Георгий Чистяков - Путь, что ведёт нас к Богу Страница 7

Или такой пример. Иисус приходит в дом Петра и исцеляет его тешу: «она встала и служила Ему», — так говорится в древних рукописях и в славянском тексте. В синодальном переводе «и служила им» (Лк 4:39). Итак, эта женщина встает после того, как она только что была больна, и служит им во время обеда. В древних рукописях и в нашем славянском тексте, который читается в церкви: «служила Ему», то есть речь идет не только о том, как она прислуживает во время обеда, но вообще о служении христианина Иисусу и через Него Богу.

Можно привести еще один пример: Царство небесное «внутри» нас, или «среди» нас (Лк 17:21). Конечно, с точки зрения греческого языка, совершенно ясно, что множественное число — «среди». Современный русский перевод дает «внутри», это чисто средневековое прочтение. Бог разговаривает с человеком через сердце — отсюда вся средневековая мистика и культура молитвы. Но первоначальное чтение, конечно, «среди»: уже наступило — это претворенный эсхатологизм, Евангелие от Луки слагается в то время, когда эсхатологические чаяния ослабевают. Царство не наступит завтра, оно уже наступило, незримо оно уже среди нас. Потом Златоуст это сформулирует в анафоре Литургии: «И Царство Твое даровал еси будущее» — Царство, которое наступит, даровал уже. Идея уже наступившего Царства, которое среди нас, присутствует в Евангелии от Луки.

На базе сравнения греческого текста с латинским средневековым можно говорить о феноменах средневекового мышления. Но беда в том, что для этого надо быть профессиональным новозаветником. Курс Нового Завета для кафедр религиоведения можно сделать интереснейшим, существенным и для изучения истории средневековой и современной философии, социальной истории, феномена христианства как такового.

Можно сказать то же самое и о методике чтения Ветхого Завета, и о чтении любых других священных книг. Видимо, именно так надо работать со студентами, что обеспечивает и знание текста, и выход на существенные проблемы смысла вероучения и каких‑то социальных явлений в истории религии. На самом деле, на базе сравнения древних и средневековых текстов, сравнения различных переводов источников, можно увидеть подлинную картину развития культуры, духовности, истории.

ИЗ ИСТОРИИ АНТИЧНОГО «ДЕКАЛОГА»[4]

Тема большого, в нравственном смысле этого слова, закона, что чем‑то принципиально отличается от тех законов, которыми руководствуются люди в обыденной жизни или судьи, когда наказывают преступников, и т. д., — эта тема большого закона присуща не только Священному Писанию, но античной культуре.

На рубеже VTI‑VIII вв. до н. э. Гесиод рассказал о том, как началось становление человечества. Так родилась первая в истории европейской цивилизации историософская схема. «Создали, прежде всего, — говорит Гесиод, — поколенье людей золотое вечно живущие боги». В те времена люди жили со спокойной и ясной душой, «недостаток был им ни в чем неизвестен, большой урожай и обильный давали сами собой хлебодарные земли».

Если сравнивать это место из Гесиода с первыми главами Книги Бытия, то можно легко понять, что именно так живет в саду Эдемском Адам. Ибо Бог дал ему «всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево», и только после изгнания из рая он был обречен возделывать землю, из которой взят, и в поте лица есть хлеб свой. Таким образом, представления о временах, когда урожай «давали сами собой хлебодарные земли», можно найти как в библейском рассказе об Эдеме, так и в представлениях греков о Золотом веке, что сохранены Гесиодом.

Век Золотой в этой схеме сменяется Серебряным, затем Медным и так далее. Люди перестают почитать богов и начинают любить грозное дело Ареса, то есть войну друг с другом, и, наконец, наступает Железный век, когда между братьями исчезает любовь, когда дети отказываются почитать родителей, а правду заменяет собою кулак. Так на смену древней pietas, то есть древнему благочестию, приходит право силы — право, при господстве которого человек озверевает. Еще несколько строк из Гесиода:

И не возбудит ни в ком уваженья ни клятвохранитель, Ни справедливый, ни добрый, скорей, наглецу и злодею Станет почет воздаваться. Где сила, там будет и правда. Стыд пропадет, человеку хорошему люди худые Лживыми станут вредить показаньями, ложно кляняся, Следом за каждым из смертных пойдет неотвязная зависть.

