Борис Романов - Дипломатическое развязывание русско-японской войны 1904-1905 годов Страница 9

Главное - маньчжурский вопрос, решил Делькассэ, принимаясь за дело с Мотоно. А всего вопросов три: сеттльменты, неприкосновенность Китая, зона в Корее. Мотоно согласился. Делькассэ напал на сеттльменты: "...если не решено бесповоротно воевать", их надо отбросить. "Этот вопрос не стоит конфликта", согласился Мотоно и обещал "подумать". То же и с "неприкосновенностью" Китая: можно ее выбросить - предложил Мотоно - вместе с неприкосновенностью Кореи, можно и сохранить и то и другое. "Уменьшайте нейтральную зону в Корее", посоветовал Делькассэ в Петербурге (15 января) +72. На другой день Мотоно, "подумав", сказал, что на сеттльменты в Маньчжурии имеют право по договорам с Китаем от 8 октября 1903 г., ратифицированным и опубликованным только 14 января 1904 г., Япония и США. "Япония не станет настаивать на этой привилегии одна", - заявил Мотоно (а в Париже уже известно, что США пока не будут поднимать разговора с Китаем о сеттльментах). Таким образом, вопрос о сеттльментах благополучно отпал (да и Курино в Петербурге высказался, что Япония "кончит тем, что уступит в этом пункте"). Нельзя ли о "неприкосновенности" Китая "упомянуть" где-нибудь во "вводной части" (preambule) договора? - предложил Делькассэ в Петербург (16 января) +73 . Но Маньчжурия - это не только Токио, но и Лондон. Делькассэ обратился и в Лондон (16 января).

Лэнсдоун очутился между двух огней. Гаяси мгновенно узнал о плане Делькассэ, и не успел еще заговорить Камбон, как Гаяси явился в английское министерство иностранных дел с напоминанием, что в отношении посредничества позиция Японии "ничуть не изменилась": "...переговоры об этом потребуют времени", а "отсрочка" "будет только к выгоде России" (16 января). Одновременно и Ламсдорф, в разговоре с Ч. Скоттом, "недвусмысленно намекнул, что лично он хочет посредничества", и просил "помочь мирному разрешению конфликта": "царь испытывает отвращение к мысли о войне и сделает разумные уступки, чтобы ее избежать" (15 января). Когда Камбон (18 января) заговорил с ним о Маньчжурии, Лэнсдоун был под впечатлением допроса, учиненного им (15 января +74 Бенкендорфу по поводу русской декларации от 8 января о признании трактатных прав в Маньчжурии: там было сказано, что Россия заявляет это "не предрешая условий, которые в будущем определят природу ее отношений с Маньчжурией". Значит ли это, что в случае русского "протектората" или даже "аннексии" Маньчжурии Россия не будет считать себя связанной этим обещанием? Бенкендорф, перепробовав несколько формулировок этого пункта, который звучал разно в английском и французском переводе и неточно передавал русский текст, кончил заверением, что "лично он" считает это обязательство безусловным: "пока суверенитет Китая существует, договорные права держав остаются в силе, но нет и речи о том, чтобы покончить с суверенитетом Китая". У Эдуарда VII тогда осталось впечатление, что "объяснение Бенкендорфа в высшей степени неудовлетворительно". Теперь Лэнсдоун прямо заявил Камбону, что он "не может советовать Японии отказаться от справедливых требований, интересующих всех и Англию в том числе": "во всех китайских портах необходимо устройство специальных кварталов для иностранцев", и указал на двусмысленность самой русской декларации от 8 января. Выходило: то, что уже улаживается в Токио (сеттльменты), встречает препятствие в Лондоне. И более того: Лэнсдоун указал, что "если вопрос о сеттльментах будет устранен с пути, два остальные пункта о нейтральной зоне в Корее и неприкосновенности Китая - не могут представить непреодолимого затруднения" +75. Лондон давал надежду, что условия японцев не "окончательны", пусть только Россия признает принцип "открытых дверей" во всей полноте.

Так как теперь же Делькассэ стало известно, что Ламсдорф не считает "нейтральную зону абсолютно необходимой" и ищет только аргументов, чтобы исключить этот пункт, а Мотоно подсказывает аргумент очень удобный - как же-де быть с охраной той японской железной дороги в Корее, которая пройдет до самой границы на Ялу через зону? - то в отношении Кореи дело можно было считать улаженным, тем более что и о пункте о "неиспользовании Кореи в стратегических целях", исключения которого требовала Япония 13 января, Мотоно теперь (17 января) выразился "текстуально": "В конце концов у меня такое впечатление, что по этому пункту оба правительства смогут договориться непосредственно"+76. Таким образом, забота о Корее у Делькассэ отпадала целиком. Оставалась Маньчжурия.

