Бхагаван Раджниш - Путь один- в глубь себя Страница 10

«Да, — ответил бизнесмен, — даже не представляю, зачем мне понадобилось покупать второй билет. Вот, смотрите: этот билет принес мне миллион долларов! Но ведь я целый доллар выбросил на второй!»

Вот так устроен бизнесмен; потому он и не способен стать религиозным.

Тебе будет интересно узнать, что все великие религиозные деятели Индии родились в семьях кшатриев, воинов. Среди них не было ни сыновей брахманов, это каста священнослужителей, ни вайшьев — торговцев. Махавира, Будда, Паршванат5, Неминат**, Кришна, Рама — все они выходцы из семей кшатриев. Кшатрий может позволить себе быть игроком; это совершенно другая математика. Он рассуждает терминами не интересов, а ставок. Для него жизнь или смерть скорее напоминают прыжок.

Религиозный человек обладает натурой игрока; и чем он занимается в этом мире — не имеет значения. Игрок — это сорвиголова. Игрок ставит на кон все, чем владеет, против того, чего у него нет; он рискует реальностью в погоне за возможностью.

Поэт может стать религиозным, а вот лавочник?.. — Никогда! Если лавочник становится религиозным, он и религию превращает в бизнес. Религия не меняет его, это он меняет религию. Он приносит свои гроссбухи в храмы и мечети, тем самым превращая их в лавки.

Когда я говорю, что пришел разбудить вас, а не учить, смысл моих слов таков: я хочу выбить из вас замашки торгашей. Я хочу, чтобы вы стали игроками, сорвиголовами. Взгляни на все, чем ты владеешь, открыто и непредвзято, увидь, насколько все это малозначимо и незначительно, тогда ты сможешь отправиться на поиски того, чего у тебя нет.

Этот путь не из легких, и пройти его ты сможешь, если в тебе будет пробужденность. Если же тебя окутал сон, ты собьешься с дороги. Вероятность свернуть не туда очень высока, ведь и пространства огромны. Путь, по которому можно достичь, очень узок — мистики говорят, что он шириной с лезвие бритвы. А ложных путей — великое множество, они простираются повсюду, за пределы Земли. Вся Вселенная в твоем распоряжении, можно бродить где угодно.

Медитация — это лезвие бритвы.

В ту секунду, когда ты попытаешься медитировать, ты поймешь, почему мистики назвали ее лезвием бритвы: она так бесконечно мала, ее так легко упустить. Вот мгновение, когда с тобой случилась медитация, и уже в следующую секунду ты снова очутился в состоянии не-медитации. Как-нибудь выбери время и проведи такой эксперимент: возьми в руки часы и попытайся неотрывно наблюдать за секундной стрелкой. Подсчитай, как долго тебе удается наблюдать за движением стрелки и не отвлекаться на мысли. Ты увидишь, что три секунды — это твой предел, и даже это дается тебе с большим трудом. И три секунды еще не прошло, а твой ум уже куда-то улетел — в фантазию, где исполняются твои мечты, или, может, в некое приятное для тебя состояние. Ты напрочь забыл не только о секундной стрелке, но и вообще о часах в своей руке. Обнаружив, сколько времени прошло с тех пор, как ты забыл о стрелке, ты будешь поражен. Тогда ты поймешь, почему мистики сравнивают медитацию с лезвием бритвы. Одно мгновение, всего лишь крохотное мгновение, и ты его упустил!

Да, осознанность, пробужденность — это состояния, которых очень трудно достичь, но они того стоят. По сравнению с тем, что ты получаешь, все трудности — просто ничто. Каждый, кто когда-либо достигал, говорил: что бы я ни делал, это ничто, а получал я при этом все. Поэтому такие люди говорят о достижении как о таинстве. Это пра-сад, милостивый дар: его нельзя достичь усилиями, он не имеет никакого отношения к нашим действиям. Это как если бы мы сделали работы на доллар, а получили за нее миллиард долларов. Мы ничего не сделали, а получили все. Здесь, казалось бы, отсутствует причинно-следственная связь между трудом и его оплатой; отсюда и слово пра-сад — дар. Это не было достигнуто нашими усилиями; мы получили эго из милости.

Но пока мы пребываем во сне, это сложно; и все потому, что мы сделали крупные инвестиции в свой сон.

Наши самые горячие надежды, самые безумные мечты и фантазии — составная часть этого сна. Если мы вдруг проснемся, все эти надежды и мечты пойдут прахом.

