Митрополит Макарий - История русской церкви (Том 10) Страница 69

Не удалась также и попытка Никона очернить черного дьякона Мелетия грека, которого царь намеревался послать с своими грамотами к Восточным патриархам. Никон писал царю, что Мелетий на все руки подписывается и печати подделывает, и сослался на Арсения Грека и его знакомых. Немедленно (26 декабря) позван был Арсений Грек, который был уже теперь строителем Спасского монастыря, и спрошен: какое дело он знает за Мелетием? Арсений указал на черного попа Иосифа грека, жившего в том же монастыре. Позвали Иосифа, и он сказал, что Мелетий с архимандритом Дионисием святогорцем написали на него, Иосифа, подложную грамоту от имени Антиохийского патриарха Макария; Мелетий подписал ее за Макария, а Дионисий подал патриарху Никону, который и отдал ее на хранение Арсению Греку. Позвали на очную ставку с Иосифом самого Мелетия, и он отвечал, что грамота та вовсе не подложная, а писал ее архимандрит Иаков грек в марте 1656 г. по приказанию патриарха Макария. Позвали Иакова грека, и он удостоверил, что действительно писал ее он, Иаков, по приказу Макария, как он был в Москве, а руку к ней приложил сам Макарий по-арабски, да на той же грамоте подписался и митрополит Никейский Григорий. Мелетий оказался оправданным, царь не поколебался в доверии к нему, и 1 генваря 1663 г., щедро снабженный деньгами на дорогу и для раздачи милостыни на Востоке, Мелетий отправился в путь с царскими грамотами к Восточным патриархам. А 2 генваря царь разослал ко всем своим архиереям грамоту, чтобы они, избрав архимандритов, игуменов и других искусных иноков из своих епархиальных монастырей, явились в Москву на Собор к 9-му числу мая. Вероятно, рассчитывали, что Мелетий успеет к маю или июню пригласить в Москву патриархов или по крайней мере привезет от них ответные грамоты. Но путешествие его продолжилось почти полтора года, и мы пока расстанемся с Мелетием и возложенным на него поручением.

В начале 1663 г. сосед Воскресенского монастыря по имениям Иван Сытин, уже имевший дело с патриархом Никоном, подал на него новую челобитную, в которой жаловался, что Никон пытал пыткою его крестьян, а иных и перевешал. Царь прислал челобитную к Никону, и Никон отвечал государю: "Свидетельствуюсь св. Евангелием, что я того дела совсем не ведаю. То сделал малый, иноземец, который, застав крестьян Сытина на озере в воровстве рыбы, побил их без моего ведома батогами. Этого малого посылаю к тебе, государю, для расспросов; сотвори суд праведный, как имеешь сам судиться в день Судный... Попомни свое обещание, данное при нашем избрании в великой церкви, чтобы тебе не вступаться ни во что священное, как творишь ты ныне над нами великие неправды, слушаешь клеветников - врагов Божиих... Писал бы еще о многом, но скудость возбраняет: не имею и бумаги". Иноземец, однако ж, посланный Никоном, его боярский сын Александр Лускин, показал (22 февраля), что на озере он действительно сам, без ведома патриарха побил батогами пойманных в воровстве крестьян, но потом, когда крестьяне начали грозиться поджогом и он, схватив их, привел в Воскресенский монастырь, то Никон велел побить их за ту похвальбу в другой раз батогами. Тогда царь послал (25 февраля) сказать об этом Никону и спросить его, во что священное царь вступается, каких клеветников слушает, какие великие обиды творит ему. Никон отвечал: "Я свидетельствовался Евангелием в том только, что без моего ведома крестьяне побиты на озере иноземцем за воровство, а не в том, что они в монастыре биты, здесь действительно я велел побить их слегка батогами за их невежество предо мною. А в священное как государь не вступается? У меня все отнято: митрополитами и всем духовным чином государь владеет... Кто клеветники? Да вот такие, как Роман Боборыкин и Иван Сытин. Их челобитные на меня государь принимает, творит о тех делах сыски, а о чем я государю челом бью, указов о том не получаю... Какие обиды государь мне творит? Разослал грамоты по всем монастырям, и "про посулы и про взятки, что я, будучи на патриаршестве, у кого взял, сыскивают". Лживых свидетелей, которым быть на Соборе, - а Собору я и сам рад, только бы был праведный, подкуплено против меня с пятьсот человек, а чтоб подкупить еще других в Палестине, туда послано 30000 рублей. Газский митрополит по указу государеву на меня пишет и путает, да у меня есть его тетради, и я дам ему ответ во всем не только правилами, но и Евангелием... Ваши духовные власти грамоте умеют немногие, а Питирим митрополит и того-де не знает, почему он человек..." Тогда царские посланные заметили Никону: "Напрасно он говорит, будто он один грамоте умеет; из всяких чинов найдутся люди, готовые говорить с ним книжным учением и правилами, а говорить есть что; только все удержано государскою милостию до Собора, а на Соборе будут Вселенские патриархи".