К концу первой недели парижских переговоров Делькассэ удалось нащупать выход из маньчжурского тупика. Лондон затормозил дело, настаивая на "сеттльментах". Теперь (21 января) у Делькассэ было уже "ясное" заявление Мотоно, что "его правительство отказывается требовать их учреждения". Лондон говорил, что пункт о "неприкосновенности" Китая не есть непреодолимое затруднение. Теперь и Мотоно снижал тон и толковал только о том, что это вопрос "главным образом самолюбия": "Японское правительство, перед лицом страны, дорожит получить, пусть хотя бы вне статей договора, формулу, пусть общую, даже хоть что-нибудь неопределенное, но хоть что-нибудь". А Лэнсдоун теперь же (21 января) отказался от скептицизма в отношении "неудовлетворительных" объяснений Бенкендорфа по поводу двусмысленной оговорки в декларации 8 января об "открытых дверях" и признал их "удовлетворительными" (и в Синей книге вместо "не предрешая условий" впоследствии появилась фраза: "независимо от того" и т.д.) +77. С другой стороны - Ламсдорф готов был дать новое "подчеркнутое" заявление о соблюдении трактатных прав в Маньчжурии, но считал "очень стеснительным какой-либо намек на неприкосновенность Китая" в момент, когда с Китаем переговоры еще не закончены (17 января), а Делькассэ успел (19 января) предложить выпустить "торжественную декларацию", которая разрешила бы маньчжурский вопрос снятием двусмысленной оговорки и, удовлетворив Лондон, лишила бы Японию его поддержки, а тогда договор мог бы ограничиться одной Кореей, но уже без всякой нейтральной зоны. Таким образом, теперь, казалось, нужно было только изобрести такую формулу, которая удовлетворила бы всех и которую Ламсдорф мог бы протащить в Петербурге у царя. Ламсдорф опасался, что "торжественную декларацию" ему будет труднее провести, чем "какую-либо неопределенную (vague) формулу, соответствующую идее о неприкосновенности Китая, но не обещающую ее" в самом договоре. Он просил Делькассэ (22 января) "ответить желаниям Японии" посредством какого-нибудь "редакционного ухищрения" +78. Ему казалось, что "почва для дискуссии расчищается все больше и больше", и он настаивал на "быстром" указании относительно "характера полномочий" Мотоно и на "необходимости действовать быстро".

А на деле оказалось, что, достаточно завлекши противника, Мотоно теперь стал пятиться назад. Четыре часа подряд просидел Делькассэ с ним 23 января и узнал, что, во-первых, Мотоно не может дать "более полных сведений", чем данные им раньше; во-вторых, впечатление его от пункта "о неиспользовании Кореи в стратегических целях" "менее благоприятно, чем раньше": "...отказываясь от влияния своего в Маньчжурии", Япония считает "вопросом своего самолюбия" не ограничивать себя в Корее; в-третьих, что "лично" "он не думает, чтобы его правительство настолько держалось за уничтожение пункта о "стратегических целях", чтобы сделать из него conditio sine qua non соглашения". Главное же, Мотоно "не скрыл, что его кредит ограничен", хотя и просил: "...если вы что-нибудь получите из России, сообщите мне, я буду поступать так же" +79. В результате из всех объяснений, возражений и формулировок Делькассэ в беседах с Мотоно за истекшие 10 дней в Токио были в курсе всей дипломатической работы противника; а о том, что происходило между Токио и Лондоном в этом отношении, ровно ничего не узнали ни в Париже, ни в Петербурге.

При таких условиях Ламсдорф перешел к составлению проекта ответа на ультиматум. Руководствуясь всем тем, что говорил Мотоно, он исходил теперь из трех положений: вопрос о "формуле" по Маньчжурии "решается" вводом в соглашение заявления, аналогичного общей декларации от 8 января; исключение статьи о зоне явится "в последний момент" "ценой сохранения" пункта о "стратегических целях"; этот последний надлежит и возможно, как явствовало из слов Мотоно, удержать именно этой ценой" +80.

Что дело уже не так безнадежно, показал Делькассэ и зондаж в Лондоне. 24 января Лэнсдоун встретил Камбона выражением радости по поводу "возвращения Ламсдорфа к руководству дипломатическими делами Дальнего Востока", что это "улучшит положение", хоть он и "не уверен, что Япония, которая чувствует себя готовой и произвела большие расходы, не окажется требовательной". России надо отступиться от "зоны" и "сеттльментов"; хотя все декларации России о "неприкосновенности" Китая "удовлетворительны", но Япония "вероятно" потребует "двустороннего акта". Ясно, что напоминание об уже снятых с дискуссии самой Японией "сеттльментах" было той ценой, которую Лэнсдоун ставил французам за возможное примиряющее участие Англии. А так как в отношении зоны уже решено было уступить японцам, Делькассэ оставалось использовать "добрые услуги" Лондона в вопросе о "неприкосновенности" Китая +81. Лэнсдоун не только ни намека не сделал на двухнедельный срок, а еще указал и пункт, на который Англия и Япония смотрят различно. Но когда Камбон (27 января) обратился к Лэнсдоуну с прямым предложением втроем - Англия, США, Франция - предложить в Токио эти "добрые услуги и умеряющий совет", Лэнсдоун ушел в скорлупу: ему нужно знать "характер ответа, который пошлет Россия на японскую ноту" +82.