Литагент «5 редакция» - Великие святые: Матрона Московская, Ксения Петербургская, Серафим Саровский, Сергий Радонежский Страница 9

Похоронив супругу в Хотькове монастыре, Стефан не пожелал уже возвратиться в мир; поручив детей своих, вероятно, Петру, он тут же, в Хотькове, и остался, чтобы принять монашество, вместе с тем послужить и своим немощным родителям. Впрочем, претружденные старостью и скорбями, схимники-бояре недолго потрудились в своем новом звании: не позже 1339 года они с миром уже отошли ко Господу на вечный покой.

Дети почтили их слезами сыновней любви и похоронили под сенью той же Покровской обители, которая с сего времени сделалась последним приютом и усыпальницей рода Сергиева.

Вид Покровского Хотькова монастыря

После удаления старшего брата в монастырь Варфоломей остался полным хозяином в доме родителей. Кончину их он принял как поданный Провидением Божиим знак к исполнению своего заветного намерения. Отдавая им последний долг сыновней любви, он неотлучно провел в Хотькове монастыре сорок дней, пока совершалось установленное Церковью поминовение новопреставленных; свою молитву о упокоении душ их он соединял с делами милосердия – каждый день кормил нищих и раздавал бедным остатки небогатого имущества почивших. В духовной радости возвратился он наконец в Радонеж: теперь никто и ничто не могло удержать его в мире, среди столь несносной для души его суеты… С наслаждением повторял он изречения Священного Писания, которые так подходили теперь к его устроению душевному: изыдите от среды их и отлучитеся… и ничему сущему в мире не прикасайтеся (2 Кор 6:17); отступите от земли и взыдите на небо. Прильпе душа моя по Тебе, Господи, мене же прият десница Твоя! (Пс 62:9).

Прощание Варфоломея с умершими родителями

Вот какими чертами изображает состояние души Варфоломеевой в это время святитель Платон: «Читал Варфоломей во святом Евангелии: Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы (Мф 11:28), – читал он и размышлял: что может быть желательнее сего? Я, я – из числа сих труждающихся, я – из числа обремененных. Чувствую в себе силу страстей, совесть моя трепещет суда Божия. Сосуд избранный, апостол Павел, говорит о себе, что он – первый из грешников. А мне что иное о себе сказать? И внешние обстоятельства своею прискорбностью гонят меня в пустыню… Отовсюду я утружден и обременен; но вот Господь глаголет в Евангелии: прииди ко Мне, и Аз упокою тя. Можно ли пренебрегать тем, чего всеми силами искать надобно? Сам Господь ищет меня и сретает с Своим вожделенным покоем. И как же я был бы неразумен, если бы вздумал отказаться от сего неоцененного сокровища! Нет, пойду, побегу за гласом сим: Он солгать не может. Сердце мое Он зажег, не могу успокоиться, пока обещаннаго Им покоя не найду! Се удалюся бегая и водворюся в пустыни, буду чаять Бога, спасающаго мя от малодушия и от бури! (Пс 54:8–9)».

Усыпальница родителей Преподобного Сергия в Хотьковом монастыре

Обращал Варфоломей в благоговейном сердце своем и другое слово Господа: «Аще кто грядет ко Мне, и не… отречется всего своего имения, не может быти Мой ученик» (Лк 14:26, 33). Желая последовать сему слову спасительному, он передал своему меньшему брату, Петру, все, что осталось после родителей. Так сделан был решительный шаг, и святой юноша на двадцать первом году своей жизни бодро вступил на новый путь, полный скорбей и лишений, и, подклонив свою главу под благое иго креста Христова, устремился к вожделенным для него подвигам духовным, как жаждущий елень стремится к живительным источникам водным…

«Он оставил мир, – говорит святитель Филарет Московский, – когда мир еще не знал его; …и впоследствии не восхотел стать даже в такое состояние, которое хотя и в мире, но не от мира и не для мира (разумеем сан святительский); самое послушание, столь свято хранимое Сергием во всех других случаях, не могло привести его к тому, чтобы расстаться с сладкой пустыней или хотя бы только принять от руки святителя священное украшение, как благословение архипастырское», потому что сие украшение (крест) было сделано из золота.

Глава IV

Братья в пустыне

Радуйся, иго Христово благое понесший измлада, Радуйся, не обративыйся вспять в шествии до Горняго Града!

Радуйся, вся мира сего красная, яко скоро исчезающая, презревый.

Радуйся, зерцало совершеннаго терпения.

