Евгений Поляков - Но кому уподоблю род сей? Страница 77

   22. В предыдущих главах мы потратили достаточно времени чтобы уже ничего не говорить о лучшей одежде, даруемой сыну по возвращении в отчий дом. Отметим тут же, что обетование одежд белых содержится также в описывающем пятое посвящение послании Ангелу Сардинской церкви - пятом по порядку послании церквам из Откровения Иоанна Богослова: "Побеждающий облечется в белые одежды." (Отк 3:5). И тут мы не можем опять не вспомнить сцену Преображения Иисуса: "одежда Его сделалась белою." (Лк 9:29; Мф 17:2; Мк 9:3).

   Наряду с лучшими одеждами сын получает и обувь на ноги. А ведь обувь есть часть одеяния, предназначенная для той части тела, которая ближе всего связана с путем, которым идет сын - и путем зла, и путем спасения. Символика ноги тоже не нова для нас. А в Добавок к уже сказанному отметим, - нога может попасть в сеть (Пс 9:16, 24:15, Иер 18:22), и, что гораздо важнее в нашем контексте, нога может поранится о терн (Ос 2:6; Прит 22.5) и преткнуться о камень (Пс 55:14; 114:8), что хоть и не остановит, но может заметно замедлить продвижение по пути. Обувь в этом смысле предохраняет ноги и защищает их от ран при возможных преткновениях. Легко видеть посему, что далее ноги сына защищены. Равно легко догадаться, что если бы дальнейший путь сына был свободен от тернии и камней, то обувь была бы ему не нужна вовсе, но отныне - какие бы тернии ни встречались на пути вернувшегося в отчий дом сына - его ноги надежно защищены.

   Мы не должны упустить и символики перстня, получаемого сыном от отца. Можно искать разрешения загадки перстня в том, что во многих культурах и, между прочими, в египетской, мудрости которой был научен Моисей (Деян 7:22), кольцо было символом того, что, не имея ни начала, ни конца, является абсолютом и вечностью. Но у символа перстня есть и еще один не менее грандиозный смысл, заключающийся в том, что дарение господином перстня означало наделение одаряемого определенной властью (Быт 41:42; Есф 3:10). Перстень служил для скрепления важнейших письмен печатью (Есф 3:12; 8:8,10; Иов 14:17, Дан 6:17). Помещавшаяся на перстне печать обычно содержала определенную надпись. Какая же надпись могла быть выгравирована на перстне, который отец дарит младшему сыну по возвращении? - Принимая во внимание, что Лука, донесший до нас притчу о блудном сыне, был особым приближенным и неизменным спутником Павла (Кол 4:14; 2 Тим 4:10), не почтем за необузданность фантазии предположение о том, что перстень тот имеет "печать сию: "Познал Господь Своих"." (2 Тим 2:19).

   23-24. Теперь нам предстоит разобраться с образом откормленного теленка, которого велит отец заколоть для сына, и, чуть забегая вперед, козленка, о коем говорит старший сын. При ближайшем рассмотрении оказывается, что поиски решения этого вопроса, связанные со словами "теленок" или "телец", ведут в тупик. Будем искать ключ к пониманию смысла этого символа в том, что теленок заколот для пира, то есть в пищу. Необходимость такого подхода не может застать нас теперь врасплох, ибо мы в достаточной мере знакомы с символикой пищи.

   В нашей притче символика мяса появляется лишь по возвращении сына в отчий дом. А до того речь шла лишь о хлебе и о рожках. С усовершенствованием сына вводится в употребление и твердая пища - мясо, пища совершенных. Читателю должно быть ясно, что образ телятины является по сути единственным пригодным в данном контексте, ибо здесь не годится баранина, так как она непроизвольно ассоциировалась бы с Агнцем, что вносило бы значительную путаницу в библейскую символику. С другой стороны, ясно, что и свинина или нечто подобное не могло быть использовано в этом качестве, причины чего, думаем, более чем понятны читателю.

   Далее притча говорит о веселии и радости по поводу возвращения сына в дом Отчий. Как тут не вспомнить о строках, предшествующих притче, ибо и там тоже идет речь о радости: "Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее? А найдя, возьмет ее на плечи свои с радостью; и, придя домой, созовет друзей и соседей, и скажет им: порадуйтесь со мною; я нашел мою пропавшую овцу. Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии. Или какая женщина, имея десять драхм, если потеряет одну драхму, не зажжет свечи и не станет мести комнату и искать тщательно, пока не найдет? А найдя, созовет подруг и соседок, и скажет: порадуйтесь со мною: я нашла потерянную драхму. Так, говорю вам, бывает радость у Ангелов Божиих и об одном грешнике кающемся." (Лк 15:4-10).

