Виктор Тростников - Понимаем ли мы Евангелие? Страница 7

С этой же целью — показать глубину нравственного падения евреев — Иисус подчеркивал, что явился в качестве их Мессии, что Он пришел к своим (Ин. 1, 11). Если бы иудеи убили чужака, в этом не было бы ничего особенного, но распять Того, Кто предречен в их же священных книгах, — это уже тот самый катарсис, после которого весь порядок вещи начинает идти по-другому. Как раз поэтому, посылая учеников на проповедь, Он заповедовал им навещать только "своих". Их миссионерская деятельность получила широкую известность, обсуждалась в народе, и Иисус не должен был дать иудеям ни малейшей легитимной зацепки для Его осуждения как еретика, не оставить им никакого шанса на оправдание после Голгофы — их преступление должно было выглядеть так, чем оно было: чистым богоубийством, ставящим все на свои места. Таким оно и осталось в истории.

Но это была лишь часть дела. Послав апостолов на проповедь и повелев им входить только в дома евреев, Иисус преследовал и более важную цель. Ему было необходимо не только довести до логического конца вопрос о прежних избранниках, но и успеть подготовить новых избранников. Ими и стали апостолы, которым предстояло великое сеяние и великая жатва. "И поставил из них двенадцать, чтобы с Ним были" (Мк. 3, 13). И снова, как и в первом избранничестве, личные заслуги не играли тут никакой роли, и все решала неподотчетная людям Божья воля. "Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод" (Ин. 15, 16), — сказал им Иисус, и в этой фразе прозвучало то же самое напоминание об авансе, какое звучало в других словах, обращенных к другим людям: "Я Господь Бог твой, Который вывел тебя из земли египетской, из дома рабства". Это напоминание тоже обязывало трудиться. Но труд апостолов был в то время еще далеко впереди, это не была та местная проповедь, о которой идет у нас речь. Она была не сказкой, а присказкой, не службой, а службишкой. Просвещать "погибших овец дома израилева" Христу было, по существу, не нужно, так как Он знал о безнадежности этого предприятия. Но Ему было очень нужно, чтобы в его безнадежности убедились на своем опыте апостолы, поскольку с этого должна была начаться их коренная психологическая перестройка, результатом которой станет их вселенская проповедь. Потому Он и сказал им: "посылаю вас как агнцев среди волков" (Лк. 10, 3) и подробно объяснил, что им следует сделать, если их не будут принимать. И даже намекнул, что сама по себе проповедь в среде иудеев особого значения не имеет. Этот намек содержится в словах: "однако ж тому не радуйтесь, что духи вам повинуются, но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах" (Лк. 10, 20).

Возвращаясь мыслью к тому времени, когда совсем еще наивные и необстрелянные ученики Иисусовы вышли на свою первую пробную проповедь в доме иудеев, и мы повторим: радуйтесь! Всем вам, кроме Иоанна Богослова, предстоит мученическая смерть, но радуйтесь, ибо на вас будет основана Святая Церковь и ваши глаголы пойдут во все концы мира, чтобы в нем установился новый порядок вещей.

4. "Встал Иисус на месте ровнем…"

Даже если ты стоишь в храме не в молитвенном настроении и служба оставляет тебя равнодушным, а мысли так и норовят убежать к мирским делаем, эти торжественные слова мгновенно возвращают тебя к тому возвышенному предмету, который является содержанием богослужения и ради которого ты и пришел в церковь. Они настораживают тебя, как раскат дальнего грома, возвещающий, что время беспечности кончилось и надо стать собранным и серьезным.

Это — Евангелие от Луки. А Матфей говорит иначе: "Он взошел на гору". Так как же все-таки это происходило? С горы обращал Иисус к ученикам Свои слова или с плоской равнины? Кто прав — Лука или Матфей?

Если говорить о материальном аспекте происходящего, прав Лука. Этот аспект он передает лучше других евангелистов, поэтому его и называют бытописателем. Да и по логике нет резона залезать в данном случае на гору: народ, стоящий внизу, ничего не услышит. Но тогда получается, что и само название этого обращения — "Нагорная проповедь" — ошибочно, и точнее было бы назвать его как-то иначе, например, "Долинная проповедь".

Нег, Матфей не ошибается, просто он берет другой аспект, и этот аспект важнее.

