Александр Петров - Искатели счастья Страница 6

Вон, в моём Зурбагане после войны двенадцать домов осталось. Выходит, остальные тысячи зданий зря строили? Ведь потомкам они не достались. Значит, целые поколения – миллионы людей – прожили свою жизнь, потели, мучились, воевали – и всё напрасно? Чушь какая-то… Если бы так было на самом деле, большинство людей еще в юности кончало бы жизнь самоубийством. Ан нет, живут для чего-то. Значит, есть какая-то причина, кроме этого «всё», что якобы «остаётся людям». Ой, дурят красные нашего брата! Чую нутром: всюду ложь! Как там в детективах учат: ищи, кому это выгодно. Так кому? Уж точно не простым трудящимся. Не нам. И не мне.

Лавровый жернов

Следующее утро принесло головную боль от бессонницы и… славу! У входа в школу меня встретила толпа возбужденных поклонников. Меня хлопали по больному плечу и на все лады повторяли: «Молодец! Герой! Самого Фофана побил!» Пожимая руки, улыбаясь ликующему народу, краем глаза увидел в толпе Жирного. Он исподлобья смотрел на меня заплывшими злющими глазками, и этот взгляд ничего хорошего мне не предвещал.

Уроки пролетели почти мгновенно. Единственное приятное событие ждало меня по окончании последнего урока биологии. Ко мне подошла Зоя и попросила проводить её до дому. Оказывается, есть у всенародной славы и свои положительные моменты! Мы вышли под руку и не спеша добрели до угла здания школы.

Не успел я свернуть за угол, меня резко повернула невидимая рука – успел разглядеть лишь разбитое лицо Жирного и медленно летящий в меня кулак. Дальше – провал и продолжительный выход из нокаута. Время в таких ситуациях несколько замедляется. Сначала ко мне вернулось осязание: я почувствовал сквозь рубашку холод бетонной стены. Потом расслышал задорную перекличку стрижей. Затем сквозь оранжевую пелену проступило смуглое лицо и вишневые глаза с длинными часто хлопающими ресницами. Потом ощутил на своей щеке прохладную девичью ладонь.

– Знаешь, Заинька, – медленно протянул я чужим голосом, – я готов каждый день получать по морде лица, только бы видеть тебя вот так близко.

– Дурачок, – ласково прошептала она. – Он же мог тебя искалечить.

– Имеет право, – рассудительно кивнул я удивительно легкой головой, – я его вчера публично унизил.

– Синяки и шишки на его лице – твоих рук дело? – полушепотом спросила она, промокая мой лоб маленьким надушенным платочком.

– Увы, да. Так что мне еще предстоит у него прощения просить.

– Не надо. Снова подерётесь. Он уже с тобой расквитался: у тебя под глазом синяк будет.

– Ерунда, – сказал я вставая с корточек, – Шрамы и ссадины – украшение мужчин.

– И фонарь под глазом? – улыбнулась Зоя.

– Это тем более! – уверенно кивнул я. – Кажется, на сегодня с драками покончено. Соперник трусливо удрал после нанесения подлого удара. А я обязан доставить тебя домой в целости и сохранности. Пойдем?

– Идем, охранник, – певуче протянула девушка, легким касаньем руки обнимая мое предплечье.

Я был счастлив! Меня избили на глазах самой красивой девушки школы, района… да что там – вселенной! А я шагал, как по воздуху, и в сердце невидимые трембиты с литаврами исполняли победный гимн. Зоя легко ступала рядом, часто поглядывая на меня, нежно улыбаясь. Мы говорили о какой-то сущей ерунде, а наши сердца в унисон неустанно твердили: люблю, люблю!

Зоя пригласила зайти к ней в гости. Мое сердце сильно сжалось, потом мягко заныло и рухнуло куда-то в область пяток. Дома обедал ее брат Стас, который очень мне обрадовался. Он стал увлеченно вспоминать концерт рок-музыки, но вдруг осекся:

– Стой. Что у тебя с лицом?

– Пустяки, – улыбнулся я, – бандитский кулак.

– Стасик, Юра меня защищал, – сказала Зоя. – У него может быть сотрясение мозга.

– Не может, – возмутился я, – чтобы чему-то сотрясаться, нужно это иметь.

– Ну не шути так, – оборвала меня Зоя, превращаясь в строгую медсестру. – Ты, Стасик, давай беги по своим делам, а я займусь раненым. – Потом повернулась ко мне и скомандовала: – Так, сначала ты, Юра, выпьешь крепкого чаю. Потом на глаз компресс положу. Кажется, еще медные пятаки хорошо…

Стоит ли говорить, что я с готовностью согласился на этот медицинский эксперимент. За мной ухаживала самая лучшая девушка. А я лежал на диване, чувствуя как моего лица касаются ее легкие пальцы, вдыхал молочный ветерок её дыхания и блаженствовал. Если и есть счастье, то вот оно! Рядом и вокруг, как теплое оранжевое облако, из которого она появилась после нокаута.