Месяца через два возобновилось дело Боборыкина с Никоном, начавшееся и продолжавшееся в 1660 - 1661 гг., но тогда не оконченное, - дело о спорной земле, с которой Никон, не дождавшись царского указа, приказал своим людям снять сено и хлеб и свезти в пользу монастыря. Дело остановилось на том, что Никон отказался выслать монастырских крестьян для расспросов в Москву и написал к царю резкое письмо. И как после этого не последовало из Москвы никакого указа о свезенном сене и хлебе, то Никон приказал хлеб обмолотить - в умолоте вышло зерна, по монастырским записям, будто бы 67 четвертей. Боборыкин в течение 1662 г. много раз приезжал в монастырь и настаивал, чтобы ему хлеб тот отдали. Но хлеб был уже издержан, и Никон говорил Боборыкину, чтобы он подождал, что купит столько же хлеба и отдаст. Не дождавшись исполнения этого обещания, Боборыкин с наступлением 1663 г. подал опять челобитную на Никона, и из Москвы присланы были в Воскресенский монастырь окольничий Сукин да дьяк Брехов с царским указом, чтобы Никон учинил с Боборыкиным сделку во всем.

Никон согласился, велел казначею принести шестьсот рублей, сколько нашлось в монастырской казне, и предложил Боборыкину взять из этих денег за 67 четвертей обмолоченной ржи по той цене, по какой тогда рожь в Москве продавалась. Боборыкин отвечал: пожато и обмолочено с той земли 600 четвертей с лишком - и, взяв со стола все шестьсот рублей, примолвил: это-де мне за половину. Ввиду такой неправды Никон прекратил сделку и объявил окольничему и дьяку, что с Боборыкиным никакой сделки совершить нельзя: для него не напастись денег и от его ложного челобитья не откупиться и всем монастырем. Чрез несколько времени, а именно 16 июля, прибыли к Никону думный дворянин Баклановский да тот же дьяк Брехов с многими людьми - подьячими и стрельцами и принесли царскую грамоту. Выслушав эту грамоту, Никон подробно рассказал пришедшим весь ход тяжбы своей с Романом Боборыкиным и предъявил на него много других жалоб. Но Никону вновь предложили, чтобы он добровольно "сделался" с Романом, а когда Никон отвечал, что "он Романовою землею не владеет, а владеет своею купленною и Роман напрасно вклепывается", то Баклановский и Брехов объявили, что в таком случае им приказано отмежевать спорную землю Роману Боборыкину по его сказке, и поехали отводить ту землю. Раздраженный Никон как только узнал, что отмежевание действительно началось, созвал всю братию в церковь, велел принесть и прочитать жалованную грамоту царя на имения Воскресенского монастыря и, положив ее под крест и образ Богородицы на аналое посреди церкви, совершил молебен св. Животворящему Кресту, а по окончании молебна начал возглашать громким голосом во всеуслышание следующие и иные клятвенные слова, выбирая их из 108-го псалма: Да будут дние его мали, и епископство (надзор, власть) его да приимет ин: да будут сынове его сиры, и жена его вдова... да будут чада его в погубление... И да потребится от земли память их, занеже не помяну сотворити милость, и погна человека нища и убога... Возлюби клятву, и приидет ему и пр. На другой день Никон вновь совершил с братиею тот же молебен и с теми же возглашениями. В монастыре случайно находился тогда Боборыкин и даже присутствовал на самом молебне, но ничего не сказал. А после донес в Москву, что Никон проклинал государя царя со всем его домом.

