Митрополит Макарий - История русской церкви (Том 9) Страница 65

Желая воспрепятствовать распространению "Фриноса" Смотрицкого, враги православных донесли королю, находившемуся тогда под Смоленском с войском, будто в виленской друкарне Свято-Духовского братства тайно печатаются книги, наполненные пасквилями и возбуждающие бунт против власти духовной и гражданской. И Сигизмунд издал повеление (7 мая 1610 г.), чтобы никто не покупал и не продавал тех книг под опасением штрафа в пять тысяч червонных злотых, а виленскому войту и магистрату приказал друкарню ту отобрать, книги также отобрать и сжечь, печатников же и авторов тех пасквилей, равно и "корректора их Логвина Карповича, особенно если он не шляхтич", посадить на ратушу или в какую-либо тюрьму до дальнейшего распоряжения. Виленские бурмистры скоро (13 июня) отобрали 36 книг "Фриноса", на что тогда же старосты православного Виленского братства и принесли жалобу в трибунальный суд. Но друкарню свою и шрифт братство, вероятно, успело спасти и перенести в местечко Евье, имение своего братчика и бывшего старосты князя Богдана Огинского (в 35 верстах от Вильны). По крайней мере здесь именно, как в типографии "виленского братства Святого Духа", с 1611 г. иноки виленского общежительного монастыря Святого Духа начали печатать свои книги, одни "коштом и накладом" вельможного пана Огинского, а другие собственным, и в течение трех лет (1611 - 1613) издали Псалтирь и Новый Завет (в одной книге), Часослов, Диоптру и Анфологион. Первые две книги приготовлены к печати тщанием и трудами Смотрицкого, по свидетельству его древней биографии, а Псалтирь и Новый Завет он даже будто бы сличал пред изданием с греческим текстом. Обе типографии, открытые Львовским епископом Гедеоном в Стрятине и Крилосе, закрылись после его смерти. Зато начала действовать типография Львовского ставропигиального братства при монастыре святого Онуфрия и выпустила: в 1608 г. - Часослов и Псалтирь, а в 1609 г. Часослов и Беседу святого Иоанна Златоустого о воспитании чад. Даже в Острожской типографии по смерти князя Константина Константиновича издана в 1612 г. книга Часослов "повелением" Януша, князя острожского, кастеляна краковского, который хотя был латинянином, но из уважения к памяти отца еще поддерживал его просветительные заведения.

После главной своей победы, одержанной в 1609 г. над православными и отпадшими от унии священниками, Потей видимо начал ослабевать в своей деятельности. Уже в послании к своим покровителям пред сеймом этого года он жаловался на свою старость и на то, что ему немного остается жить, а к концу того же года (19 ноября) написал и духовное завещание. Спустя два года он, ссылаясь на свою дряхлость и болезни, выпросил себе у короля (16 ноября) епископа-коадъютора, который, живя в Вильне, отправлял бы все епархиальные дела вместо митрополита в его отсутствие. Наконец, 18 июля 1613 г. Потей скончался во Владимире Волынском на руках сыновей своих и Мороховского, незадолго пред тем принявшего монашество с именем Иоакима, и погребен в кафедральном владимирском соборе. Для литовской церковной унии Потей сделал столько, сколько не сделал никто из его товарищей: без него, без его усилий и трудов она не утвердилась бы в крае, не пустила бы в нем корней и, может быть, на первых же порах мало-помалу прекратилась бы, встретив такое всеобщее и единодушное сопротивление со стороны православного населения. Все прочие владыки, принявшие унию вместе с Рагозою и Потеем и вначале, по-видимому, ревновавшие о ней, скоро как бы ее забыли и перестали для нее существовать; по крайней мере ничем не заявляли своей заботливости о ней, начиная с пресловутого Кирилла Терлецкого, прежде так много о ней шумевшего, а лишь проживали спокойно в своих епархиях и пользовались теми церковными имениями, какие обеспечил за ними король. И сколько известно, сам Потей, сделавшись митрополитом, ни разу не обращался к этим своим товарищам, не приглашал их для совещаний и для совокупной борьбы за унию: так мало он ожидал от подчиненных ему епископов. Он предпочел без них постоять за свою излюбленную унию всеми своими силами и средствами и действительно спас ее на первых порах и утвердил в Литовском крае. Спас и утвердил, во-первых, тем, что в продолжение своего почти четырнадцатилетнего первосвятительского служения вел за нее непрерывную войну с своими противниками неустанно и с величайшею энергиею и сумел, как ни дорого то ему обошлось, одолеть их, восторжествовать над ними, а во-вторых, тем, что приготовил себе новых помощников и сотрудников вроде Рутского, Мороховского, Кунцевича, которые впоследствии упрочили и продолжили то, чему он положил начало. Нет достаточного основания отрицать, что Ипатий Потей действовал на своем поприще по убеждению, особенно вначале, хотя к тому привмешались со временем и личные побуждения честолюбия и своекорыстия. Но все эти недостойные меры, какие употреблял он для своей цели, все эти вопиющие неправды, к каким не стыдился прибегать постоянно для одоления своих врагов, все эти насилия и преследования, какими он старался навязывать православным ненавистную им унию, кладут на имя Потея в истории неизгладимое пятно вечного позора и бесславия.

