Адин Штайнзальц - Библейские образы Страница 9

Однако легендарный образ Рахели, плачущей о своих сыновьях и ожидающей их возвращения из изгнания, возвышает ее поведение, стирая из памяти людей ее недостатки и просчеты. В истории еврейского народа, как и в истории Рахели, есть и горечь, и возвышенные чувства, но, наказав ее, Всевышний не пренебрег ею и не забыл о ней: «Есть надежда для будущности твоей, — сказал Б-г, — и возвратятся сыновья в пределы свои» (Ирмеяу 31:16).

7

Леа

Брейшит 29:16–30:21, 31:1–15

СУПРУГА И МАТЬ

Лея более, чем какая-либо другая женщина Танаха, была несчастна. Впервые мы узнаем о ней как о сестре Рахели, как о женщине, на которой Яаков женился, не ведая того: ею подменили ту, которая была действительно любима, и таким ее положение и осталось. Рахель окружает ореол очарования, красоты и романтической любви. Уделом Леи была гнетущая печаль непрошеной любви, жажда действительной близости с Яаковом, который долгое время видел в ней причину того, что стал жертвой мошенничества и обмана, и лишь после многих лет супружества стал относиться к ней как будто немного душевнее.

Комментаторы отмечают, однако, что отношение Яакова к Лее ни в коем случае не было явно пренебрежительным или, тем более, враждебным. Единственным ясным указанием на характер их отношений является лаконичная констатация: «И полюбил (он) Рахель (больше), чем Лею» (Брейшит 29:30). Чувства Яакова к Лее обрисованы неясно. Разумеется, он предпочитал Рахель, но не был совершенно безразличен и к старшей сестре. Просто ее постоянное желание большей близости с мужем, большего проявления чувств с его стороны заставляло его сохранять сдержанность. Лея всегда находилась в печальном положении женщины, которую держат на некотором расстоянии.

Однако эта история имеет и иной аспект. Описываемые в Танахе события всегда несут на себе отпечаток участвующих в них личностей, т. е. представлены так, как их видят их участники, — но в то же время и объективно, с учетом их исторического значения. В этом аспекте знаменательны отношения между Леей и Рахелью, потому что эти отношения повлияли на последующие события еврейского национального бытия. Сперва это влияние выразилось в антагонизме между сыновьями Леи и Йосефом, сыном Рахели, затем — в трагическом соперничестве между потомками Леи, ведомыми Иеудой, и потомками Рахели во главе с сыном Йосефа Эфраимом и, наконец, — в конфликтах между Иудейским и Израильским царствами. Лишь с полным исчезновением колена Эфраима было достигнуто некоторое единство. Правда, пророчество Иехезкеля, который говорил о будущем искуплении народа как о союзе древа Эфраима и древа Иеуды, исторически не реализовалось: волею судеб потомки разных колен смешались, а не объединились. В некотором смысле давнее соперничество еще должно проявиться, когда, как предсказано, придут два Машиаха, два Мессии-искупителя: Машиах, сын Иосефа, и Машиах, сын Давида.

Прошли века, и оказалось, что дом Израиля в основном происходит от сыновей Леи, тогда как линия Рахели стала менее значительной — и по существу, и функционально. Потомство Леи обеспечило, с одной стороны, национальную преемственность, идеологически основанную на признании непреходящего значения дома царя Давида из колена Иеуды, а с другой стороны — духовную преемственность, так как священнослужители происходили из колена Леви — тоже одного из сыновей Леи. В исторической перспективе именно Лея оказалась, в основном, праматерью еврейского народа, стержнем рода, от которого произошла нация.

Положение Леи как жены Яакова в конечном счете выразилось также и в том, что из четырех его жен и наложниц (Лея, Рахель, Бил’а и Зильпа) лишь она одна похоронена рядом с ним в семейной гробнице, в пещере Махпела в Хевроне. Таким образом, к концу своей жизни Яаков все же признал роль Леи, видимо, поняв, что в конце концов именно от ее сыновей произойдет народ Израиля.

Взаимоотношения Леи и Рахели стали предметом исследований, которые рассматривают проблему в более широком аспекте, чем просто личная история двух сестер. Их взаимоотношения послужили основой для сопоставления двух взглядов на мир и двух разных состояний народа в истории. В сочинениях еврейских философов и в Кабале Рахель и Лея символизируют, соответственно, Шхину (Б-жественное присутствие) в изгнании и Шхину, вернувшуюся в Сион. С этой точки зрения Лея занимает более высокое положение. Рахель, в отличие от ее образа в книге Брейшит, остается в представлении народа как мать скорбящая, а Лея — как мать счастливая. Обусловлено это тем, что отношения между Яаковом и Леей оказались не только более прочными, но и более полными, совершенными. Женитьба Яакова на Лее — это тот случай, когда действие, совершенное по ошибке, оказывается верным, а мечта остается лишь мечтой. Большая любовь со всей ее страстью и романтикой оказалась «неправильной» любовью, а приземленная, обыденная связь между Леей и Яаковом стала долговременной и значимой. В конечном счете именно Лея стала спутницей жизни Яакова, его женой в самом полном смысле этого слова.

