Р. Зенер - Учение магов Страница 9

(9) А Быку и Гайомарду он принес похоть и желание, отраву и боль, болезнь и лень. Перед покушением на Быка Хормазд дал ему целительный манг (индийскую коноплю), который некоторые называют банг для еды, и натер им его глаза, чтобы он меньше страдал от злобности, разрушения и пытки. Бык тут же ослабел и занемог, но мука его была краткой, ибо он сразу умер. И бык сказал: "Пусть поступки и дела людей дадут совершенное правление животному миру".

(10) Прежде, чем Ахриман напал на Гайомарда, Хормазд наслал на него сон, длившийся столько, сколько занимает произнесение короткой молитвы; ибо Хормазд сотворил сон в форме юноши пятнадцати лет, светлого и высокого. Когда Гайомард пробудился от этого сна, он увидел, что мир темен, как ночь, и что на всей земле не осталось места даже величиной с острие иглы, свободного от ползучих гадов. Небесная сфера начала вращаться, и Солнце и Луна пришли в движение, и земля была поражена оглушающими громами гигантских демонов и их битвой со звездами.

(11) И Дух Разрушия помыслил: "Из всех созданий Хормазда уцелел лишь один Гайомард". И он напустил на Гайомарда Астовидата (Демона Смерти) и тысячу смертоносных демонов, и все же до установленного Времени они не находили никаких средств, чтобы убить его; ибо сказано, что в начале творения, когда Ахриман пошел в наступление, Время продлило жизнь и царствие Гайомарда на тридцать лет, [оно изрекло], так что Гайомард жил еще тридцать лет после того, как было совершенно нападение. И Гайомард сказал: "Теперь, когда Враг пришел, люди возникнут из моего семени, и наилучшее для них — совершать добрые дела".

(12) Затем Ахриман набросился на огонь, и он смешал его с тьмой и дымом; и Семь Планет вместе со многими демонами и (их) приверженцами смешались с небесной сферой для битвы с созвездиями. И он осквернил все творенье, словно как дым, встающий от огня, горящего повсюду. И (те демоны) осквернили место вышних богов и вступили в борьбу с ними.

(13) Девяносто дней и ночей небесные боги вели битву в материальном мире с Духом Разрушения и демонами, пока те не были разгромлены и сброшены в Ад. И небо было сделано крепостью, чтобы они не могли смешаться с ним. Ад находится в середине земли, в том самом месте, где Дух Разрушения просверлил дыру и ринулся внутрь. Так что во всех вещах в этом мире можно видеть двойственность, вражду и борьбу, взлет и падение, и смешение повсюду".

Итак, Ахриман преуспел в загрязнении и осквернении материального творения. И хотя сам он был вышвырнут в Ад, это был час его величайшего триумфа. Однако, он не учел путеводный замысел Хормазда, так как, расколов небо, тем самым дал поймать себя в ловушку, из которой он не может вырваться; и чем больше он прикладывает усилий, тем безнадежнее запутывается. Его затруднительное положение описано в "Сиканд Гуманик Вазаре" (другой из наших среднеперсидских книг), где Дьявол сравнивается с вредоносным зверем, нечаянно попавшим в ловушку, расставленную для него мудрым садовником, Хормаздом.

СИКАНД ГУМАНИК ВАЗАР

Глава IV, 63–80

"(63) Хормазд подобен хозяину сада или мудрому садовнику, чей сад вознамерились извести вредоносные и пагубные звери и птицы, учиняя порчу плодам и деревьям. (64) И мудрый садовник, чтоб уберечься от хлопот и избавить свой сад от этих зловредных тварей, изобретает средства, чтоб изловить их, (65) вроде западней, капканов и силков для птиц, (66) так что, когда тварь видит ловушку и стремится избежать ее, тут она и залавливается по незнанию устройства западни или силка. (67-8) Очевидно также, что если зверь попадет в ловушку, то он пойман не от совершенства самой ловушки, но по причине превосходства ее изобретателя. (69) (Ибо) человек, который является хозяином сада и изобретателем ловушки, знает точно, в своей мудрости, как велика сила зверя и как долго он может продержаться. (70) Сила и мощь, заключенные в теле зверя, сводятся на нет его собственной борьбой, и они расходуются в той мере, в какой он пытается затоптать западню, и разорвать силки, и уничтожить их. (71) Поскольку его силы (для этого) недостаточно, мощь его сопротивления слабеет, и он устраняется из действия. Тогда мудрый садовник, приводя в исполнение свой замысел и зная собственные нужды, вытаскивает его из ловушки; и (хотя) его звериная сущность остается, он лишается возможности применять свои способности к делу. (72) А силки и западни неповрежденными садовник возвращает в свой амбар, где он снаряжает их заново.

(73) Итак, Создатель Хормазд, Спаситель своих созданий и Распорядитель творенья, Бог, который устраняет Принцип Зла от дел, подобен садовнику, который защищает свой сад от того, что вредит ему. (74) А этот зловредный зверь, губитель сада, это проклятый Ахриман, который нападает и разрушает творенье. (75) Большая ловушка — это небо, куда добрые существа приходят, подобно гостям, и которым пленен Дух Разрушения и его отродья. (77) А силки и западни, которые препятствуют зловредному зверю в достижении его стремлений — (78) это время, установленное для битвы с Ахриманом, с его силами и оружием, известное как Время Долгого Господства; (79) последнее через борьбу со зверем в этой западне и ловушке разрушает его мощь. (80) Лишь (сам) Создатель мира может снова привести свои создания ко спасению от вечной вражды и может возобновить их великое продвижение, подлинно, как мудрый хозяин сада заново снаряжает свои силки и ловушки".