III

Преемника себе на митрополитской кафедре Потей назначил сам еще при жизни своей, именно своего коадъютора Иосифа Велямина Рутского. Православные протестовали. Князь Богдан Огинский и старосты виленского Свято-Духовского братства от лица всего русского православного народа внесли (1613) этот протест в трибунальный суд и требовали, чтобы по смерти Потея им дан был митрополит православный, угрожая, что Рутского на митрополию они не допустят. Но протест остался без последствий. Король вскоре после смерти Потея, 8 августа 1613 г., пожаловал Рутскому свою грамоту на митрополию и на все митрополитские имения, а 16 августа они уже были переданы Рутскому дворянином короля Адамом Хрептовичем. Гораздо чувствительнее для нового митрополита было то, что папа долго не присылал ему своего утверждения. Рутский не знал, что ему делать, и обратился с просьбою к папскому нунцию в Польше. Нунций отвечал от 14 марта 1614 г., что он написал об этом в Рим, и советовал Рутскому не смущаться, обнадеживая, что утверждение скоро будет прислано. Спустя три месяца оно действительно было получено, и 18 июня Рутский в присутствии нунция произнес присягу на латинском языке, в которой клялся быть верным папе, чтить его нунция и легата, исполнять правила святых отцов, заботиться о вверяемой ему Церкви и о покорности ее папскому престолу. Сделавшись преемником Потея на митрополитской кафедре, Рутский, однако ж, не наследовал ему на кафедре Владимирской епископии. Незадолго до своей кончины Потей написал письмо к королю и просил его назначить на эту последнюю кафедру недавно принявшего монашество Иоакима Мороховского. И король, лично знавший Мороховского как своего бывшего секретаря, охотно дал ему на то свою грамоту; а Рутский, когда уже утвержден был папой в сане митрополита, рукоположил Мороховского 3 июля 1614 г. во епископа Владимирского, выслушав предварительно его архиерейскую присягу, в которой Мороховский, произнесши Символ веры без прибавления: "и от Сына", продолжал: "К сему приймую все святые Вселенские Соборы, а меновите св. Вселенский Собор Флорентийский... и паки церковный мир и соединение принятое исповедаю соблюдати..." и пр. Главное свое внимание обратил Рутский на внутреннее состояние униатской Церкви. Потей все время своего архипастырства провел в борьбе с православными и преимущественно заботился о том, чтобы распространить и утвердить между ними унию. Рутский, отнюдь не оставляя ни этой борьбы, ни этой заботы, прежде всего занялся тем, чтобы распространить образование в униатском духовенстве и народе, чтобы преобразовать и возвысить униатское монашество и высшую иерархию и до некоторой степени сблизить униатов с латинянами в самом богослужении.

Еще за три с лишком месяца до кончины Потея Рутский, управляя делами митрополии, представил королю, что у русских его подданных нет школ, отчего русское духовенство и русский народ остаются в полном невежестве даже относительно истин веры, и просил, чтобы король дозволил обществу русских иноков по чину святого Василия Великого, живущих в виленском Троицком монастыре и находящихся в унии с Римскою Церковию, основать школы в разных местах государства. Король, бывший тогда на сейме в Варшаве, ссылаясь на благоприятные отзывы многих своих сенаторов, духовных и светских, о виленском Троицком монастыре и на то, что, как сам он видел при посещении этого монастыря, братии в нем уже немало и науки в нем процветают, дозволил обществу его иноков своею грамотою от 31 марта 1613 г. "на досконалое соединение Церкви Кгрецкое з Церковью Римскою", завести школы в Новогрудке, Минске и по другим местам, где найдут удобнее, и обучать в школах по возможности всем наукам и языкам греческому, латинскому, славянскому, польскому и русскому. Эти униатские школы получали те же самые права и привилегии, какие имели уже школы латинские; освобождались от всякого подчинения светским властям и отдавались в полное распоряжение своих учредителей и их духовных начальников. В 1615 г., декабря 3-го Рутский после усиленных просьб удостоился получить грамоту на учреждение униатских школ и от папы, который предоставил им те же самые права, какие даны были прежде школам иезуитским. Таким образом, как все католическое образование в крае отдано было обществу иезуитов, так теперь униатское поручено обществу иноков по чину святого Василия; как во главе всех католических школ находилась Виленская иезуитская Академия, так во главе униатских поставлена теперь виленская Троицкая семинария; как целию латинских школ было распространение и утверждение католичества, так целию униатских сделалось распространение и утверждение унии.