Антон Тихомиров - Догматика без догматизма Страница 7

Говоря о творении, мы не спорим о том, как и когда возник этот мир, а радуемся и удивляемся тем дарам, что Бог дает нам сейчас, ежедневно. Размышляя о творении, мы учимся совершенно иначе смотреть на мир вокруг нас. Все его предметы, события приобретают новое измерение. Мы с вами, например, прекрасно знаем, откуда берутся дети, но, тем не менее, продолжаем говорить, что они дар Божий. Любой верующий прекрасно знает, откуда появился хлеб на его столе, но, тем не менее, каждый раз, садясь обедать, он благодарит за него Бога – благодарит, как за Его непосредственный дар. Я процитирую современного лютеранского богослова Михаэля Рота: «Верить в творение – это значит доверять миру как обетованному мне жизненному пространству, воспринимать настоящее как дарованное мне. Говорящий таким образом о творении человек понимает себя не как некий элемент запущенного Богом природного механизма, но воспринимает мир, как обетованный лично ему». Вера в творение создает совершенно новое отношение человека к миру и к себе самому. Мир становится с любовью приготовленным домом человека, а не некой нейтральной «средой обитания». В этом главное назначение рассказов о творении: не описывать то, что произошло в определенный момент времени, а создавать новую, лежащую за пределами объективной данности и субъективных чувств человека реальность: реальность доверия, утешения, радости и благодарности среди всех перипетий истории.

Здесь есть и еще одна сторона вопроса. Мы верим, что это Бог дает нам хлеб насущный, хотя можем четко проследить все те естественные процессы, благодаря которым он появляется у нас на столе. Точно так же мы можем сказать и обо всем мире: как бы ни выглядела естественная причина его появления, о которой можно спорить, и в отношении которой можно строить самые разные научные гипотезы, – творение Божье является чем-то более глубоким. Оно имеет природу, если можно так сказать, более изначальную, но не во временном, а в принципиальном смысле изначальную, чем все такие естественные (или сверхъестественные) причины. В самой глубине этого мира лежат не конкретные, описываемые наукой процессы, а творческая воля Бога. Она является подлинной – независимой ни от времени, ни от пространства, ни от течения естественных или исторических процессов – основой нашего мира. Творческая воля Бога независима, и потому она и не замещает собой эти процессы. Она осуществляется в них и через них. Именно поэтому нет никакой необходимости противопоставлять веру науке. Некорректно было бы, например, говорить: «Мир возник не в результате Большого взрыва, а как действие творческого слова Бога». Это все равно, что спорить о том, горячее солнце или прекрасное. И то, и другое утверждение может быть верным одновременно. Разумеется, первое при этом должно снова и снова подвергаться научной проверке и, если нужно, корректировке, а второе остается оценочным взглядом и потому не может быть пересмотрено или опровергнуто, к каким бы результатам ни пришла наука. Можно даже сказать, несколько преувеличивая: если вдруг завтра наука неопровержимо докажет, что мир никогда не возникал, а существовал всегда, это ничего не сможет изменить в нашем взгляде на него как на творение Божье. Ведь творение для нас – это, прежде всего, не некое отдельное событие в далеком прошлом, а описание мира в его нынешнем положении, описание мира в его отношении к Богу.

Простой пример: перед вами картина великого художника. Можно провести химический анализ холста и красок – тем самым мы узнаем много о месте и времени написания картины. Но чтобы по-настоящему понять ее, нужно взглянуть на нее не как на материю с несколькими слоями краски, а как на произведение искусства, увидеть внутренний ее смысл, позволить ей воздействовать на нас. Это два разных взгляда, которые, упрощая, можно представить как научный взгляд на мир и взгляд веры.

