Герман Вук - Это Б-о-г мой Страница 7

Такого естественного иудаизма придерживаются и сейчас в Америке и в других странах западного мира некоторые евреи. Мы живем где-то в промежутке между двумя культурами — культурой нашей религии и культурой нашего окружения, что создает определенную психологическую напряженность. Этим мы напоминаем и другие еврейские сообщества, жившие в условиях относительной свободы: в Вавилоне, при либеральных режимах Греции и Рима, в некоторые периоды мусульманского правления в Средиземноморье. Жить в условиях напряженности не так удобно и спокойно. Но большинство достижении послебиблейской еврейской мысли возникло как раз в периоды напряженности. Вызов, который бросает нам среда, стимулирует и обогащает старую веру. Так было и, мы надеемся, так будет и впредь.

Сейчас перед нашим поколением стоит трудная задача — ответить на вызов двадцатого века. Слишком многие из нас должны начать с выяснения, что же представляет собой наша вера. Наши отцы, евреи старой школы, старались убедить нас, что этот странный комплекс законов и обрядов — не что иное, как руководство к естественному повседневному поведению. Им было обидно и больно, когда мы отказывались поверить им, и это нарушило связь между ними и нами.

Конформизм

Не так давно в одном модном загородном доме я принял участие в споре о религии. Обычно я стараюсь таких споров избегать, потому что они всегда заканчиваются тем, что я замолкаю, а мои собеседники с энтузиазмом объясняют мне, чем плох и в чем неправ иудаизм. Обычно доказательства сводятся к тому, что свинину есть вредно только в жарких странах, что религия — это дело этики, а не ритуала. Этот последний аргумент в споре, о котором в данном случае идет речь, было приятнее выслушивать, чем все остальные, ибо его привела очаровательная семнадцатилетняя девушка, студентка первого курса колледжа, и было приятно видеть, как она спорит.

Она изучала социологию и была напичкана такими терминами, как аномия, единонаправленность, аккультурация, историософия и тому подобными словами, способными вывихнуть человеку челюсть, но она употребляла их с атлетической легкостью. Из ее слов явствовало, что иудаизм сводится к ритуализму, а ритуализм — это конформизм, то есть соглашательство, а в нем-то — самое великое зло. К тому времени я уже достаточно много слышал о конформизме; девушка убеждала меня в том, что конформизм, в конце концов, лишает нас сомнений и поэтому является самым большим проклятием. Я рад, что разговор принял такое направление. Склонность к конформизму — очень реальное зло американской культуры, зло, ростки которого различил еще в прошлом веке Алексис де Токвиль и которое расцвело пышным цветом в наши дни. Конформизм представляет, может быть, самую большую угрозу сохранению евреев как народа в Соединенных Штатах.

Любопытно, что моя очаровательная просветительница, произносившая свою обличительную речь против конформизма, была одета строго, как епископ. Говорила она на жаргоне современных подростков, отточенном и заученном, как литания. Ее жесты, ее прическа, даже то, как у нее были накрашены губы и подведены брови, — все это полностью соответствовало моде. Ее родители, слушавшие ее с нескрываемым чувством гордости за дочь, были добродушные пожилые люди, вся жизнь которых протекала в железном следовании нормам, принятым у людей их круга, и с восхода до заката управлялась непререкаемыми правилами ритуала, которому подчиняется их класс общества.

Может быть, я слишком мелко плаваю? (Подумаешь, какие-то милые обыватели и бойкая недоучившаяся студентка!) Однако в высокоинтеллектуальных кругах мы сталкиваемся с тем же явлением. Я не раз слышал, как ученые и литераторы, люди строго критического склада ума, объясняли, что не могут принять религию из-за ее конформизма. Однако и эти люди были одеты и причесаны именно так, как одевается и причесывается большинство их коллег. Я разговаривал с такими людьми, ходил к ним в гости, выпивал с ними, — и я видел, что их идеи, их жесты, книги у них на полках, пластинки у них в дискотеках, пища и спиртные напитки у них на столе — все это столь же одинаково и стандартизовано, как и у евреев, скрупулезно соблюдающих все предписания своей религии. Если вы хотите увидеть самых твердокаменных и яростных ритуалистов нашего времени, побывайте у молодых нонконформистов в Гринвич-Вилледж в Нью-Йорке — они настолько похожи друг на друга по своим прическам, одежде, беседам и конвульсивной манере танцевать, что представляются какими-то современными дервишами.