Отношения между Яаковом и двумя его женами, Рахелью и Леей, характеризуют два рода любви во всей их сложности: одна — романтическая любовь, полная ожиданий, несбывшихся надежд и заканчивающаяся безвременной смертью; другая — любовь преданной женщины, которая делит с мужем все тяготы повседневной жизни, рожает ему детей; это любовь постоянная и потому реальная. Отношения Яакова и Леи лишены драматизма, восторгов и томления, которые характеризовали любовь Рахели. В некотором смысле Рахель была воплощением юношеской романтики, а Лея — зрелой и верной супружеской любви.

Это существенное различие между Рахелью и Леей ярко проявляется в эпизоде с мандрагорами (Брейшит 30:14–16). Сын Леи Реувен нашел в поле мандрагоры, и Рахель захотела заполучить их. Комментаторы указывают, что хотя мандрагоры считаются средством, усиливающим половое влечение, это свойство приписывалось корню растения, а не его плодам, которые имели лишь привлекательный вид и приятный запах, а именно их и нашел Реувен. Значит, Рахель важно было просто удовлетворить свой каприз. Несмотря на то, что мандрагоры не были такой уж редкостью, она была готова отказаться от ночи с Яаковом, лишь бы получить то, чего ей захотелось. Комментаторы высказывают мнение, что своим поведением в этом эпизоде Рахель унизила ложе своего супруга и поэтому не была похоронена рядом с ним.

Лея горько упрекает Рахель за этот каприз: «Мало тебе отнять (у меня) мужа моего, еще (хочешь) забрать и мандрагоры сына моего?» Лея стремилась быть с любимым мужчиной пусть даже ценой унижения: «Наняла я тебя за мандрагоры сына моего», — сказала она Яакову. Это была глубокая любовь, проникновенное чувство, стремление к большей близости с мужем. И сыновьям своим она давала имена, которые выражали и мольбу о любви Яакова, и уверенность в том, что рожденные ею сыновья утверждают значимость их связи. Каждый из сыновей Леи является отражением той или иной стороны личности Яакова, его характера, хотя и в Йосефе, сыне Рахели, черты образа Яакова проявляются достаточно четко.

Таким образом, все сыновья Яакова представляют будущий еврейский народ, но преемственность, связь поколений идут от Леи, и в этом сущность личных отношений ее и Яакова.

8

Йосеф

Брейшит 37:1–36, 39:1–48:22, 50:1–26

ТОЛКОВАТЕЛЬ СНОВ

В еврейской традиции Йосеф — это цадик, праведник, один из семи патриархов и пророков, которых в праздник Суккот символически приглашают как почетных гостей в сукку (шалаш). Однако в Танахе, при всей эффектности рассказа о приключениях Йосефа, он предстает как несколько странная личность.

Главная причина, по которой его называют цадиком, связана с рассказом о домогательствах жены египетского вельможи Потифара, безуспешно пытавшейся соблазнить Йосефа. Если сравнить его поведение с тем, как вели себя по отношению к женщинам его братья Реувен (с Биль’ой) и Йе’уда (с Тамар), твердость Йосефа действительно вызывает уважение, тем более, что он был еще совсем молод, одинок и к тому же находился в весьма затруднительном положении: ведь он вполне сознавал, что может поплатиться жизнью за свою добродетель. Поведение Йосефа в данном случае поистине служит примером, и даже если исходить только из этого эпизода, можно сказать, что сын Рахели заслуживает звания цадика. Но, конечно, называя его так, еврейская традиция имеет в виду и другое: в послебиблейской литературе и в Кабале Йосеф назван праведником потому, что ему была свойственна высокая степень самоконтроля, способность полностью владеть собой и, вследствие этого, влиять на жизненные обстоятельства. Цадик знает, чем можно поступиться, а чем нельзя; он может быть великодушным благодетелем и способен твердо противостоять искушению, неуклонно воздерживаться от того, что считает неправильным. Способность контролировать свое поведение и в полной мере владеть собой — одна из главных черт цадика, каждый из которых — в некотором роде не только святой, но и мудрый правитель. И до тех пор, пока положительные качества Йосефа соотносятся с фольклорными представлениями о нем как о типе, все хорошо, но Танах показывает и менее привлекательные черты личности Йосефа. Ведь недаром он вызывает негодование братьев, например. Было в нем нечто такое, что служило основанием для отрицательного отношения к нему людей. И это касалось не только того, что он говорил или делал; это было в самой его натуре. Окружающие не могли ужиться с ним, он их просто раздражал как человек.