На моём глазу лежал марлевый компресс, я улыбался, как Деточкин после премьеры «Гамлета». И вдруг, ни с того ни с сего, вспомнил один разговор с Лешкой. Он тогда закрыл дверь своей комнаты, как-то криво улыбнулся и протянул мне пачку фотографий с не вполне одетыми девицами.

– Это я их фотографировал, – гордо сообщил он, ожидая похвалы.

– Какая грязь! – прохрипел я, чувствуя приближение приступа тошноты.

– Ничего подобного. Очень даже чистые девочки. Все из приличных семей. Хочешь вот с этой сегодня познакомлю. У нее вечеринка будет. Есть возможность стать настоящим мужчиной. Она уже опытная.

– Нет!

– Зря.

– Отстань.

– Как хочешь.

…Резко привстал я на диване и потряс головой, отгоняя гнусные воспоминания. Зоя присела рядом и положила руку на плечо:

– Что с тобой? Тебе плохо?

– Нет, Зоинька, всё хорошо.

Долго смотрел на девушку. Она смутилась. Рядом с ней я испытывал неописуемое блаженство. Мне всё нравилось в ней: глаза, ресницы, пухлые губы, легкий румянец, проступающий на смуглых щеках, каштановые волосы, заплетенные в косу, легкие руки, чуть покатые плечи, упругая фигурка… Даже вот эти округлые колени, которые она прикрывала руками. Даже этот свежий молочный запах её дыхания. Даже белые шерстяные носки, в которых она ходила по дому. Всё! Буквально всё в этой девушке мне нравилось и вызывало восторг. В моем сознании те, раздетые девицы с фотографий, и Зоя никак не соединялись. Конечно, я помнил её в спортзале на уроках физкультуры и гаденькие шутки, которые отпускал Лешка по поводу еелые шерстяные носки, в котроых она ходила по дому. коенкиеки с легким румсянцем, проступающим сквозь смуглость фигурки, обтянутой физкультурным трико. Но разврат и Зоя воедино никак не соединялись.

– Зоя, можно с тобой поговорить на одну очень щекотливую тему?

– Попробуй, – выдохнула она, еще больше смущаясь.

– Мы взрослеем, – начал я медленно, осторожно подбирая слова. – Мои друзья уже попробовали на вкус запретный плод. Вокруг меня постоянно звучат разговоры на эту тему. А мне все это противно. Понимаешь?

– Да, Юра. Мне это знакомо. Может поэтому я почти всегда одна.

– Скажи честно, как другу. Ведь ты, наверное, тоже чувствуешь эти взрослые желания?

– Да, конечно, – кивнула она, не поднимая глаз. – Я ведь живой человек.

– И как ты с этим справляешься?

– Я сказала, что я тоже живой человек. Но я не животное, понимаешь?

– Да, конечно.

– Значит, нужно научиться эти… желания как-то обуздывать. Наверное, этому нужно учиться, как учатся ходить, говорить, готовить обед. Просто научиться… для того, чтобы не потерять человеческий облик. Чтобы будущему супругу в глаза смотреть было не стыдно.

– Спасибо, Зоя. Тебе, наверное, непросто было говорить об этом?

– Ну, в общем, да. – Она подняла глаза и положила руку мне на предплечье. – Но с тобой это не так трудно, как с другими. Ты умеешь понять девушку. Я тебе доверяю. Полностью.

– Спасибо, – кивнул я, едва сдерживая подступившую к сердцу волну теплой нежности.

– Ну что, дорогой гость, – вспорхнула она, легко вставая с дивана, – не пора ли мне тебя накормить? А то ведь на чае долго не протянешь. Вставай, Юрик, пойдем в столовую.

Мы зашли в ванную, помыли руки под струей воды, побрызгались по-детски, вытерли руки одним полотенцем. В просторной кухне-столовой сел за круглый стол, а хозяюшка засуетилась между холодильником и плитой.

– А я сидел за своим одиноким столом, – комментировал вслух происходящее, – и любовался девушкой. И всё-то в ней было так ладно: и эти плавные движения рук, изящные наклоны гибкого стана, и редкие, но такие теплые, взгляды её чарующих персидских очей.

Зоя молча продолжала разогревать котлеты с гречневой кашей, выкладывала в фарфоровый салатник маринованные огурцы с квашеной капустой.

– Я любовался этой девушкой-совершенством и представлял себе её в роли своей законной жены.

Зоя шаловливо глянула из-за плеча и полушепотом произнесла в пространство:

– Продолжай…

– … И никак не мог представить! – закончил я импровизацию. В меня полетело полотенце, я автоматически увернулся, поймал и протянул хозяюшке. – А вот бросаться разными предметами в горячо любимого гражданина – политически безграмотно и идеологически неверно.

Она подлетела ко мне, подбоченилась и готова была сказать что-то дерзкое. Не успела. Я поднялся и крепко обнял ее за плечи. Она дернулась, тихонько заскулила и обмякла. Я гладил ее поникшую головку, длинную теплую шею и шептал на ушко: