Киприан Керн - «Взгляните на лилии полевые…» Курс лекций по литургическому богословию Страница 8

Все богослужение дня Благовещения преисполнено двух моментов: радости о грядущем спасении и соединения тварного мира с горним, твари с Творцом, ибо в этом весь смысл празднуемого события.

«Бог человекам соединяется, да радуется тварь»,.. [22]

«Да веселятся Небеса и радуется земля, ибо, о чудесе, Бог в человецех»… [23] Невместимый в ложеснах, Безлетный в лета»… «Сын Божий — Сын Девы бывает»…

В нашем богослужении образ Божией Матери отображается со всей чистотой и ясностью вселенского, апостольского учения. Он чужд болезненной мистики средневековья, нездорового обожествления западной схоластики и преклонения перед Мадонной, неизбежно приведшего к «догмату» непорочного зачатия и воздвигшего Божию Матерь на высоту, равную Богу и принадлежащую по достоинству только Ему. Мадонна, чуждая первородного греха, дерзостно названная «перворожденной дщерью Бога», достойная не только молитвенного призывания, но и равного Богу поклонения могла явиться под влиянием только насыщенной атмосферы средневековой мистики. В таком случае получается: или Христос Спаситель нам чужд, неединоприроден по человечеству, если Он рожден от безгрешной Девы, или Сама Божия Матерь совершила задачу искупления, восстановила род людской, и тогда всуе пришел Спаситель. Впрочем, подобные рассуждения в наши дни вызывают попытки несколько неудачного подкрепления и редакционных поправок к новому догмату со стороны не только латинских догматистов. Само понятие и слово «мистика» противно и чуждо православному религиозному сознанию, его здоровому, ровному, устремлению духа и совершенно исключается целомудренной любовью к Богу, без всяких вывертов, хлыстовства и надрыва. Православие совершенно не нуждается в ссылках и заступничестве всевозможных латинских и прочих западных авторитетов, к которым любят прибегать в наши дни.

В православном сознании живет образ Девы Матери, рожденной, как и все человеки, естественным путем от обычных людей, испытывавшей нападения различных искушений и подверженной общему закону первородного греха, но снискавшей у Бога благодать смирением, чистотой и любовью, предочищенной Духом Святым к приятию благовестия и к вмещению в Себя Невместимого. Божия Матерь так близка нам по рождению, по Своему образу, по жизни между людей, Она вышла из этой мирской, грешной, человеческой среды, Она одновременно и Божия Матерь и Человек, что так сродняет нас с Ней, приближает Ее к нам, делает нашей близкой Ходатаицей, Заступницей, нам родной, нас понимающей и к нам снисходящей.

Таким понятным в Православии становится частое явление Царицы Небесной праведникам и в чудотворных иконах с такими для нас трогательными названиями: «Слово Плоть бысть», «Утоли моя печали», «Скоропослушница», «Умягчение злых сердец», «Всех скорбящих Радосте», «Нечаянная Радость» и многих-многих других. Так, по особому близок нам праздник Покрова Божией Матери.

В нашем православном богослужении удивительно изображен этот момент Благовещения; весь праздник полон такого глубокого понимания воплощения. Весь утренний канон представляет собой поразительный диалог между Архангелом, слетевшим в Назарет град, и Пречистой Девой, приемлющей радость Благовещения. Обыкновенно принято читать этот канон на два голоса ради большего уподобления этого диалога тому божественному разговору небожителя с Богородицей.

То, что Благовещение чаще всего совпадает с Великим постом, еще более способствует оттенению момента смирения, покаяния, греховности. Часто в этот канон вплетается великопостный трипеснец покаянного содержания, полный плача о грехе. Удивительная картина раскрывается в литургическом сознании того дня.