ГЛАВА IV. НЕОБХОДИМОСТЬ ДУАЛИЗМА

Кратким триумфом Ахримана после его покушения на материальное творение Хормазда завершена первая стадия космической битвы между двумя первичными Духами, и это кажется подходящим моментом, чтобы на время остановиться и рассмотреть философские основы, на которых покоится зороастрийский дуализм.

Главным философским зороастрийским текстом, который дошел до нас, является Денкарт, объемистый свод теологических, мифологических и экзегетических материалов, датируемых IX в. от Р.Х. Текст этого труда, однако, так труден и испорчен, что вряд ли может быть использован для того, чтобы воспроизвести сколько-нибудь значительный отрывок из него в книге, предназначенной, в первую очередь, для неспециалистов. Поэтому мы снова вернемся к "Сиканд Гуманик Вазару", текст которого гораздо лучше сохранился и который четко и ясно излагает аргументы в пользу дуалистического решения космической загадки.

Автор по имени Мардан-Фаррукх, живший много позже завоевания Персии мусульманами, в то время, когда зороастрийское вероисповедание влекло за собой политическое бесправие, был зороастрийцем не столько потому, что это была религия его иранских предков, как вследствие своего убеждения, что эта религия истинна. В десятой главе «Сиканда» он говорит: "Итак, как я уже упоминал, я всегда искренне стремился к познанию Бога и был любознателен в поисках его религии и его воли. Пребывая в таком духе вопрошения, я странствовал в иные страны, и даже в Индию, и часто посещал многие секты; ибо я избрал мою религию не просто потому, что унаследовал ее, но я хотел только такой религии, которая наиболее твердо стояла бы на разуме и очевидности и которая была бы наиболее приемлема (на этих основаниях). Итак, я посещал множество различных сект до поры, пока по милости Бога и могуществом, и славой, и силой Доброй Религии я не вырвался из бездны тьмы и сомнений, которые с трудом рассеялись. Силой этого религиозного знания… я был, наконец, спасен от многих сомнений и от софистики, заблуждений и зол этих сект и особенно от величайшего и самого чудовищного из обманщиков, наихудшего из лжеучителей, "умственно отравленного", Мани".

Мардан-Фаррукх, стало быть, был зороастрийцем по убеждению и утвердился в этой религии, поскольку ему казалось, что она. предлагает единственно приемлемое объяснение для этих вечных религиозных загадок, сотворения (мира) и несомненного существования зла. С седьмой по десятую главы своего «Сиканда» он выстраивает свои аргументы в пользу дуалистического решения.

По-видимому, не случайно он избрал религию Мани для своего особого осуждения, хотя, на первый взгляд, это может показаться странным. Ведь манихейство столь же бескомпромиссно дуалистично, как и зороастризм, но с какой разницей! Манихейство приравнивает зло к материи, добро — к духу, и потому оно особенно пригодно, как доктринальная основа, для всех форм аскетизма и многих форм мистицизма. Оно глубоко повлияло на исламских мистиков, а через св. Августина оставило след и в самом христианстве. Его основная доктрина, что этот мир был сотворен из субстанции Сатаны, была глубоко отвратительна зороастрийцам, позиция которых к вещам этого мира по сути такова, что Вильям Джеймс назвал ее «здравомыслящей». Зороастризм и манихейство, как типы религии, стоят на противоположных полюсах, оба они представляют своего рода крайности. Зороастризм видит все материальное творенье как изначально благое в самом себе; а если существует испорченность, то это последствие того, что было (затем) внесено Ахриманом. Мир духа видится как образец для этого мира, но существенно не отличается от него; а будущая жизнь — это подлинно земной рай, в котором нет ни смерти, ни старости, ни болезней — ничего такого, что делает жизнь на земле трудной и утомительной. Все эти бедствия будут, в конце концов, уничтожены в последние дни, когда Ахриман либо исчезнет, либо полностью потеряет свою силу. Для зороастрийца тело имеет свое собственное, присущее ему достоинство, правда, качественно более низкое по сравнению с достоинством души, но не меньшее. Манихейский взгляд, что тело составлено из субстанции зла, что это тюрьма и туша, представляется зороастрийцу противоестественным, извращенным и богохульственным. Дело в том, что зороастриец смотрит на человека не как на бессмертную душу, заключенную в смертное и служащее дьяволу тело, но как на гармоничное целое, единство которого временно прерывается смертью, но полностью восстанавливается и прославляется в последнем Воскрешении. Он питает глубокое отвращение к любой форме аскетизма и, судя по историческим свидетельствам, никогда не был склонен к развитию той или иной формы мистицизма. Для него нет дуализма материи и духа; единственный дуализм, который существует, — это дуализм добра и зла, т. е. нечто совершенно иное. Его ненависть к манихеям инстинктивна и глубока и, учитывая догмы обеих сторон, безусловно, резонна.