Но все это неизбежно. В этом нет ничего дурного. Не может человеческая жизнь быть совершенно бесформенной. Единственные настоящие нонконформисты — это обитатели сумасшедших домов; единственные действительно свободные от общества души — это мертвецы. Мы живем в согласии с установленными нормами, мы идем вперед вместе с другими людьми. Мы не можем двинуть ни рукой, ни ногой, не придавая этим жестам значения, понятного другим людям, независимо от того, кто мы попрофессии и каково наше положение в обществе. И пока мы живем, мы все носим форму. Конформизм становится злом тогда, когда он искажает, сглаживает и уничтожает плодотворные начинания, полезные идеи, естественные индивидуальности; конформизм становится злом, когда он превращается в паровой каток. Однако человек не может не быть частью окружающего его общества, разве что он сбрасывает одежду и отправляется жить в пещеру, чтобы уже никогда больше не вернуться назад к людям.

Разумный человек мыслит, дабы найти правильный путь в жизни и идти по этому пути невзирая на то, идут ли по этому пути многие или немногие люди. Если еврей хочет жить в соответствии с требованиями своей религии и сделать ее частью своей жизни, он поступает вполне разумно. В таком-то обществе — особенно в наши дни — он может показаться невероятнейшим чудаком и нонконформистом; однако и это все меняется, да к тому же, какое это имеет значение? Значение имеет то, живет ли человек достойно, честно и мужественно, то есть так, чтобы сделать честь своим принципам и своему разуму.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

НЕМНОГО О ЗАПОВЕДЯХ

Глава третья

ВЕРА

Бездействующие ныне законы

Энциклопедией иудаизма может служить Вавилонский Талмуд, который состоит из двенадцати внушительных томов, охватывающих почти все сферы человеческой жизни и деятельности. Некоторые своды законов, представляющие собой всего лишь извлечения из Талмуда, такие, как «Мишнэ Тора» Маймонида или «Шулхан арух» Иосифа Каро, — это тоже многотомные издания. Изучению их многие ученые посвящают всю жизнь. Разумеется, мы не смеем даже мечтать о том, чтобы в нашей книге охватить предмет в таком объеме.

Когда пало Иудейское государство и был разрушен Храм, утратили свое практическое значение и многие из наших законов, например, уголовное право или же установления, касающиеся сельского хозяйства и первосвященников. Все это отнюдь не означает, что евреи больше не изучают эти законы. В любой иешиве Соединенных Штатов или Израиля можно услышать страстные

споры о том, по какому ритуалу следует встречать новый месяц в Храме или каким образом нужно классифицировать по талмудическому закону четыре типа ущерба. Дух и смысл иудаизма столь тесно переплетены во всем тексте Талмуда, что серьезный исследователь должен изучить весь Талмуд как единое целое. Но обычно мы почти не сталкиваемся с очень многими чисто теоретическими требованиями иудейской веры. Мы коснемся только тех положений, которые связаны с нашей повседневной жизнью.

Традиционный иудаизм насчитывает 613 заповедей. Эта устрашающая цифра известна всем. Менее известно то, что большинство заповедей — это бездействующие ныне установления, касающиеся Храма, сельскохозяйственных и судебных дел. Дотошный формалист найдет, может быть, сотню заповедей, которые имеют отношение к современности. Еврея, который в своей повседневной жизни соблюдает дюжину-другую заповедей, можно, видимо, считать вполне ортодоксальным. Подумать только, это же капля в море: 24 заповеди из пугающего числа 613.

Все это совершенно не означает, — и я ни в коем случае этого не утверждаю, — что, усвоив несколько формальных положений, можно полностью приобщиться к иудаизму и тем самым выполнить все требования Моисеева закона, чтобы после этого уже со спокойной совестью погрузиться в водоворот современной жизни. Я лишь утверждаю, что приобщение к иудаизму отнюдь не требует (как это иной раз по ошибке считают) отказа от современности, не требует при соблюдении сложных и необычных обрядов забвения всех остальных человеческих обязанностей, не требует добровольного затворничества и отречения от жизни.

Заблуждение Виленского Гаона