Ты говоришь своей жене: «Я тебя люблю», но когда тебя наполнит осознанность, тебе придется признаться ей: «Я никогда не любил тебя». Ты говоришь своим детям: «Я живу ради вас», но осознанность поможет тебе понять, что это не так. Ты живешь не ради детей, ты поддерживаешь в них жизнь, чтобы, когда тебя не станет, их жизнью продолжить свою. Твои дети — это твое желание; ты ждешь от них исполнения того, на что сам оказался не способен. На их плечах ты пытаешься въехать в будущее. В них ты ищешь собственное бессмертие — ты умрешь, но после тебя останется сын. Значит, часть тебя останется жить; что-то твое сохранится и будет дальше существовать в этом мире.

Людям нравится вырезать свои имена в камне: «Этот камень будет здесь лежать, даже когда меня не станет». Если так приятно вырезать свое имя на камнях, то насколько же приятнее делать то же самое с живым человеком! Считается, что если мужчина умирает, так и не став отцом, — это трагедия, если женщина умирает, не став матерью, — это горе, ведь ты не оставляешь по себе продолжения. Твоя смерть окончательна, от тебя не сохранится и следа. Твой поток остановит свой бег.

Индусы говорят: если, умирая, ты не оставляешь по себе никакого потомства, ты не возвращаешь долга своему отцу. На этом стоит остановиться поподробнее. Почему твой долг отцу считается выплаченным, лишь когда ты сам становишься отцом? Да потому, что ты посредник, через которого продолжается жизнь твоего отца, и если ты остановишь этот поток, жизнь отца больше не продлится, так что позаботься о том, чтобы оставить после себя потомство. Нужно, чтобы у тебя был сын, и если ничего не получается — усынови ребенка. То, что сын ненастоящий, чужой, — не имеет значения. Все равно усыновляй. Для индусов это было совершенно обязательно. У них даже существовал обычай: если муж не мог зачать ребенка, приглашали другого мужчину, чтобы тот переспал с его женой. Изменой это не считалось. Было настолько важно, чтобы в семье родился сын, что в прелюбодеянии не усматривали ничего предосудительного. В этом нет ничего аморального, ведь нужно отдавать сыновний долг.

Человек стремится избежать смерти, он придумывает множество самых изощренных способов, чтобы этого достичь. Он возводит огромные дворцы и величественные храмы из самого прочного камня и на этих сооружениях вырезает свою подпись. Так или иначе, он должен оставить в этом мире свое детище. Каждый отец стремится создать дитя по своему образу и подобию. И ни разу он не остановился и не задумался: «А что же во мне такого хорошего, чтобы стоило оставлять по себе свой образ и подобие? Разве оно сделает этот мир прекрасней? Мой образ был довольно-таки уродлив, он был бременем, мертвым грузом, а теперь я хочу оставить его потомкам?»

А если сын слегка отличается в поведении от своего отца, у родителя рождается беспокойство, ведь это означает, что копия получится не совсем точной, это будет не полное подобие. Так что все родители снова и снова твердят своим детям: «Смотрите, детишки, не забывайте, что мы живем ради вас!» Но при свете осознанности родители увидят, что детей они воспитывают ради себя самих. И совсем не удивительно, что, достигнув подросткового возраста, дети поднимают бунт и мстят, ведь никто не желает жить ради кого-то другого, каждый хочет жить для себя. Каждое живое существо жаждет расширить и продолжить себя самого, а не кого-то еще. Так что в каждом сыне прячется глубинная ненависть к собственному отцу.

Одно из основных открытий, сделанных Фрейдом, заключается в том, что крайне сложно отыскать сына, который в глубине души не был бы врагом своему отцу. Внешне он ведет себя совершенно приемлемо и даже может уважать отца, но в глубине его существа живет сопротивление. Так же сложно найти дочь, которая где-то в глубине не была бы соперницей своей матери.

Гурджиев говорил, что если бы нашелся человек, который по-настоящему почитает своих родителей, его можно было бы считать святым, ведь любить родителей очень сложно. А если это случается... Случиться это может только при полной осознанности. В пробужденном состоянии ты приходишь к пониманию того, что твои родители живут неосознанно. Понимая, что это не их вина, ты начинаешь испытывать к ним добрые чувства и сострадание.

Явный признак состояния неосознанности — использовать и мучить других людей, оправдывая издевательства моральными соображениями. Когда отец бьет своего сына, ты думаешь, что это делается для блага ребенка. Будь у тебя хоть капля осознанности, ты увидел бы, что это избиение ни малейшего отношения к воспитанию ребенка не имеет.

А произошло вот что: ребенок каким-то образом задел эго отца; именно поэтому тот пришел в такую ярость. Отец бьет сына, поскольку его «я» нанесен удар, но при этом он говорит: «Все это для твоего же блага». Отец делает вид, что оказывает сыну какую-то услугу! Пусть в тебе родится осознанность, тогда все это просто исчезнет.