Рафаил Нойка - Жизнь по Слову, данному нам от Бога Страница 9

Мне бы очень хотелось воодушевить вас во всех переживаемых вами трудностях. Переводя книги отца Софрония и помня его беседы с нами в монастыре, мне сейчас очевидно, что он хотел показать великое значение временной жизни, и как разумно следует относиться к ней. Из всякого случая надо стараться извлечь духовную пользу, чтобы всякий шаг приближал нас ближе и ближе к Богу, чтобы с каждым днём добавлялась новая клетка к нашему духовному телу. Неважно, доброе с нами случается или злое, все можно использовать во спасение. Даже если ты согрешил, грех бесследно исчезает при нашей исповеди и покаянии. После исповеди мы чувствуем себя освобождёнными и лёгкими вновь. Грех испаряется как ничто, так как он и есть ничто, но у нас остаётся драгоценный опыт покаяния и переживание боли греха. Это, конечно, не значит, что нам надо повторять ошибку блудного сына, я просто хочу сказать, что даже грех и падение могут обратиться на пользу. Покаянием мы избавляемся от греховного яда, отравляющего жизнь, и тогда пережитый опыт становится весьма ценным.

Бог попустил блудному сыну пройти весь тот путь, который он избрал для себя. «Ты попросил наследство у своего отца, — говорит ему Бог, — и вот чем закончил. Но этого ли ты хотел? Неужели ты действительно хочешь этим и закончить?» «Нет, конечно, нет, — отвечает он, — но что же мне теперь делать? Можно ли мне опять вернуться к отцу?» Сын пришёл в себя и говорит: «Да, я погубил свою жизнь, но мой отец праведный человек, он примет меня опять. Пойду к нему». Отец наш — праведный. Говоря сейчас слово «праведный», мы понимаем его в рамках юридического закона римского права, или как в Ветхом Завете. В те времена люди не понимали никакого другого языка, и Бог был вынужден говорить с ними на их языке: «око за око, зуб за зуб». Но праведность Божия отличается от праведности человеческой. Быть праведным — это быть добрым, милостивым, любящим. Праведность в Новом Завете понимается как бережное отношение к ближнему, так чтобы не ранить его, не причинить вреда его жизни, даже если человек не желает принять того, что является для него благом. Так Христос праведен по отношению к Иуде: Он не насилует его свободы, Иуда сам избирает себе то, что хочет, несмотря на то, что Христос многажды старался его спасти. Кто‑то говорил, что на Страшном Суде будут спасены все, кто хоть раз в жизни сказал Богу: «Да будет воля Твоя», и отринуты те, кому Бог скажет: «Да будет воля твоя». Вы, наверное, читали у святых отцов[40], что для настоящего монаха нет ничего более страшного, как услышать от своего духовного отца такие слова: «Ну, что ж, поступай, как знаешь». Монах переживает такие слова как смерть, и в них действительно сокрыта смерть.

Но вернёмся к блудному сыну, который говорит: «Мой отец праведен даже по отношению к наёмникам. Зачем же мне работать на этого тирана — дьявола, который принуждает нас делать такие дела, которые приносят смерть. Затрачивая столько же сил, я лучше буду трудиться у отца. Там я буду жить, здесь же мне не разрешают вкушать даже пищу свиней. Свиньи для них драгоценнее человека. Я недостоин быть с отцом, но пойду к нему». Пошёл и говорит: «Отче, прими меня как работника». И что мы видим? Его родной брат, не грешивший как он, смутился его приходом! Кто же из них двоих более твёрд в добре теперь? Блудный сын знает всю горечь греха и его уже ничто не оторвёт от отца. Хотя никому не посоветуешь идти опасным путём блудного сына, ведь он мог и не вернуться. Тьма может стать непроглядной, и ты уже не найдёшь дороги назад, как это случилось с Иудой, отвернувшимся от Христа, от призвания быть апостолом, от самой жизни.

Путь блудного сына — не пример для подражания. Отец, давая ему наследство, рисковал потерять своего сына. Бог, создавая свободных людей, тоже пошёл на этот риск, как пишет отец Софроний в своей книге[41]. Бог даёт Адаму свободу, потому что без свободы и добрый поступок не имеет действительной ценности. Такие добрые дела могут быть и хороши, но они не имеют значения для вечности. Можно прожить жизнь порядочным человеком, но не стяжать вечности. Бог же хочет, чтобы мы жили вечно, Он сотворил нас для этого. Его Любовь идёт на риск, давая нам свободу. Бог говорит: «Если человек образумится, пусть даже пройдя через многие падения и боль покаяния — Я приму его». Блудный сын вернулся в дом отчий, и радость наполнила душу родителя. Не потому, конечно, что он вернулся живым и здоровым, как сказал старшему сыну один из слуг, а потому что он был мёртв и ожил. Слуга не понимает радости отца, он всего лишь слуга.

