Дмитрий Мережковский - Тайна Запада: Атлантида - Европа Страница 6

Крит и Атлантида провалились для греков в одну и ту же черную дыру беспамятства, Лету забвения.

Чтобы это увидеть, Платону мало было исторического гения; нужно было и какое-то знание, которого, может быть, у нас уже нет.

Кажется, он вообще недоговаривает; больше знает, чем говорит, меньше говорит, чем думает и чувствует; что-то скрывает — приподымает край завесы, чтобы тотчас вновь опустить. Это, впрочем, и понятно: миф — покров мистерии. Мифом скрывает Платон Атлантиду — святую и страшную тайну истории.

«Нет, я не умолчу об этом, — отвечает Саисский жрец Солону, когда тот просит его сообщить ему историю допотопных Афин. — Я скажу тебе все из уважения к тебе и к вашему городу, а больше всего, к богине, сохранившей, вскормившей и образовавшей оба города — ваш, на тысячу лет раньше нашего, а потом и наш, ибо в наших святых письменах записано число лет образования вашего — восемь тысяч» (Pl., Tim., 23, с, е).

Гея, Мать Земля — первая богиня допотопных Афин или того неизвестного города, который «теперь называется Афинами», как с исторической точностью поправляет Солона-Платона Саисский жрец; а богиня вторая — небесная Дева-Мать, греческая Афина-Паллада, египетская Нейт-Изида — под двумя именами одна. Мудрость, наука, искусство, гражданственность — все устроение, «украшение», diakosmêsis, по глубокому слову Платона (Pl., Tim., 23, e), или по нашему, плоскому — «цивилизация», общая Египту и Греции, все — от нее, Великой Матери; или, говоря опять по-нашему, доисторический корень обеих «цивилизаций» — один.

Только через двадцать пять веков, по недавним раскопкам на Крите и других островах Эгейского моря, мы поняли, что Платон прав, что он или Саисский жрец что-то знают о доисторической древности, чего мы уже не знаем. Мимо Платонова «мифа» люди проходили двадцать пять веков так же слепо, как мимо тех пустынных холмов, где скрыты были дворцы Кносса и Фэста — мир чудес, не меньший Египта, Вавилона и Греции.

Вот пример того, как на критической веялке отлетающая шелуха мифа обнажает зерно истории.

Мы также знаем или начинаем узнавать, что не только у Египта и Греции, но и у Шумеро-Аккада, Элама, Вавилона, Ханаана, Хеттеи, — может быть, у всех древних культур — корень один, — белый, радужно в разных средах преломляемый луч одного солнца; все они восходят из-за горизонта истории, как бы внезапно готовые, каждая — в полном круге своем, подобном кругу восходящего светила.

Где же источник общего света? Этого мы не знаем: может быть, знает Платон, но опускает покров над этою слишком святою и страшною тайною: солнце Атлантиды, зашедшее в бездны Атлантики, — свет всего человечества.

«Лучшее племя людей жило в вашей земле (до потопа), — говорит Саисский жрец Солону. — Вы произошли от его уцелевшего малого семени».

Это и значит: первое человечество — семя второго; Атлантида — семя Европы.

Чтобы понять миф Платона о войне атлантов с греками, надо помнить главную цель беседы: плотью и кровью облечь отвлеченную идею Града, показать его в героическом действии.

«Городом вашим совершен был подвиг величайший, и правление было в нем наилучшее, о каких мы когда-либо слышали, — продолжает рассказчик. — В наших писаниях сохранилась память о том, как смирил ваш город эту великую державу (Атлантиду), когда устремилась она с дерзновением из глубины Атлантики на всю Европу и Азию» (Pl., Тim., 24, е). — «Ибо, соединив однажды все свои силы, кинулась Атлантида на вашу землю и нашу, так же как на все другие земли по сю сторону Пролива (Гибралтара), чтобы поработить их все одним ударом. Тут-то город ваш и явил себя миру во всем своем величии, ибо, превзойдя всех военным искусством и доблестью, сначала во главе эллинов, а затем, поневоле, один, покинутый всеми, уже на краю гибели, он все же победил врага, воздвиг трофеи, спас от рабства никогда не бывших рабами, и остальных, не помня зла, освободил» (Pl., Tim., 23, с; 25, b, с).

Надо сказать правду: слишком похожи эти атланты на персов, и война их с Афинами слишком похожа на Персидскую, чтобы все это не казалось сплошным патриотическим вымыслом. Но вглядимся, нет ли и тут, под шелухою мифа, зерна истории.

Если Атлантида была действительно таким огромным островом-материком, «больше, чем Ливия и Малая Азия», как сообщает Платон, и находилась там, где он помещает ее, — посреди Атлантики, и была тем, чем он ее делает, — великою военно-морскою державою, то всемирно-исторические судьбы ее предрешались неизбежно и естественно: ей нужно было политически господствовать надо всем, что она объединяла географически.