У Христа два естества — божественное и человеческое и то свершение, которое мы называем Нагорной проповедью, включало в себя активность обоих. Апостол Лука описывает в основном активность человеческого естества, он рассказывает нам, как Бог-Слово, соединенный с человеческим телом и ставший Богочеловеком, в определенный момент времени и в определенном месте пространства отверз уста и стал говорить собравшимся вокруг него конкретным людям то-то и то-то. Этот момент времени выпал на тридцатые годы новой эры, а место находилось на севере Палестины, в Галилее, и оно было ровным. Матфей же доносит до нас смысл и содержание активности божественного естества, и хотя он тоже фиксирует некоторые моменты, привязанные к пространству и времени, его повествование есть по преимуществу отзвук космического, а еще вернее, космообразующего акта, осуществленного соединенным с Богом-Отцом и Святым Духом в Пресвятую Троицу Богом-Сыном, продолжившим этим начатое Отцом сотворение мира. И разумеется, этот акт совершался там, где пребывает Троица и где нет ни пространства, ни времени. Но почему же тогда "Он взошел на гору' — разве там есть горы?. Нам станет это понятно после того, как мы уясним суть Нагорной проповеди как продолжение миросозидания.

Начнем с самого начала: с вопроса о том, зачем Бог сотворил материальную Вселенную. Но вправе ли мы подступить к Творцу с таким "зачем" — ведь Он никому не подотчетен, и пути Его неисповедимы. Конечно, полный смысл творения человеческое разумение вместить не может, но предполагать наличие в нем какого-то смысла мы имеем основания, ибо в ином случае оно было бы бессмысленным, а это несовместимо с нашим понятием о Боге как о совершенном существе. И этот постигаемый нами и животворящий нас при нашем его постижении смысл выражается богословским термином "Домостроительство". Он взят из Библии, из Соломоновых притчей, где сказано: "Премудрость построила Себе дом" (Пр. 9, 1). Что надо понимать здесь под "Премудростью? Чтобы ответить на этот вопрос, Ветхого завета уже недостаточно: содержащаяся в нем истина облечена в завуалированную, прикровенную форму и раскрывается явно лишь в Новом Завете. Это — общее правило, которое прямо относится и к нашему случаю. Продолжим чтение Ветхого Завета: "Премудрость заколола жертву, растворила вино Свое и приготовила у Себя трапезу; послала слуг Своих провозгласить с возвышенностей городских: кто неразумен, обратись сюда" (Пр. 9, 4). А теперь сопоставим это с евангельским текстом: "Царство Небесное подобно человеку-царю, который сделал брачный пир для сына своего и послал рабов своих звать званых на брачный пир; и не хотели идти. Опять послал других рабов, сказав: скажите званым: вот я приготовил обед мой, тельцы мои и то, что откормлено, заколото, и все готово; приходите на брачный пир" (Мф. 22,4). Ясно, что речь идет об одном и том же, но евангелист произносит те слова, которые рано было произнести Соломону и которые сразу ставят все на места: "Царство Небесное". Раскрыт им и второй важнейший момент: Премудрость, которая в притчах выступала одним лицом, в Евангелии расщепляется на два лица — царя и его сына. В прикровенном варианте Она строила дом Себе, в евангельском откровении в рамках той же Премудрости Отец строит дом Сыну. И это расщепление очень важно. Не будь Сына, Отец не возводил бы никаких палат, ибо они нужны для сыновнего пира. Так притча, приведенная Матфеем, дает нам ключ к расшифровке ветхозаветной фразы: "Премудрость построила Себе дом". Слово "построила" относится к Богу-Отцу, к Первому Лицу Троицы, а слово "Себе" относится к Богу-Сыну, Второму Лицу Троицы. И что самое замечательное, умолчав об этих существенных, вещах, которые тогда преждевременно было обсуждать, Соломон все же не сделал логической ошибки в своей фразе: ведь Отец и Сын — одно, поэтому то, что Отец строит дом Сыну, не противоречит высказыванию: "Премудрость строит Себе". Ведь Премудрость- это Троица, взятая как единое.

Такое толкование библейского термина "Премудрость" настолько очевидно, оно с такой неизбежностью вытекает из сличения параллельных мест Священного Писания, что только диву даешься, как могли в начале нашего столетия вестись на эту тему жаркие споры и как могла привлечь серьезное внимание софическая ересь — учение о том, что Премудрость есть не то "вечная женственность", не то Дева Мария. Таких трактовок не допускает не только элементарная экзегетика, но и элементарная логика. "Пре-мудрость" — это "предельная мудрость", выше которой нет, а такой высочайшей мудростью может выступать исключительно соединенная мудрость всех трех Лиц Троицы, и ничто меньшее. А уж приписывать ее смертному, хотя и святому, существу, каким была Богородица, и абсурдно, и кощунственно.