Андрей Богданов - Русские патриархи1589–1700 гг Страница 61

Обманутый царем Василием Ивановичем, Филарет не мог, однако, встать на сторону обманутого народа, восставшего под знаменем неистребимого «царя Димитрия», в особенности когда главную силу восстания составила армия голытьбы под предводительством Ивана Исаевича Болотникова. Но и в Москве Романов не остался.

В ноябре 1606 г., когда войска восставших двигались на столицу, Филарет был уже на своей кафедре в Ростове. О важнейшей его заботе: как обеспечить безопасность жены, сына и дочери? — мы знаем крайне мало. Неизвестно даже наверное, где они находились. Одни считают, что в Ипатьевском монастыре близ Костромы, в епархии Филарета, другие — что в Москве (как было бы на руку Шуйскому). Ясно только, что опасность грозила отовсюду, кругом свирепствовали смерть и разорение, заговоры и интриги, но семья Филарета была — неведомым образом — спасена.

Второй заботой — была судьба государства. В этом Филарет был вполне единодушен с патриархом Гермогеном, рассылавшим по стране богомольные грамоты о прекращении гражданской войны и даровании войскам царя Василия Шуйского победы над болотниковцами (см. в Приложении к нашему повествованию о третьем патриархе). Воздействие таких грамот на паству зависело от позиции местных архиереев, которые должны были при их получении служить торжественные молебны и объявлять волю патриарха в соборных церквах, переписывать грамоты и рассылать по соборам своей епархии, откуда размноженные списки расходились по всем церквам, достигая каждого сельца Российского государства.

Так было в мирное и спокойное время, но «шатость» гражданской войны подорвала эту стройную систему пропаганды. Достаточно было архиерею или протопопу, по убеждению или из страха, положить грамоту под сукно, как епархия или город с уездом оказывались вне досягаемости для слова московского архипастыря. Случайно или нет, но воззвания Гермогена дошли до нас только в списках, рассылавшихся по епархии митрополитом Филаретом.

Грамоты Гермогена, полученные в Ростове 29 и 30 ноября 1606 г., были немедленно размножены (пока Филарет приступал к молебнам «не по один день»); известно о переписке их, уже с распоряжением Филарета, в устюжском Успенском соборе его епархии, а 30 декабря устюжские списки были получены в Соли Вычегодской. Неудивительно, что в условиях «шатости» и царь Василий Шуйский адресовал воззвание не ростовским воеводам, обязанным распространять объявительные грамоты вниз по административным уровням, а тому же Филарету (8 декабря 1606 г.).

В новом, 1607 г., Филарет служил молебны и рассылал по епархии грамоты Гермогена, полученные 6 и 11 июня, в дни напряженных боев царской армии с повстанцами. Речь идет о грамотах, сохранившихся только благодаря Филарету, но мы вправе предположить, что митрополит Ростовский поддерживал все известные нам пропагандистские акции патриарха. Как и Гермоген, после разгрома и предательского убийства Болотникова Филарет надолго замолчал.

Мы вновь встречаем его имя в источниках лишь в октябре 1608 г. Приключившаяся с Ростовским митрополитом в это время история изображалась современниками и потомками в столь возвышенно–житийных тонах, что невольно вызывает сомнение, в особенности относительно мотивов поведения Филарета. Критичность всегда оправданна, но должна применяться не только к хвалебным и официозным, однако и к «обличительным» версиям событий. Поэтому не будем увлекаться и посмотрим прежде, что произошло.

Основные войска Лжедмитрия II и Василия Шуйского противостояли друг другу под Москвой, но судьба страны решалась осенью 1608 г. борьбой за «города» Северо–Восточной Руси, население которых колебалось. Суздальцы так и не смогли объединиться для обороны и сдали город отряду Лисовского; Владимир и Переяславль также присягнули Лжедмитрию II, ростовчане пребывали в сомнении.

То, что паства Филарета, по современному известию[ ], оказалась неспособна к обороне Ростова, можно отнести к недостаточному усердию митрополита, но в неменьшей степени — к нерасторопности местного воеводы Третьяка Сеитова. Между тем последний действовал довольно решительно, в отличие от других воевод, без видимого сопротивления сдававших города сторонникам Лжедмитрия II.

Узрев в окрестных городах неприятеля, Сеитов по государеву указу выступил в поход на Юрьев Повольский, прося Филарета Никитича собрать подмогу — «даточных людей» — по человеку с двора подчиненных митрополиту монастырей, сел и «детей боярских» (младших по чину дворян, служивших Филарету). Затея эта была обречена не только потому, что в условиях Смуты собрать «даточных» было чрезвычайно трудно. События развивались гораздо быстрее, чем могли действовать воевода и митрополит при всем их желании.

