Георгий Чистяков - Господу помолимся Страница 8

Христианские авторы IV‑VIII вв., несмотря на то что проблеме формы они придают большое значение, мирятся с «косноязычием» греческой Библии, ибо принимают ее текст как священный, но в то же время чувствуют, что в оригинале ее текст был красив (ведь даже в самом плохом переводе остается след красоты оригинала, и проницательный читатель сумеет увидеть ее или хотя бы догадаться о ней). Что делать, как передать красоту библейского текста по–гречески?

Об этом, без сомнения, задумывалось не одно поколение византийских богословов. В переводе это сделать нельзя, ибо перевод, причем освященный традицией многовекового использования в богослужебных целях, уже есть; значит, в молитвенных размышлениях над текстом. Так рождается канон.

Каждый гимнограф, изменяя слова, ритм и стиль, пытается сделать так, чтобы красота библейского текста проявилась и в греческом его варианте. Без сомнения, многим это удается. Первая песнь канона всегда восходит к гимну, который воспел Моисей после перехода через Красное море

82

(Исход, 15:1—19): «Я пою Господу, ибо Он славно прославился». Вторая песнь, содержащаяся лишь в одном Покаянном каноне, представляет собой парафразу песни Моисея из Второзакония (32:1—43): «Услышь, о небо, и возглаголю, и да внемлет земля глаголам уст моих».

Третья песнь имеет своим источником песнь Анны из Первой книги Самуила (2:1 след.): «Утвердилось сердце мое в Господе», а четвертая — песнь пророка Аввакума (3:2—19): «Господи, услышал я слух Твой и убоялся». Пятая песнь берется из книги пророка Исайи (26:9 сл.):

Душою моею я стремился к Тебе ночью,

И духом моим я буду искать Тебя

С раннего утра…

Шестая песнь взята из книги Ионы (2: 3–10):

Возопил я в скорби моей к Господу

моему Богу, И Он услышал меня…

В Библии — это песнь утопающего, человека, который, словно в море, тонет в бездне греховной. Мотив этот повторяется в псалмах 68–м и в знаменитом 129–м («Из глубины взываю к Тебе, Господи…»). Трудно представить себе что‑либо более яркое в жанре исповедальной лирики, а поэтому и

83

ирмосы, написанные на тему этих молитв из глубины, звучат особенно ярко:

Видя, как море житейское

Бурею бед вздымается,

К тихому Твоему пристанищу

Я притекаю и вопию Тебе:

Возьми от тления жизнь мою,

О Многомилостивый.

Седьмая и восьмая песни берутся из книги Даниила — это песни трех отроков Анании, Мисаила и Азарии (3:26—45 и 52—90).

Последняя, девятая песнь восходит к песне Марии из Евангелия от Луки (1:46—55):

Величит душа Моя Господа

И возрадовался дух Мой о Боге Спасе Моём.

Канон, таким образом, составляется по весьма строгой схеме, отступления от которой исключаются. Но при этом поэтика его такова, что каждая входящая в него строфа (в каноне в среднем от 32 до 40 строф) может восприниматься как самостоятельная молитва. Это делает канон оптимальной формой для богослужебной молитвы: его можно читать полностью, но можно и прочитать лишь отдельные строфы; слушать канон один из молящихся может внимательно, не пропуская ни одной строфы, а другой — выхватывая из чтения лишь немногие строфы и погружаясь в размышление над ними.

84

Тот же, кто внимательно слушал начало, а потом углубился в молитву или просто задумался, с любого мгновения может включиться в слушание текста вновь и т. п. Кроме того, весь канон от начала до конца пронизывает припев, повторяющийся после каждой строфы. Им может быть фраза из псалма: «Помилуй меня, Боже, помилуй меня», восклицание: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе» и «Пресвятая Богородица, спаси нас» и т. п. Для кого‑то из молящихся именно припев составляет основное содержание канона, а весь остальной текст превращается в своего рода звуковой фон для краткой молитвы.

К сожалению, при переводе канонов с греческого языка на славянский были утрачены все ритмические особенности их текстов. По–славянски они звучат как проза, которая слегка ритмизируется благодаря чтению нараспев. По–гречески же все каноны написаны довольно сложными, причудливыми, непредсказуемыми размерами; ритмический рисунок песни задается восходящим к библейскому тексту ирмосом, а каждая из следующих далее строф точнейшим образом этот рисунок повторяет.