«Ливией (Северной Африкой) до Египта и Европой до Тирении (Северной Италии) овладела эта держава», — сообщает Платон (Pl., Tim., 25, b). Если так, то, овладев одной половиной Средиземного моря, она уже не могла остановиться — должна была овладеть и другой, чтобы открыть себе путь на восток, ибо мы знаем, по собственному страшному опыту, как непреложен тот закон, владеющий великими державами, который можно бы назвать притяжением пустот: в мировые войны падают они, как физические тела — в пустоту. Это и значит: Запад должен был начать войну с Востоком, Атлантида — с Европою, — мировую войну за мировое владычество, или ряд бесконечных войн.

Может быть, память об одной из них и сохранилась в записях Саисского храма. Старый жрец взял грех на душу, преувеличивая в угоду именитому гостю победы «афинян»: слишком был нужен союз дряхлеющему Египту с юной Афинской республикой.

Что же значит миф Платона? В трех великих столкновениях Запада с Востоком, в трех войнах — Атлантской, Троянской, Персидской — ставится один вопрос: кто утолит вечную и главную муку человечества — жажду всемирности — Атлантида в рабстве или Европа в свободе? Этот вопрос и для нас, через двадцать пять веков после Платона, относится не к мифу, а к истории.

Может быть, лучше всех древних и новых «Аристотелей» понял Платона темный варвар, византийский инок IX века, Козьма Индикопл (Cosmos Indikopleustes). К своей «Христианской топографии», Topographia Christiana, он приложил детски-нелепую карту земного шара: внутренняя сфера, сплошной материк, окруженный морем, ни на чем не держится, как бы висит в воздухе, и окружена второю сферою внешнею, с надписью: «Земля за океаном, где люди обитали до потопа, terra ultra oceanum, ubiante diluvium habitabant homines».

Моисей, в книге Бытия, и Платон, по мнению Индикопла, говорят одно: мир допотопный есть не что иное, как «Атлантида», а десять атлантских царей суть «десять родов от Адама до Ноя» (Jos. Peter, Atlantis, die versunkene Welt, s. 6. — К. Kretschmer, Die Entdeckung Americas, 1882). Атлантида — земной рай; оттуда вышел Адам, оттуда же и Ной в ковчеге переплыл через воды потопа, из внешней сферы земли во внутреннюю, где мы сейчас обитаем, как бы перешел из того мира в этот, или, говоря нелепо-трансцендентно, в духе Козьмы, — из «полутого» мира в «этот совсем».

Рай — на востоке, а место потопа — на западе, но в том же внешнем круге земли, за Океаном, где Рай. Если бы Колумб знал Индикопла, то, может быть, нашел бы в нем подтверждение тоже как будто нелепой веры своей, что, плывя на крайний Запад, можно приплыть на крайний Восток — в Индию (Donelly, 86. — Roisel, Les Atlantes, 1874, p. 64). Любопытно, что, уже открыв Америку, Колумб не сомневался, что открыл допотопный мир, и думал, что Ориноко есть Гихон, одна из четырех Эдемских рек. «Все заставляет думать, что Рай находится в этих местах, — пишет он в Испанию. — Это подтверждается не только согласьем математических выкладок с учением святых отцов и теологов, но и всеми признаками и свойствами этих мест» (Donelly 215).

Если бы Колумб читал Платона, — а может быть, и читал, — то не сомневался бы, что открыл «Атлантиду».

Атлантида, Остров Блаженных, есть Рай с первым человеком в раю, Адамом-Атласом: может быть, кое-что знает об этом и Платон, но меньше говорит, чем знает; скрывает от непосвященных, потому что здесь миф — уже начало мистерии.

Рай не только Атлантида, но отчасти и весь допотопный мир, озаряемый райским светом с Запада — заходящим солнцем Атлантиды.

«Лучшее и прекраснейшее племя людей обитало в вашей земле (до потопа), — вот чего вы не знаете», — приподымает Саисский жрец край завесы над этою святою и страшною тайною (Pl., Tim., 23, b).

Атлантида — «золотой век». — «Вы жили тогда под такими же благими законами, как мы, и даже лучшими, превосходя всех людей добродетелью, как и подобает чадам и питомцам богов». Градом Божьим была совершенная республика, управляемая людьми богоподобными «andres theioi» — «людьми-богами» (Pl., Krit., 110, с).

«Человеку надо измениться физически, чтобы сделаться Богом», — бредит сумасшедший Кириллов у Достоевского, как будто страшно далеко от «Христианской топографии» Козьмы Индикопла, а на самом деле, страшно близко. «Изменился физически» — значит, не умирая, оставаясь в теле, перейти из этого мира в тот или «полутот»; переплыть, как Ной, через воды потопа, но уже обратно — из «внутренней сферы земли» во «внешнюю», вернуться с чужбины на родину — в «Атлантиду» из Истории.