И нам, как служителям Божиим, надо быть осторожными и внимательными в разговорах с людьми о Боге, чтобы не исказить евангелие Христово и не превратить благовестие в карикатуру, приписывая Богу свои собственные мысли. Именно этим и дорог нам отец Софроний, потому что в нем и чрез него мы познаем неискажённую мысль Бога о человеке. Исключительно благодаря ему мне стали понятны многие вещи, касающейся нашей жизни в Боге. То, как он относился к нам, было воистину нежной материнской заботой, несмотря на то, что мы иногда вели себя совсем не по — доброму. Некоторые приходили жить в монастырь, и причиняли ужасно много неприятностей и бед. Я, совсем ещё молодой, как‑то сказал ему об одном таком человеке: «Отче, почему бы Вам не отправить его из монастыря?» Он же ответил: «Нет — нет, нам надо заботиться о том, как помочь человеку в жизни, а не о том, как её разрушить». О человеке, разрушающем нашу монастырскую жизнь, он заботился, как бы не навредить его жизни. Говоря такие слова, он прежде много — много молился о нем, и потому, в конце концов, все устроилось к лучшему. Наш монастырь существует по — прежнему, тот человек не смог разрушить его. Он не разрушил и свою жизнь, он ушёл из монастыря довольно спокойно, и нашёл себе что‑то более ему подходящее. Но отец Софроний участвовал в его жизни, стараясь помочь обрести путь ко спасению. Некоторые из нас, и я в том числе, тоже причиняли вред обители, но Бог все покрыл.

Не раз отец Софроний говорил о состоянии современного мира, зашедшего в безвыходный тупик[42]. Из поколения в поколение продолжают случаться самые ужасные трагедии и катастрофы, и лишь по одной единственной причине — человек не хочет сказать всего одно слово: «Господи!» И поэтому человеку просто невозможно выйти из своего тупика. «Невозможно, — говорил он с болью в душе, — но для Бога, — добавлял он, — легко». То, что невозможно для человека, то для Бога легко. И я был так рад слышать, что для Бога это легко. Психологически трудно поверить в такие слова, но я верил ему. Может быть, потому что мне с детства была присуща вера в то, что Бог всемогущ. И если к тому же отец Софроний говорил, что для Бога легко все изменить, я вполне верю в это.

Итак, если мы носим в своём сознании мысль о том, что Богу неважно какой я есть, а важно только то, чтоб я наследовал жизнь, то тогда все, что случается с нами может послужить для нас шагом вперёд к желанной цели — к подлинному видению Бога и к преображению самого себя благодатью Божьею. Наступит день, когда и я смогу сказать: «Ныне и аз есмь благодатью Твоею, Боже, благодарю Тебя!» Вот какую цель жизни должно всегда иметь перед собой. И тогда, во — первых, все станет исполнено великого смысла и жизнь будет в радость, потому что даже то, что нам приходиться терпеть мы соотносим с конечной целью, с днём нашего рождения в новую вечную жизнь. Во — вторых, тогда меняется отношение и к смерти. Святые отцы говорят, что блажен непрестанно помнящий о своём исходе отсюда. Но каким образом помнящий? Неужели надо всегда себе говорить: «Я скоро умру, я скоро умру…» Конечно, нет, ты не сможешь тогда и жить. Просто надо воспринимать каждый случай в жизни как возможность нечто приобрести для грядущей вечной жизни, как подготовку ко дню своего рождения. Чтобы когда настанет час смерти, могила не поглотила меня целиком, но чтобы родиться, жить и далее совершенствоваться до полноты возраста Христова. Смерть тогда будет для нас торжеством, она является смертью только для тех, кто живёт лишь одной земной жизнью. Смерть отнимает все мирские удовольствия, и даже саму эту жизнь, так что плотской человек приходит в ужас: «Что теперь со мной будет?» Что будет? Нас ждёт ещё большая радость и избыток жизни, надо только готовиться к этому.

Помню, как отец Софроний, уже будучи не в силах ходить, незадолго до своей кончины, с сияющим лицом говорил: «Смерти для человека не существует. Человек не может умереть. Чаю воскресения мёртвых и жизни будущего века. Если мы верим в это, то это и будет с нами». Он иногда по старческой немощи не мог выговорить и слов, но когда начинал говорить о Боге, то озарялся, мысли лились одна за другой, и мы не успевали переводить[43] за ним. Это было удивительно. Он говорил, что старость — это торжественное ожидание чего‑то великого.