   25-32. Для завершения истолкования притчи, нам остается рассмотреть лишь некоторые нюансы, в числе коих оказывается реакция старшего сына, который, как повествует притча, был тем временем на поле, - то есть не пребывал в праздности, но выполнял определенную ему работу.

   Мы не можем упустить здесь одного принадлежащего слуге слова: "принял его здоровым". Из логики ответа слуги - "отец заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым", - видно, что младший сын, вероятно, мог вернуться и больным. А ведь дело тут в том, что борьба с плотскими помышлениями не должна превращаться в борьбу с плотью, умерщвление ее, "ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее." (Еф 5:29), а изнурение плоти и небрежение о насыщении ее "имеет только вид мудрости в самовольном служении" (Кол 2:23), и болезнь плоти может повредить здоровью духа, а тогда сын мог бы вернуться к отцу больным. А было ли бы тогда пение и ликование, закол бы отец откормленного теленка? Впрочем, столь печальный мотив должен рассматриваться нами лишь чисто теоретически, точно так же, как и гибель, смерть, младшего сына. Потому-то мы использовали сослагательное наклонение.

   Итак, старший сын, узнав, что по случаю возвращения младшего брата отец заколол для пира откормленного теленка, осердился и возревновал. Однако, если бы мы понимали под образом старшего сына того, кто всегда и во всем оставался "совершен воедино" с Отцом, то мы зашли бы в тупик, иллюзия спасения из которого могла бы заключаться только в том, что старший сын следует, ревнуя о пище совершенных, завету: "Ревнуйте о дарах больших, и я покажу вам путь еще превосходнейший." (1 Кор 12:31). Однако сие по сути своей есть уход от решения вопроса, стоящего перед экзегетом не только в связи с этой притчей (ибо совершенному не требуется совершенствоваться и хотеть большего), но и с притчей о работниках на винограднике, и мы будем вынуждены поговорить об одном из ее обстоятельств именно сейчас:

   "Царство Небесное подобно хозяину дома, который вышел рано поутру нанять работников в виноградник свой. И, договорившись с работниками по динарию на день, послал их в виноградник свой. Выйдя около третьего часа, он увидел других, стоящих на торжище праздно. И им сказал: идите и вы в виноградник мой, и, что следовать будет, дам вам. Они пошли. Опять выйдя около шестого и девятого часа, сделал то же. Наконец, выйдя около одиннадцатого часа, он нашел других, стоящих праздно, и говорит им: что вы стоите здесь целый день праздно? Они говорят ему: никто нас не нанял. Он говорит им: идите и вы в виноградник мой, и, что следовать будет, получите. Когда же наступил вечер, говорит господин виноградника управителю своему: позови работников и отдай им плату, начав с последних до первых. И пришедшие около одиннадцатого часа получили по динарию. Пришедшие же первыми думали, что они получат больше; но получили и они по динарию. И, получив, стали роптать на хозяина дома, и говорили: эти последние работали один час, и ты сравнял их с нами, перенесшими тягость дня и зной. Он же в ответ сказал одному из них: друг! я не обижаю тебя; не за динарий ли ты договорился со мною? Возьми свое и пойди; я же хочу дать этому последнему то же, что и тебе. Разве я не властен в своем делать, что хочу? Или глаз твой завистлив оттого, что я добр? Так будут последние первыми, и первые последними.. ." (Мф 20:1 -16).

   На данном этапе истолкования нам важно лишь то, что те, кто пришли первыми - "рано поутру", - хотя от них можно было ожидать, что они станут примером для всех остальных, - стали роптать "на хозяина дома", проявляя зависть, на которую и обращает внимание Отец: "или глаз твой завистлив оттого, что я добр?" В этом-то они и подобны старшему сыну, который "осердился и не хотел войти", так что Отцу пришлось увещевать его. То есть, действительно, в обеих притчах мы встречаемся не с чем иным, как с завистью. Так в чем же тут дело? Откуда взяться таким эмоциям в доме Отца?

   Вспомним тут, что Иисусу приписывается такое изречение: "Никто не войдет в Царство Небесное, кто не пройдет через искушение." (Аграфа). К последнему и без того не трудно придти, памятуя о том, что "невозможно не придти соблазнам" (Лк 17:1), и что "Блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни." (Иак 1:12). - "Или иное подобие: город построен и расположен на равнине, и наполнен всякими благами; но вход его тесен и расположен на крутизне так, что по правую руку огонь, а по левую руку глубокая вода. Между ними, то есть между огнем и водою, лежит лишь одна стезя, на которой может поместиться не более, как ступень человека. Если город этот будет дан в наследство человеку, то как он получит свое наследство, если никогда не перейдет лежащей на пути опасности?" (3 Езд 7:6-9).