Вера дает свое описание мира, сделанное совсем с другой точки зрения, чем научное. И в этом описании, помимо уже упомянутых, принципиально важны еще два момента. Очень точно их называет современный богослов Вильфрид Гэрле. Во-первых, учение о творении говорит, что Бог и мир кардинально, бесконечно различны. Такое радикальное различие между миром и Богом вовсе не является чем-то само собой разумеющимся. Здесь мы можем вспомнить множество древних мифов, где описывается, как мир был сотворен из божества. Более того: многие христиане и сегодня имеют склонность к подобным взглядам, например, говорят о некой «божественной искорке» в человеке. Библия же, повествуя о сотворении мира, подчеркивает, что все, что мы знаем в мире, является тварью, творением, а не Богом или Его частью. Мир – это нечто совершенно иное по сравнению с Богом. Мир – не божественен. Макс Вебер назвал процесс осознания этой истины «расколдовыванием мира». Собственно, отчасти поэтому и стала возможной вся современная наука и техника: люди перестали относиться к миру как к чему-то божественному, а стали рассматривать его как объект для исследований.

И в то же время Бог и мир очень тесно связаны друг с другом. Мир принципиально отличен от Бога, но он не может существовать отдельно от Него, и тем более он не противостоит Ему, как некая совершенно иная сила. Мир не божественен, но он и не безбожен. Он – не некое второе начало и не порождение такого второго начала, как учили многие секты. Мир существует по воле Божьей, хорош в глазах Бога и целиком и полностью зависит от Него. Бог постоянно действует в мире. Бог – можно вспомнить слова Пауля Тиллиха – это основа и бездна этого мира или, как мы уже говорили, тайна, стоящая за миром.

Итак, библейское, христианское учение о творении не претендует на то, чтобы подменять собой результаты научных исследований на тему происхождения и истории Вселенной. Научные исследования могут и должны совершаться самостоятельно, без оглядки на богословские концепции, тем более, если те базируются на устаревших моделях мироздания. Только будучи свободной, наука сможет дать нам немало поводов изумиться величию творения и, главное, величию Творца. Это же касается отдельных моментов развития мира, например, вопросов эволюции. Возникновение человека в процессе длительной эволюции отнюдь не означает того, что он не является творением Божьим. Писание не говорит нам о том, как возник и развивался мир с научной точки зрения, оно образным, поэтическим языком описывает нам смысл бытия мира и человека перед лицом Божьим, и даже, скорее, создает этот смысл. Учение о творении помогает нам правильно относиться к миру и к тому, что окружает нас в нем: относиться с уважением, любовью, но без религиозного поклонения.

А самое главное: учение о творении помогает нам воспринять мир вокруг нас, нашу с вами жизнь как добрый дар Бога. Оно помогает нам ежедневно заново изумляться милости Бога и постоянно благодарить за нее, и более того, оно является выражением этого изумления и этой радости.

Глава 6. Вопрос о человеке

Богословские рассуждения о человеке (как и в вопросе о творении вообще) нельзя путать с научными. Ошибочно было бы говорить, например: психология учит о человеке так-то, но с богословской точки зрения это неверно, поэтому христиане не могут принять такого учения. Разумеется, психология (как и другие науки о человеке) может в чем-то ошибаться, иначе не было бы столько разных, порой противоречащих друг другу теорий. Но вопрос о том, какая их них вернее, должен решаться исключительно научными методами. Богословие и тем более веру нельзя вносить в этот спор, использовать, как одну из возможных точек зрения.

Богословие не должно подменять собой естественные науки. Если ученые убедительно показывают нам, что человек возник в результате эволюции, то нам не нужно бросаться доказывать, что он был вылеплен из земли. Нам нужно подумать о том, как при помощи Писания, тех образов, которые оно нам предлагает, и нашего разума мы можем описать положение этого, возникшего в результате эволюции, человека перед Богом.

Человек является тайной сам для себя, он постоянно стоит под вопросом: «Что я такое?». Здесь можно процитировать современного богослова Юргена Мольтмана: «Если человек становится вопросом сам для себя, то он приходит к раздвоению. Он является спрашивающим и в то же время является тем, о чем спрашивают. Он спрашивающий о себе. Но если он одновременно спрашивающий и то, о чем спрашивают, то все те ответы, которые он дает самому себе или получает от других, будут недостаточны и становятся для него новыми вопросами. Как человек становится над другими вещами, чтобы познать их и использовать, так он желает и, наконец, встать над самим собой, чтобы познать себя. Но поскольку он сам есть тот, кто хочет встать над самим собой, поэтому он снова и снова ускользает у себя самого из рук. Он становится тем больше загадкой для самого себя, чем больше вариантов ответов в виде теорий о человеке ему предлагается».