Ангел приносит на землю весть благую о том, что Дева снискала благодать у Бога и что Она бессеменно зачнет и родит Безлетнаго. И смиренно недоумевает Отроковица о сем чудесном явлении, о неизъяснимом образе рождения, ведь Она не знает мужа. В сколь нежных тонах и оттенках передается в этом божественном разговоре смущение Девическое, чистое и, с другой стороны, настоятельное от Ангела Ей увещание. Словами не передать этой чудесной беседы, не пересказать языком человеческим тех богодухновенных слов. На протяжении всего канона безплотный Посланец настаивает, а Дева смиренно недоумевает…

И вот, когда на восьмой песни воспевается Богу хвала во веки и когда в обычные непраздничные дни мы в песнях возвеличиваем Богородицу и Матерь Света, в этот момент на настоятельное увещание Архангела Гавриила, на обещание того, что Дух Святой найдет и осенит, отвечает Дева слова, преисполненные всякого смирения, кротости и любви: «Являешися мне Истины вещатель, радости бо общия пришел еси благовестник! Душу убо очистих с телом и по глаголу твоему буди мне, да вселится Бог в Мя, к Немуже вопию с тобою: благословите вся дела Господня, и превозносите Его во веки»… [24] В этих словах — сильнейший довод против наших, «православных» богословов, тяготеющих к латинскому «непорочному зачатию». Интересно бы узнать, отчего считает себя очищенной Богородица, если Она уже ранее того была изъята из общего закона греха?

Этими словами канона окончен диалог. Отлетает Посланец высших Сил, и «купно со словом архангеловым зачатся в чистой утробе Ея Сын и Слово Божие, благоволением и советом Отчим и содействием Святаго Духа» [25]

Тотчас же хор превозносит песнь ликования:

«Благовествуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию славу!» — и заливаются все колокола малиновым переливающимся, заливающимся, захлебывающимся от радости звоном, и песнословит вся церковь девятую песнь — ирмос и припев — и снова ликует хор:

«Благовествуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию славу!»

Звенят колокола, могучий благовест несется по стогнам градов, по полям, по лесам, по горам и рекам и действительно точно в сонном полузабытьи, дремала вся земля, и мучительно и томительно ожидал весь людской род этого момента смиренного признания Своего величия: «се раба Господня, по глаголу твоему буди Ми»…

«Благовествуй, земле, радость велию!» … и радуется всякая тварь: ангельский собор и человеческий род… Вся земля, вся тварь, весь мир, все-все!.. Все преисполнено радости и без конца звучит этот припев то с одного, то с другого клироса, раздается в душе, в сердце, звучит в ушах, наполняет собой все.

«Благовествуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию славу!»…

Как все дивно продумано и скреплено воедино в нашем православном богослужении. Еще на вечерне, в полумраке мерцающих лампад, после обетования Грядущего Мессии, в пении «Свете тихий», слышен из мрака веков и забытого далекого Ветхого Завета голос пророчества о Жене, от Которой родится Спас миру. Боясь смутить неутвержденность и слабое религиозное сознание Израиля, боясь его склонности к языческому заблуждению, робко, в неуверенных образах рисует бытописатель этот грядущий образ Девы. В аллегориях и символах является Ее образ. То это Лествица, то Врата, то Купина, то Дом Премудрости. И к исполнению времен, ко времени, предреченному для искупления, на протяжении всей всенощной благовествована эта радость спасения от Девы.

В блеске свечей и светильников, лампад, паникадил, в клубах благовонного кадильного дыма, в перезвонах колоколов, несущихся над всей землей, уже дышащей зачатком весенней жизни, льется это пение всего человечества, радость всего рода:

«Благовествуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию славу!».

И исполняется славы дом Господень, вся земля, весь мир.

«Благовествуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию славу!».

Это один из особенных моментов в жизни Пресвятой Девы. Та икона, на которую молился преподобный Серафим, — «Умиление», Божия Матерь, еще не зачавшая Предвечного, до Благовещения, написанная без звезд Приснодевства, являет собой соответствие этому смиренному ожиданию утреннего богослужения перед девятой песнью, этому еще молчаливому созерцанию. Церковь молчит. Мерно струится рокочущий голос чтеца, читающего канон, перерывается изредка столь знакомым пением ирмосов богородичного канона: «Отверзу уста моя». Церковь в полумраке, свечи редко теплятся, лампады мерцают перед иконостасом. Все в напряженном ожидании, в какой-то натянутости. И вот после признания Богородицею Своего смирения, то есть после зачатия, как только Церковь это в своем богослужении осознала, тотчас же мощными ударами разливается малиновый звон, льется благовест над землей своими переливами, гамма насыщается благодатным многоцветием жизни. Загорается вся церковь огнями, и перекатывается, льется, переливается, звучит с клироса на клирос всецерковный восторг: