Иосиф Телушкин - Слова, которые ранят, слова, которые исцеляют. Как разумно и мудро подбирать слова Страница 11

Схожая дилемма легла в основу сюжета детективного романа отца Вильяма Кензла «Четки убийства», ставшего бестселлером. В нем серийный убийца признается священнику в своем преступлении и рассказывает ему о мотивах, побуждавших его.[43] В отличие от своего аналога из фильма «Я исповедуюсь», здесь священник не знает о личности исповедующегося. Но он также знает, что католические нормы запрещают ему сообщать об исповеди, или о ее деталях, в полицию, чтобы помочь им разыскать убийцу. После мучительных духовных исканий – мысль о смерти невинных людей не давала ему покоя – он решает: «Даже если ради сохранения тайны [исповеди] священнику придется пожертвовать своей жизнью, или иной безвинной жизнью, это все не стоит того, чтобы нарушить тайну».[44]

Иудейский закон не столь категоричен. Имеется судебный прецедент с делом о конфиденциальности принципа духовник-прихожанин, произошедший в 1979 году в Нью-Йорке, когда беременной Мириам Д. нанесли четырнадцать ножевых ранений, в результате которых она скончалась, а ее ребенок, за жизнь которого боролись врачи, умер через три часа. Позднее муж убитой женщины обратился за советом к известному ученому раввину, признавшись, что его постоянно преследует мысль о смерти его жены, что, возможно, это он убил ее, хотя он не был уверен, было ли убийство, всплывающее у него в уме воспоминанием о реальном событии или сне.

После встречи с мужем и сверки с соответствующими иудейскими источниками, раввин пошел в полицию. Расследование показало, что муж имел крупные долги (и проходил по делу об убийстве торговца алмазами) и незадолго до убийства жены застраховал ее на крупную сумму. После ареста мужа, раввин проходил по делу в качестве свидетеля, а в мае 1980 года того человека осудили за убийство своей жены.

Тогда некоторые представители иудейского сообщества сочли, что раввин нарушил своим поступком принятые нормы и должен был, по крайней мере, поставить в известность убийцу, предупредив, что раскрытая им информация не будет держаться в тайне. Это возражение выглядит необоснованным, учитывая жестокость мужа и естественный страх раввина перед тем, что может случиться, если он сохранит весь этот ужас в тайне.

Важный библейский принцип гласит: «Не стой в стороне, когда проливают кровь ближнего твоего» (Левит 19:16), что в иудействе понимают как указание не отказывать в помощи или информации, которая определяет для другого жизнь или смерть. При всей важности конфиденциальности, она не должна ставиться выше спасения жизни другого или предания убийцы в руки правосудия.

При том, что, как правило, каждый имеет право ожидать, что врач, психолог, духовник или адвокат будут хранить полученную информацию в тайне, эта норма может быть нарушена, если речь идет о гораздо большей ценности, – спасении невинной жизни.

5. Неприкосновенность частной жизни и публичные фигуры

До сих пор речь шла об уважении права обычных людей на неприкосновенность их частной жизни. А как быть с теми, кто занимает видное общественное положение, особенно с теми, кому мы доверили встать во главе нас? Являются ли они неким исключением, или же мы должны строить свои отношения с ними на основе тех же нравственных критериев?

Многие журналисты рассматривают публичных фигур в качестве отдельной категории граждан. Как выразился Говард Симонс, ответственный редактор «The Washington Post» и известный сторонник подобного мнения: «Не думаю, что кто-либо из политиков США должен иметь личную жизнь».[45]

Разделяющие это мнение утверждают: то чем занимается человек, может дать важную информацию о его личных качествах, а потому избиратели имеют право знать о них все. Данное убеждение сейчас настолько укоренилось в мышлении американцев, что большинство из них редко задается вопросом, насколько нравственны и/или целесообразны заявления, что всякий, кто становится публичной фигурой, теряет право на защиту своей личной жизни от общественного наблюдения.

Но насколько морально оправдано отказывать кому бы то ни было, в том числе и человеку, занимающемуся общественной деятельностью, в праве на неприкосновенность личной жизни, где он может не опасаться, что его поступки станут достоянием широкой общественности?