Нельзя не заметить, что и эта картина во многом напоминает ту, что дается в Ветхом Завете: «И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время» (Быт 6:5). Предел умножению греха кладет закон. Так появляется Декалог, формулировки которого заставляют вспомнить о том, что ужасает и Гесиода. Это и ложная клятва, которой человек один вредит другому — девятая заповедь, это и зависть — десятая заповедь. Тот фрагмент из Гесиода, который был процитирован выше, говорит именно об этих двух последних заповедях Десятисловия.

Если же разобрать античный материал по–настоящему серьезно, то здесь могут быть найдены аналоги и другим заповедям. Разумеется, за исключением первых, то есть тех, которые напрямую связаны с Откровением и той правдой, которую возвещает человеку не Неведомый, если использовать термин апостола Павла, но именно Открывшийся Бог — Бог, который вывел тебя (именно так!) из земли Египетской.

В отличие от моральных постулатов, формулируемых античными авторами и восточными мудрецами, заповеди Моисея отличает не абстрактный морализм, а конкретная обращенность напрямую к тому, кто слушает или читает этот текст в данный момент. При этом по содержанию аналоги практически всех заповедей можно с легкостью найти в греческих текстах VII‑VI веков до н. э.: в эпосе или лирических поэмах, в крайнем случае, у Эсхила или Софокла.

Другой античный поэт, живший на семь веков позже Гесиода, Овидий, современник Августа и, таким образом, Иисуса, возвращается к образу сменяющих друг друга веков: Золотой сменяется Серебряным, Серебряный — Медным, Медный — Железным. Золотой век, по Овидию, отличает то, что люди тогда spontesua sine lege[idem rectumque colebant, то есть сами собой, спонтанно, без какой‑то идеи, без какого‑то внешнего принуждения и т. д., без закона, (sine lege) практиковали (именно не «соблюдали», не «хранили», а активно практиковали)fidem rectumque - «верность и правду», а точнее, «верность правде», поскольку здесь виден явный гендиадис[5], — как бы внедряя в жизнь верность справедливости, подобно тому какcolit, то есть обрабатывает свое поле земледелец.

Верность той справедливости, которая здесь, в латинском тексте Овидия, названа словом rectum (по–гречески это, разумеется, будет 6ixr, «дике», справедливость). Отсюда греческая богиня Дике, но отсюда же и евангельское слово «дикеосини» (5ixaioai3vr)) - справедливость, — например, в словах Нагорной проповеди «блаженны изгнанные правды ради» (Мф 5:10), то есть из‑за их справедливости.

Итак, с точки зрения Публия Овидия Назона, древний человек, не зная закона, сам по себе жил по правде, верность этой правде воплощая в практических делах. Именно об этом говорит апостол Павел, когда пишет о том, что не слушатели закона праведны пред Богом, но исполнители закона оправданы будут. «Ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, — говорит дальше апостол Павел, — то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их» (Рим 2:14–15). Вообще у апостола Павла можно найти немало точных цитат из греческих авторов. Что касается латинских авторов, здесь все обстоит сложнее, поскольку ни сам апостол Павел, ни его сотрудники не знали латыни. Поэтому утверждать, что он цитирует здесь или использует Овидия, довольно сложно. Скорее, оба они, и апостол Павел, и римский поэт, берут эту формулу из какого‑то общего греческого, скорее всего, александрийского источника, который нам неизвестен.

Итак, древние люди sponte sua sine lege, то есть не зная закона, воплощали в жизни fides - верность или веру. Там, где нет закона, там fides абсолютно необходима, но природа ее такова, что без особой поддержки свыше, поддержки, которую мы называем словом «благодать», она уязвима и хрупка. И именно поэтому (в силу ее хрупкости) Золотой век в конце концов сменяется Железным.

Еще одна цитата из «Метаморфоз» Овидия:

С вредным железом тогда железа вреднейшее злато вышло на свет и война, что и златом крушит, и железом, в окровавленной руке сотрясая со звоном оружье. Люди живут грабежом; в хозяине гость не уверен, в зяте — тесть; редка приязнь между братьями стала. Муж жену погубить готов, она же — супруга. Пало, повержено в прах благочестье.

Коль скоро pietas — благочестье - iacet, то есть лежит поверженным, как воин на поле боя, то fides – верность или вера — теперь уже не является той путеводной звездой, что поведет человека по жизни. Теперь человеку требуется закон, который будет останавливать его своим «нельзя» в тех случаях, когда тот будет его переступать. «Нельзя», «недопустимо», «грешно», «запрещается», «не позволено» и т. д. — вот те многочисленные формулы, которые в древних законодательствах у разных народов, в том числе и у греков, вводят те или иные положения.