Сеитов просил Филарета прислать собранных ополченцев с оружием в Переяславль или Юрьев Повольский, предполагая, впрочем, что «даточным» придется искать его где–нибудь еще[ ]. Но Переяславль уже перешел на сторону Лжедмитрия, и вооруженные жители его выступили вместе с казаками Сапеги на Ростов. Встречный бой разгорелся через два дня после просьбы Сеитова к Филарету, 11 октября недалеко от Ростова.

Для умонастроения того времени характерно, что ростовчане отнюдь не бросились на помощь своему воеводе или на защиту городских стен, но при первом известии об опасности стали собираться бежать в Ярославль, умоляя Филарета последовать с ними. Вскоре к этим просьбам присоединился и разбитый в поле воевода Третьяк Сеитов, говоривший о столь плачевном состоянии укреплений, что можно было считать, будто «в Ростове града нет».

Жители Ростова, как отмечали и напавшие на них переяславцы, и скорбевшие о падении главного города епархии устюжане, были беспечны. А заставить их выйти на общественные работы, как показывают многочисленные примеры по другим городам в Смуту, означало почти наверняка подвигнуть ростовчан перейти в противный лагерь (Всенародное ополчение поднялось, когда горожане убедились, что «тяготы» им творит любая власть).

Так что и воевода, и жители, не позаботившиеся о крепости города, вели себя логично, предпочитая удариться в бега, пока захватчики будут увлечены грабежом. Филарет же повел себя героически, то есть крайне неблагоразумно с точки зрения здравого смысла. Собственно, Ростовский митрополит поступал как положено, как должно, но даже в панегирическом описании «Нового летописца» выступление Филарета на фоне реальных условий выглядит нелепо.

Ростовчане, по словам летописца, «пришли всем городом к митрополиту Филарету и начали его молить, чтобы им отойти в Ярославль. Он же, государь великий, адамант (алмаз. — А. Б.) крепкий и столп непоколебим, на то приводил и утверждал людей Божиих, чтоб стояли за веру истинную христианскую и за государево крестное целование, чтоб стать против тех злодеев.

И многими их словами утверждал, глаголя: Если мы и побиты будем от них — и мы от Бога венцы восприимем мученические! Слышав же воевода и все люди, что им не повелевает города покинуть, молили его, чтобы он с ними пошел в Ярославль.

Он же им всем сказал: Если прийдется — многие муки претерплю, а дома пречистой Богородицы и Ростовских чудотворцев не покину! Услышав же они от него такие слова — многие побежали в Ярославль».

Нимало не смутившись результатом своей проповеди, Филарет направился в собор, облекся как подобает и причастился, утешая решивших укрыться с ним в храме. Тем временем воевода Третьяк Сеитов с немногими оставшимися с ним людьми три часа защищал город, но был разбит вторично; не успевшие бежать в Ярославль ростовцы пробирались в собор, надеясь в нем спастись. Врата храма захлопнулись перед врагом, первый приступ был отбит, но защитники собора начали изнемогать.

Тогда Филарет, возмущенный тем, что храм штурмуют свои же православные, «подошел к дверям церковным и начал переяславцам говорить от Священного писания, чтоб помнили свою православную веру, от литовских людей отстали и к государю (В. И. Шуйскому. — А. Б.) обратилися. Они же, переяславцы, как волки свирепые, возопили великим гласом, и начали к церкви приступать, и выбили двери церковные, и стали людей сечь, и убили множество народа.

Митрополита же взяли с (архиерейского) места, и святительские ризы на нем ободрали, и одели в худую одежду, и отдали его за караул. Раку же чудотворца Леонтия златую сняли и рассекли на доли, казну же церковную всю, и митрополичью, и городскую разграбили и церкви Божий разорили… Митрополита же Филарета отослали к Вору (Лжедмитрию II. —А. Б.) в Тушино».

Поведение Филарета настолько не укладывается в новейшие представления о прозорливом политике, что заставляет говорить о его душевном смятении и даже «раздвоении». «Очевидно, — написала недавно В. Г. Вовина, — именно в результате этой (Филаретовой) проповеди многие не успели бежать из города и были убиты»[ ]. Однако это лишь кажущаяся очевидность, вызванная непониманием нравственной невозможности для личности, подобной Филарету, вслед за большинством вострепетать перед опасностью и склониться перед неправедной силой.