Канон — это жанр для всех: одному он даёт возможность насладиться тем, как мастерски «плетет свой ковер» (см. начало главы!) гимнограф, а другому предоставля-

85

ет простой и хорошо ложащийся на душу материал для молитвы.

Каждый гимнограф интерпретирует библейские песни, от которых берут тему ирмосы, по–своему. Так, Иоанн Дамаскин видит в первой песни канона (песнь Моисея из книги «Исход») «эниникий», то есть победную песнь, подобную тем, что в древности сочиняли Пиндар и Вакхилид (V в. до н. э.); в библейском тексте его больше всего привлекает формула «славно прославился». В целом он выдерживает первую песнь канона в быстром темпе и делает ее довольно лаконичной:

Море словно сушу преодолев

И египетского рабства избежав,

Возопил Израильтянин:

Избавителю и Богу поем нашему.

Эта же песнь у Косьмы Майюмского, бывшего не только современником, но и другом Дамаскина, звучит совсем по–другому. Его привлекает картина глубокого моря, воды которого расступаются перед Моисеем. «Кормилица волн иссушается бездна», — восклицает он в каноне, посвященном Страстному Четвергу, в другом ирмосе подчеркивает, что Бог «открыл дно глубины», постоянно употребляет слово «бездна», называет дно моря «глубиннорожденной равниной», показывает своему слушателю,

86

как «являются источники бездны ныне от вод свободные и обнажаются основы бурей волнуемого моря».

Вот как звучит у Косьмы один из его лучших ирмосов первой песни:

Твёрдую глубиннорожденную равнину

Солнце некогда осветило,

Ибо словно стена затвердели с обеих сторон воды

Ради народа, пешемореходящего и богоугодно поющего:

Господу воспоём, ибо Он славно прославился.

В тех величественных образах, которые рисует Косьма, ясно слышатся отзвуки архаического языка Эсхила с его «Прометеем» и стихов жившего в VII в. до н. э., то есть за четырнадцать веков до Косьмы, спартанского поэта Алкмана:

Спят вершины высоких гор и бездн провалы,

Спят утёсы и ущелья…

А вот еще один вариант первой песни. Его дает византийская поэтесса инокиня Кассия, жившая в X в.:

Скрывшего морской волной злого тирана

Под землю скрыли самого впоследствии

Дети спасённых когда‑то,

Мы же все словно те девушки

Воспеваем Господу,

Ведь Он славно прославился.

Речь идет о том, что Бога, некогда погубившего Фараона в водах Красного моря, потомки тех, кто спасся, покинув Египет, похоронили Самого в Великую Пятницу. Рокот волн Кассия имитирует звуковыми повторами: «кюмати… крюпсанда… кюрио» (волной… скрыли… Господу), а победную песнь называет песнью девушек, и это не случайно: сама она девушка, а в Библии рассказывается (Исход, 15:20—21), что, когда Моисей закончил свою песнь, сестра Аарона Мариам, взяв в руку тимпан, воспела песнь, а вместе с ней запели все женщины.

Никто другой из гимнографов об этом не вспомнил, но не Кассия, для которой важно как раз то, что эту песнь пели женщины и девушки, а значит, может петь её и она, как некогда в глубокой древности пела поэтесса Сапфо. Кассия не просто пишет стихи, она подчеркивает, что это стихи девушки, написанные для девичьего хора, подобные древним парфениям (от греч. слова «парфенос» — девушка) — песням для девичьих хоров, которые писали Алкман, Сапфо и другие древние поэты.

Все византийские гимнографы в своих канонах отталкиваются от библейской тематики, пишут их для пения в храме, но при этом не забывают, что они греки, потомки Пиндара и Эсхила, Софокла и Еврипида. В каноне осуществляется синтез библейского начала и начала античного, греческого. И

88

это резко отличает каноны Иоанна Дамаскина и других гимнографов от кондаков Романа Сладкопевца, которые хотя и написаны по–гречески, но с греческой культурой ничем не связаны.

Особое место среди канонов занимает огромный по объему (250 строф!) Покаянный канон Андрея Критского, который читается в первые четыре дня Великого поста. Это плач человека о своих грехах, перемежающийся рефреном из псалма 56 «Помилуй меня, Боже, помилуй меня». Канон читается в то время, когда храм погружен в полную тьму, лампады и свечи потушены, а молящиеся кладут земные поклоны:

Откуда начну оплакивать

Несчастной жизни моей деяния?

Какое положу начало, Христе,

Нынешнему рыданию,

Но ибо благоутробен,

Дай мне прегрешений оставление.