врачевательную их силу – тотчас прекращается или умаляется жжение страсти и начинает закрываться рана душевная, что и располагает его к ним; о тех же врачевствах, которых он прежде желал с таким жаром и неудержимостью, и воспоминать ему нежелательно. И видеть можно чудо некое, в нем и в подобных ему совершающееся – как эти врачевства, обыкновенно не так приятные, делают больных здоровыми, закрывают раны, погашают жжение, и тех, которые прежде алкали вредных и смертоносных яств, располагают желать одних полезных и всем рассказывать о дивном искусстве врача и мудром его методе врачевания.