Иоанн Златоуст - Толкование на Евангелие от Иоанна Страница 70

5. Но ничему этому не внемлют нерадящие о собственном спасении. Таково зло – страсть к первенству перед другими. Она-то произвела ереси, она усилила нечестие эллинов. Бог благоволил, чтобы невидимые свойства Его были познаваемы из создания этого мира (см.: Рим. 1, 20), а они, оставив это и не восхотев идти путем этого учения, проложили себе иной путь, а потому и уклонились от истинного. Равно и иудеи потому не веровали, что, домогаясь славы друг перед другом, не искали славы от Бога. Но мы, возлюбленные, будем избегать этого недуга всеми силами и со всею ревностию. Хотя бы мы имели бесчисленные совершенства, зараза тщеславия может погубить все. Итак, если мы желаем похвал, то будем искать похвал от Бога. Похвала от людей, какова бы она ни была, как скоро является, тотчас и исчезает, а если и не исчезает, то не приносит нам никакой пользы, а часто происходит и от превратного суждения. Что важного в славе от людей, которою пользуются и пляшущие юноши[41], и развратные женщины, и лихоимцы, и грабители? А прославляемый от Бога прославляется не с такими людьми, но со святыми, то есть с пророками, апостолами, показавшими в себе жизнь ангельскую. Если же мы желаем, чтобы окружала нас толпа народа, чтобы взоры ее были на нас обращены, то вникнем в сущность этого, и мы найдем, что это не имеет никакой цены. Словом, если ты любишь быть в обществе, то привлекай к себе сонм Ангелов, будь страшен бесам, тогда и не будешь нисколько заботиться о молве человеческой, всякий блеск будешь попирать, как грязь и прах; тогда-то и увидишь ясно, что ничто так не делает душу бесславною, как славолюбие. Да и невозможно, никак невозможно любящему славу не жить жизнию страдательною; а напротив, подавляющий в себе славолюбие не может не подавить вместе с тем и множество других страстей: побеждающий эту страсть преодолеет и зависть, и сребролюбие, и прочие тяжкие недуги. Но как, скажут, нам преодолеть эту страсть? Преодолеем, если будем иметь в виду иную славу, славу Небесную, которой земная силится лишить нас. Та слава еще и здесь прославит нас, и будет сопутствовать нам в будущей жизни, и освободит нас от всякого рабства плоти, которой мы ныне так бедственно служим, всецело предавшись земле и делам ее. Пойдем ли на торжище, войдем ли в дом какой-нибудь, будем ли в дороге, или на пристани, в гостинице, или в странноприимном доме, на корабле, на острове, в царских чертогах, в судилищах, или в гражданских советах, – везде увидишь заботы о делах временных и житейских; все и каждый об них только пекутся, и отходящие и приходящие, в путь отправляющиеся и дома остающиеся, плавающие и землю возделывающие, находящиеся на полях и в городах, – все вообще. Какая же будет у нас надежда спасения, если, живя на земле Божией, мы не печемся о предметах божественных? Тогда как нам поведено быть здесь странниками, мы – скорее странники для Небес, а для здешних мест – жители. Что может быть хуже такой бесчувственности? Слыша каждый день о суде и Царствии, мы подражаем современникам Ноя и жителям Содома и ожидаем, чтобы нас вразумили такие же опыты. А ведь о них все и написано для того, чтобы, кто не верует в будущее, тот из событий прошедших получил ясные доказательства относительно будущих. Итак, помышляя о всем этом, прошедшем и будущем, отдохнем хотя немного от этого тяжкого рабства и сколько-нибудь позаботимся о душе своей, чтобы достигнуть и настоящих, и будущих благ, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа XXXIX

Изъяснение 5, 22–23. Должно бояться Страшного суда. – Почему Иисус Христос употребляет простые слова. – Иисус Христос часто говорит о суде и воскресении. – Две воли в Иисусе Христе. – В исследовании Священного Писания нужно тщательно исследовать все подробности. – Должно прощать другим, как Иисус Христос простил нам. – Что нужно делать, чтобы получить жизнь вечную. – Увещание к милостыне.