Алексей Михайлович немедленно позвал к себе архиереев, находившихся в Москве. Когда архиереи пришли к государю, он со слезами передал им, что слышал о поступке Никона, и прибавил: "Я грешен, но чем согрешили мои любезные дети, чтобы произносить на них клятву истребления, и царица супруга моя, и весь дом?" "Нам всем, - рассказывает Паисий Лигарид, - было стыдно слышать это, и все мы единогласно просили исследовать дело с точностию. Убедился этим державный и, отпустив нас, ушел к себе. Утром созвал Синод и синклит и совещался с ними, кого отправить к Никону. Общим мнением избран был Паисий Газский как человек ученейший (сравнительно с русскими иерархами - это была совершенная правда) и способный давать прямые ответы вопрошающему". Вместе с Паисием избраны были из духовных Астраханский архиепископ Иосиф и богоявленский архимандрит Феодосий, а из светских - князь Никита Одоевский (составитель Уложения), окольничий Родион Стрешнев и думный дьяк Алмаз Иванов. Синод решил, чтобы как духовные, так и светские члены приняли от Никона благословение и чтобы Паисий сначала обратился к патриарху ласково. Послы, сопровождаемые отрядом воинов, 18 июля прибыли в Воскресенский монастырь, когда Никон находился у вечерни, и известили его о себе. Никон чрез наместника монастыря старца Иосифа отвечал им, что готов принять всех их, кроме Газского митрополита, если последний не принес к нему грамот от Вселенских патриархов. Но старцу Иосифу заметили, что Паисий с двумя другими духовными лицами прислан от Собора, как светские лица от государя, и им велено всем вместе идти к патриарху, и пошли в сопровождении воинов. Пред помещением Никона по обеим сторонам стояло множество монахов. Никон вышел из своей кельи в сени навстречу пришедшим и прочел по обычаю "Достойно есть" и литию. Одоевский спросил его от имени государя о спасении, Никон дважды поклонился, о здоровье государя не спросил. Светские приняли благословение от Никона, но власти, т. е. духовные, к благословению не подошли вопреки решению Синода. Окинув их глазами, Никон покраснел, как бы пристыженный, и спешно вошел в свою келью. За ним последовали и депутаты. Паисий начал первый говорить к Никону по-латыни, что царь и Собор прислали спросить его, за что он предал проклятию благочестивого государя, его супругу и чад. Слова Паисия переводил на славянский язык царский толмач Симеон. Никон повел речь уклончиво, обиняками, но Паисий настаивал: "Отвечай мне по-евангельски: да, так да; нет, так нет; проклинал ты или не проклинал царя?" Никон: "Я служу за царя молебны, а не проклинаю его на погибель". Паисий: "Как же не проклинаешь, когда привел ужасные проклятия псалма на самодержца, чтобы иной принял надзор за его царством, чтобы супруга его царица стала вдовою, чтобы законные дети их осиротели?" Тут Никон закричал на Паисия: "Вор, нехристь, собака, самоставленник, мужик! Есть ли у тебя от Вселенских патриархов ко мне грамоты? Не в первый раз тебе ездить по государствам и мутить и здесь хочешь сделать то же... Зачем ты носишь красную мантию вопреки правил?" Паисий: "Затем, что я из настоящего Иерусалима, где пролил пречистую Кровь Свою Спаситель мира, а вовсе не из твоего лжеименного Иерусалима, который не есть ни новый, ни древний, но третий, т. е. грядущего антихриста". Никон: "Зачем не говоришь со мною по-гречески, на родном своем наречии, а по-латыни, на проклятом языке язычников?" Паисий: "Но ты и сам услышишь этот язык от папы, когда придешь в Рим для оправдания себя по делам своим. Скажи мне, пожалуй, что общего между тобою и папой, от которого ты не получил ни патриаршества, ни благословения? И теперь переходишь к нему, ищешь у него суда по апелляции! Языки же не прокляты, когда в виде огненных языков сошел на апостолов Дух Утешитель. Не говорю по-гречески потому, что ты совсем не знаешь этого золотого языка, но скажу тебе на ухо шепотом по-ромейски: ты, великий законник, откуда научился облекать в иноческое одеяние безбородых мальчиков?" После Паисия заговорил было Иосиф Астраханский, но Никон ему в ответ: "Помнишь ли ты, бедный, свое обещание? Обещался ты и царя не слушать, а ныне говоришь! Разве тебе, бедному, что дали? Я ни слушать тебя, ни говорить с тобою не стану". За духовных заступились бояре, и Одоевский сказал: "Митрополита, архиепископа и архимандрита выбрали освященным Собором и о том докладывали великому государю, а ты их бесчестишь и тем наносишь многое досаждение и великому государю; Газский митрополит приехал к государю, и грамоту с ним прислал к царскому величеству Иерусалимский патриарх Паисий". К этому Газский митрополит прибавил еще от себя: "Меня ты называешь вором, собакою, самоставленником напрасно; я послан к тебе от освященного Собора с доклада великому государю; ты бесчестишь не меня, а великого государя и весь освященный Собор, и я отпишу о том Вселенским патриархам. А что называешь меня самоставленником, за это месть примешь от Бога: я поставлен от Иерусалимского патриарха Паисия, и ставленая грамота за его рукою у меня есть. Если бы ты был на своем патриаршеском престоле, я бы тебе свою ставленую грамоту показал, но теперь ты не патрирах, достоинство свое и престол самовольно оставил, а иного патриарха на Москве теперь нет, потому и грамоты от Вселенских патриархов к Московскому со мною нет". Никон снова закричал на Паисия, называл его вором и отказался говорить с ним. Паисию пришлось замолчать.