Шачинандана Свами - Путь великих прощаний Страница 12

И вот уже Виджай-Кумара ведут на эшафот. Палач заносит над ним тяжелый меч, и толпа замирает в ожидании, когда же голова Виджай-Кумара отделится от тела, чтобы они смогли пронести ее, как трофей, по улицам города.

И тут, в последнюю секунду своей жизни, Виджай-Кумар замечает в толпе доброе лицо своего гуру. Из глубин его души вырывается жалобный крик:

О почтенный гуру, пожалуйста, прости меня и спаси!

А в следующее мгновение он слышит подле себя любимый голос:

Мой дорогой ученик, пусть не пугают тебя все эти картинки, что листает перед нами ветер жизни. Тайное учение всех Вед гласит, что материальная жизнь — это сон. Приход и уход счастья и горя подобны приходу и уходу зимы и лета. Того, кто мудр, не беспокоят эти перемены, и он не позволяет им ввести себя в заблуждение.

Виджай-Кумар тут же понял, что его дневное приключение ничем не отличалось от этого сна.

Он понял, что единственный выход — это еще с большей решимостью углубиться в духовную практику, которой его обучил гуру, и благодаря ей как можно скорее обрести духовное бытие.

Когда наши ум, разум и эго очищены, мы видим себя вечными душами, частицами Верховного Господа — так что же в этом случае может потревожить нас?

Вспоминая эту историю, я вдруг слышу громкий внутренний голос: «Знаешь ли ты, что нужно для того, чтобы отбросить свой сон? Нужно научиться непривязанности, отвязаться от своего ложного эго».

И тут мой взгляд падает на одну незамысловатую индийскую картинку: играющий на флейте Кришна стоит на земном шаре и танцует. Я смотрю на Кришну, и кажется мне, что Он улыбается. Все правильно: я здесь, чтобы научиться непривязанности.

4. Защитник и освободитель

Нет страдания большего, чем привязанность, и нет счастья большего, чем отрешенность.

(Чанакья Пандит)

Несмотря на то что сон мой был недолгим, я чувствую себя бодрым и полным энергии. К тому же мне открылись некоторые тайны. Я повторяю мантру перед своим походным алтарем, на котором красуются маленькие тапочки Радхи и Кришны, а также кусочек одежды Чайтаньи Махапрабху. Из-за двери слышны бодрящие переливы матери-Ганги.

В семь часов я иду к Праягу; там уже все купаются. Сегодня благоприятный день для омовения. Причиной тому — то ли какой-то праздник, то ли просто удачное расположение звезд. Мнений по этому поводу столько, что, когда я залезаю в воду (на этот раз очень осторожно), мне уже и не вспомнить истинную причину всеобщего оживления.

Греясь под лучами восходящего солнца, я слышу звуки знакомых ведических мантр; некий брахман повторяет их во весь голос. Я быстро натягиваю дхоти[31] и карабкаюсь вверх по скале. Наверху стоит этот брахман и поет: кршнайа васудевайа девакй-нанданайа ча. Я радостно подхватываю: нанда-гопа-каумарййа говиндайа намо намах. Он в изумлении смотрит на меня: белый паломник знает ведические мантры? «Кто научил его санскриту?» — спрашивает он у Атмананды.

Выясняется, что брахман — весьма почтенный человек. С радостью принимаем мы его приглашение послушать мантры в его исполнении у него дома. Но это чуть позже, а сейчас брахман показывает нам участок на берегу Ганги, который еще вчера заинтересовал меня. Участок выложен белыми камнями и производит тяжелое впечатление. «Здесь были сожжены мои предки», — говорит брахман и с широкой улыбкой добавляет: «Я тоже стар; скоро и мое тело принесут на это место». Как замечательно встречаться с людьми, для которых вся жизнь — одно большое паломничество; и совершают они его с радостью, не упуская из виду духовную цель.

Позавтракав, мы переходим по подвесному мосту на другой берег Ганги и по узкой тропинке входим в джунгли. Перед нами появляется красивый мальчик-индус, облаченный в дхоти. Он приветствует нас и ведет дальше. Иногда он на секунду останавливается, срывает какие-то листики и дает нам попробовать. У всех этих листиков очень резкий вкус: гималайские травы славятся своими целебными свойствами. Взобравшись по крутой тропинке на гору и миновав пару домов, мы подходим к жилищу нашего брахмана. Хозяин радостно встречает нас и угощает фруктами. Затем он и двое его сыновей садятся и начинают декламировать мантры на санскрите.