1. Много тщательности надобно нам, возлюбленные, иметь во всем. Ведь самый строгий отчет мы дадим и в словах, и в делах наших. Дела наши не оканчиваются настоящею жизнию, а еще другая жизнь встретит нас, и мы предстанем Страшному судилищу. Всем бо явитися нам подобает пред судищем Христовым, говорит Павел, да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла (2 Кор. 5, 10). Будем же всегда помышлять об этом судилище, и таким образом мы сможем постоянно пребывать в добродетели. Как отвергающий от души своей мысль об этом дне несется в пропасть, подобно коню, сбросившему удила, – оскверняются бо, говорит Писание, путие его на всяко время, и, указывая причину этого, прибавляет: отьемлются судбы Твоя от лица его (Пс. 9, 26), – так постоянно имеющий в себе этот страх проводит жизнь целомудренно: помни, говорит Писание, последняя твоя, и во веки не согрешиши. Тот, кто прощает нам грехи ныне, тогда воссядет на судилище. Умерший ради нас снова явится – судить весь род человеческий: второе, говорит Писание, без греха явится, ждущим Его во спасение (Евр. 9, 28). Потому-то и здесь Он сказал: Отец не судит никомуже, но суд весь даде Сынови, да еси чтут Сына, якоже чтут Отца. Итак, не следует ли, скажут, назвать Его и Отцом? Никак. Он для того и сказал: Сына, чтобы мы чтили Его, остающегося Сыном, также как Отец; а кто называет Его Отцом, тот уже не чтит Сына, как Отца, но смешивает их. Так как люди побуждаются не столько благодеяниями, сколько наказаниями, то Он и говорит здесь так грозно, чтобы по крайней мере страх понудил их чтить Его. А когда говорит: весь суд, выражает этим то, что и Он властен и наказывать, и награждать, делать то и другое, как Ему угодно. Выражение же: даде употреблено для того, чтобы ты не почитал Его нерожденным и не думал, будто есть два Отца. Все, что есть в Отце, это же есть и в Сыне, только Он рожден и остается Сыном. А чтобы убедиться, что выражение: даде здесь равносильно выражению родил, выслушай изъяснение этого из другого места: якоже, говорит Он, Отец имать живот в Себе, тако даде и Сынови живот имети в Себе (ст. 26). Что же? Неужели Отец прежде родил Его, а потом уже дал Ему жизнь? Ведь дающий дает что-либо тому, кто уже существует. Так уже не был ли рожден Он без жизни? Но этого и бесы не могут подумать, потому что это не только нечестиво, но и безумно. Потому как выражение: даде живот означает, что Он родил Его жизнию, так и слова: даде суд значат, что Он родил Его судиею. Чтобы ты, слыша, что Сын имеет виновником Отца, не подумал, будто Сын имеет различествующее от Отца существо и достоинством ниже Его, вот Он Сам грядет судить тебя, доказывая и этим Свое равенство. Тот, Кто имеет власть наказывать и награждать, кого хочет, Тот, конечно, обладает такою же силою, как и Отец. А иначе, если бы Сын уже по рождении Своем, впоследствии, получил эту честь, то можно бы спросить, по какому же поводу Он почтен так впоследствии? Каким преуспеянием Он достиг того, что получил такое достоинство и возведен в такой сан? Не стыдно ли вам – так дерзко приписывать эти человеческие и унизительные свойства Существу бессмертному, не имеющему ничего превзошедшего во времени? Для чего же, скажете вы, Он так говорит о Себе? Для того, чтобы сказанное было удобоприемлемо и проложило путь к высшим понятиям. Для того Он и смешивает в Своих словах и то, и другое (и возвышенное, и уничиженное), и смотри – как; кстати, рассмотрим это сначала. Он сказал: Отец Мой делает, и Аз делаю, показывая этим Свое равенство и равночестность с Отцом; но иудеи искаху Его убиты. Что же Он после этого делает? Он смягчает выражения, но мысли удерживает те же самые и говорит: не может Сын творити о Себе ничесоже. Затем опять возвышает слово: яже бо Отец творит, сия и Сын такожде творит; опять говорит смиренно: Отец бо любит Сына и вся показует Ему, яже Сам творит; и больша сих покажет Ему, снова возвышенно: якоже бо Отец воскрешает мертвыя и живит, тако и Сын, ихжехощет, живит; и опять смиренно и вместе возвышенно: Отец бо не судит никому же, но суд весь даде Сынови; и еще возвышеннее: да еси чтут Сына, якоже чтут Отца. Видишь ли, как Он разнообразит Свое слово, употребляя в нем наименования и выражения то возвышенные, то уничиженные, так, чтобы и для тогдашних людей оно могло быть удобоприемлемо, и будущие ничего не теряли, от возвышенных выражений получая надлежащее понятие и о прочих? А иначе, если слова Его сказаны не по снисхождению к людям, для чего прибавлены такие возвышенные выражения? Кто имеет право сказать о себе нечто высокое, а между тем говорит что-либо уничиженное и смиренное, тот, конечно, имеет на то благовидную причину и некоторое особенное намерение; а кто должен говорить о себе смиренно и между тем скажет что-нибудь великое, тот для чего станет употреблять выражения, превосходящие его природу? Это уже не особое какое-либо благонамерение, а крайнее нечестие.