Я убежден, что ответ здесь должен быть отрицательным и что лишение публичных фигур личной жизни не имеет под собой моральных оправданий. Дэвид Нуберг, будучи профессором философии, написал в «Глянцевой истине»: «Жить без права на личную жизнь – немыслимо. Как сможем мы иметь интимные отношения? Как найдем возможность над чем-то подумать или что-то осмыслить? Написать стихи, сделать запись в дневнике … да просто сходить в туалет или помыться, иногда столь неловко себя при этом чувствуя? …Вежливость также требует обладания правом на частную жизнь».[46] Лишение общественных деятелей этого права означает лишение их как близких отношений (которые во многом определяются возможностью поделиться информацией, которую нельзя поведать другим), так и внутренней жизни.[47]

Разве подобные исследователи, не стесняющиеся в выборе средств, помогли обществу выбрать более квалифицированных, более нравственных кандидатов? Разве обретенные блага перевешивают зло непрестанного назойливого подглядывания? И здесь ответ тоже отрицательный. Двадцать лет громких публичных разоблачений, большинство из которых сосредоточено на личной жизни кандидата, определенно не привели к избранию на выборные должности более честных и/или способных людей, хотя существенное достижение все же было: американцы стали более циничны и меньше, чем когда-либо, стали доверять тем лидерам, которых сами же и выбирают.[48]

Одной из характеристик того, что политолог Ларри Сабато называет «атака в прессе»,[49] является массированное освещение в печати неосторожных поступков общественных деятелей в интимных отношениях, что более всего захватывает воображение общества и журналистов. Однако нет никаких подтверждений того, что президент (или иной государственный деятель или лицо, играющее роль в формировании общественного мнения), изменивший своей супруге, стал работать менее эффективно или, что играет большую роль, ему стали доверять меньше, чем тем президентам, которые блюли супружескую верность.

Франклина Делано Рузвельта, к примеру, многие считают величайшим президентом Америки ХХ века. Однако сказать, что в их интимной жизни с супругой, Элеонорой все было замечательно, никак нельзя. Сейчас известна его многолетняя связь с помощницей Люси Мерсер, которая была с ним в момент его смерти. Несмотря на недостатки характера Рузвельта, все считают его эффективным президентом, сделавшим много хорошего. Неразумно заявлять, что недостатки в его работе на посту главного исполнительного лица государства были результатом его внебрачных связей. Появись сообщения о его супружеской измене в прессе, вряд ли бы его переизбрали. Как вы считаете, стало бы от этого народу Америки лучше или хуже?

Сравните Рузвельта и Ричарда Никсона, который был верен своей жене на протяжении всей их совместной жизни. Однако Никсон остается единственным президентом Америки, вынужденным подать со своего поста в отставку. Супружеские добродетели президента не являются гарантом безупречности его репутации в других сферах жизни.

Сокрытие супружеской неверности президента означает не то, что благо страны более значимо, чем слабые черты его личности, а то, что подобные недостатки следует делать достоянием гласности только в том случае, если они имеют отношение к работе, которую этот человек призван исполнять.

Если бы Рузвельт был виновен в расхищении правительственных средств, чем злоупотребляли члены его кабинета, то обществу нужно и должно было бы это знать. А его личная интимная жизнь никакого отношения к работе на посту президента не имела.

Короче, должна становиться достоянием гласности та негативная информация, которая связана с выполнением служебных обязанностей, а то, что не имеет отношения к профессиональной деятельности, разглашаться не должно.

А как быть с Джоном Ф. Кеннеди, чьи внебрачные связи известны гораздо больше, чем Рузвельта? Разве есть основания считать, что его поведение как-то отразилось на работе в качестве президента?

Факты говорят, что нет. Безусловно, если бы Кеннеди публично заявлял о своих изменах, настаивая на праве щегольнуть внебрачными похождениями, то это – уже другое дело. А также если бы Кеннеди обвиняли в праздности на посту главы исполнительной власти, в его недоступности, когда он должен выполнять свои должностные обязанности, это могло бы стать доводом в пользу того, что его донжуанство мешает ему осуществлять свою профессиональную деятельность и что общество имеет право об этом знать. Но подобной критики в адрес Кеннеди никогда не поступало. Наоборот, он всегда изображался чрезвычайно энергичным и деятельным. То есть никаких причин делать его интимную жизнь достоянием гласности – не было.