Расстался Варфоломей с Радонежем и пошел в Хотьков, который теперь был для него роднее Радонежа. Можно ли изъяснить то блаженное состояние, в каком находилась тогда его чистая душа, вся объятая пламенем божественной любви? Опытные в духовной жизни подвижники говорят, что в начале подвига душа обыкновенно горит неизъяснимой жаждой подвига, все кажется возможным, всякий труд – легким, всякое лишение – ничтожным. Благодать Божия, как нежная, любящая мать, дает новоначальному подвижнику вкусить тех благ неизреченных, которые ожидают его по совершении подвига, – дает без всякой с его стороны заслуги, для того, чтобы он знал, что получит по очищении своего сердца от страстей, и потому не ослабевал в борьбе с врагами спасения. И блажен, кто не был рабом своих страстей, кто сохранил непорочность детства в юности и от юности взял крест свой, чтобы идти за Господом! Тогда как другие подвижники всю жизнь свою проводят в тяжкой борьбе со своими страстями и благодать Божия действует в них сокровенно, лишь изредка утешая их сладостным ощущением своего присутствия и снова скрываясь, дабы они не впали в высокое о себе мнение, – сей избранник благодати за свою детскую простоту, за чистоту своего сердца, незнакомого с грязью порока, скоро сподобляется благодатного покоя бесстрастия. К таковым по преимуществу можно отнести слово Лествичника: «Изшедший от мира по любви к Богу в самом начале приобретает огнь, который, быв ввержен в вещество (страстей), вскоре возжжет сильный пожар» и истребит страсти. К числу таких избранников благодати принадлежал и Варфоломей. Давно горел в душе его этот благодатный огонь, а теперь он проник все его духовное существо. Его мысль уже витала в дебрях пустынных…

В Хотькове, как уже знают читатели, смиренно подвизался вблизи трех дорогих могил старший брат Варфоломея, Стефан. К нему-то и спешил блаженный юноша. Скромный, с детства привыкший подчинять свою волю воле старших, он и теперь боялся положиться на себя и надеялся иметь в братеиноке верного спутника и опытного руководителя на новом, многотрудном жизненном пути. Оставаться в Хотькове у него не было намерения: его душа жаждала безмолвия пустыни; чем больше представляла труда одинокая жизнь пустынника, чем больше было в ней лишений, тем для него казалось лучше.

И вот Варфоломей в Хотьковской обители. Он упрашивает брата идти с ним искать места для пустынножительства. Стефан не вдруг решается на такой подвиг. Недавний мирянин, поступивший в монастырь не столько по влечению чистой любви к Богу, сколько потому, что его сердце, разбитое семейным горем, искало врачевания в тишине святой обители, он не думал принимать на себя подвига выше меры своей и желал проходить обычный путь жизни монашеской в стенах монастырских. Но Варфоломей просит, умоляет – и добросердечный Стефан уступает наконец неотступным просьбам любимого младшего брата и, «принужен быв словесы блаженного», соглашается. Братья оставляют гостеприимную обитель и идут в самую глушь соседних лесов…

Варфоломей в уединении

В те времена каждый желавший уединенной жизни мог один или с товарищем свободно идти в лес, на любом месте строить себе хижину или копать пещеру и селиться тут. Земли было много свободной, не принадлежавшей частным владельцам. Когда собиралось около пустынников несколько человек, то строили церковь, испрашивали у князя права на владение местом, а у местного святителя – разрешения освятить церковь, и обитель основывалась. Но Варфоломей не думал строить обитель, не желал собирать около себя братию, у него было одно заветное желание – укрыться навсегда от мира в глубине непроходимой чащи лесной, укрыться так, чтобы мир никогда не нашел его и совсем позабыл отшельника.

Долго ходили братья по окрестным лесам, наконец им полюбилось одно место, удаленное не только от жилищ, но и от путей человеческих. Это место было Самим Богом предназначено к устроению обители: над ним и прежде видали достойные люди – одни свет, другие огонь, а иные ощущали благоухание. Оно находилось верстах в десяти от Хотькова и представляло небольшую площадь, которая возвышалась над соседней местностью в виде маковки, почему и названа Маковцем, или Маковицей. Глубокая дебрь с трех сторон окружала эту Маковицу, густой лес, до которого еще никогда не касалась рука человеческая, одевал ее со всех сторон сплошной чащей, высоко поднимая к небу свои тихо шумящие вершины… В окружающих эту возвышенность дебрях можно было найти немного и воды, хотя ходить за нею было и неблизко. «Любуясь первобытной красотой местности, – говорит святитель Платон, – Варфоломей представлял себе в мысли земной рай, в котором жили праотцы рода человеческого в невинном состоянии, до грехопадения». Мы не можем представить себе того восторга, который наполнял тогда душу и сердце молодого отшельника! Наконец-то сбываются его заветные желания, его задушевные мечты: вот она – давно желанная пустыня, вот он – дремучий лес!.. Мир со всей его суетой, с его житейскими треволнениями остался там, где-то далеко позади Варфоломея; отшельник более не вернется туда – здесь он найдет свой покой, здесь поселится навсегда, будет собеседовать с Единым Богом, разделяя труды со своим родным не по плоти только, но и по духу братом!