бархапйдам ната-вара-вапух карнайох карникарам

бибхрад васах канака-капишам вайджайантйм ча малам

рандхран венор адхара-судхайапурайан гопа-врндаир

врндаранйам сва-пада-раманам правишад гйта-кйртих

С павлиньим пером на голове, с голубыми цветами карникара за ушами, в желтых одеждах, сияющих подобно золоту, и с гирляндой Вайджаянти на шее, Шри Кришна, неповторимый танцор, входит в лес Вриндавана, украшая землю отпечатками Своих лотосных стоп.

Он наполняет дырочки Своей флейты нектаром, стекающим с Его губ, а мальчики-пастушки поют Ему славу[32].

Нескончаемый поток стихов льется из уст этих счастливых жителей Гималаев. Лица их сияют, они выглядят вдохновленными и раскачиваются, захваченные ритмом древних мантр. Время от времени они разом смолкают, поднимают руку, указывая на паузу, и тут искусным приемом произносят следующий стих. Мы слушаем с восхищением. Многие стихи нам незнакомы, однако это неважно. Мой духовный учитель как-то раз сказал, что санскритские стихи воздействуют на человека независимо от того, понимает ли он их смысл. Подобно тому как мы понимаем язык грома, не будучи метеорологами, так и глубинный смысл санскрита доходит до нашего сознания несмотря на то, что мы не знаем этого языка.

Пока я слушаю, перед моим взором проходят картины далекого прошлого: брахманы-монахи на вершинах гор произносят мантры; единственный их слушатель — это Сам Кришна. А вот сотни брахманов у жертвенного алтаря на берегу Ганги поют ведические гимны. В те времена брахманы так искусно произносили мантры, что с их помощью могли влиять на окружающий мир: силой этих мантр излечивались болезни, уничтожались враги, а животные, принесенные в жертву на алтаре, получали новое тело.

Но вот мои мысли возвращаются в Рудрапраяг, где мы уже час слушаем пение брахманов. Внезапно пение прекращается, и старший брахман через своего сына говорит нам, что хотел бы спеть для нас специальные мантры, призванные даровать нам удачу на нашем пути в Бадринатх. Такого благословения я и помыслить себе не мог. Чуть позже Атмананда сообщил нам, что наш брахман решил идти вместе с нами. Он знает многих в Бадринатхе, и это большая удача для нас — иметь такого попутчика.

Нам нужно успеть в Бадринатх до захода солнца. Мы едем на полной скорости. По дороге мы то и дело слышим, что путь в Бадринатх закрыт, что якобы оползень уже два месяца преграждает проезд в ту сторону.

Наконец-то нашему водителю удается выяснить реальное положение дел: горные рабочие взорвали завалы, и скоро можно будет проехать.

Пока наш джип взбирается по крутому подъему в гору, к нам неожиданно присоединяется орел и долго сопровождает нас, взмахивая своими царственными крыльями. Я воспринимаю это как благоприятный знак. Не заколдованный ли это йог, как те два знаменитых орла из Южной Индии: вот уже не первое столетие они каждый день без десяти двенадцать появляются с севера, садятся возле храма и принимают пищу из рук священнослужителей. После приема пищи они чистят клювы, обтирая их о скалу (за эти годы в скале образовалась глубокая впадина). Закончив свой ритуал, они улетают дальше в южном направлении.

Погрузившись в мысли об орле, я вдруг отмечаю про себя, как мне нравится думать и слушать о чудесах и как я позволяю им входить в мою жизнь. Чудеса были для меня хлебом насущным с самого детства. Конечно, есть люди, которых мутит от одного упоминания слова «чудо», будто это слово лишает их некой жизненной опоры. Что до меня, то я готов потерять любую опору, если это поможет мне достичь царства Бога. На пути в это царство нас ждет немало чудес: сначала едва заметных, но с приближением к нему все более и более ярких.

Я не имею в виду чудеса, связанные с каким-нибудь лечением руками, отводом болезней или колдовством, — меня такие чудеса не интересуют. Моя душа жаждет чудес, когда высшие силы оживляют мертвую материю и когда прекращают действовать законы природы. Только на этом уровне начинается путь к высшему чуду — чуду божественной любви, любви, одной капли которой достаточно, чтобы свести с ума всю вселенную. Забыв обо всем на свете, я взглядом провожаю орла, который тем временем прощается с нами, издав гортанный крик. Что это? Подтверждение моих мыслей?