Алексей Алнашев - О боли Страница 13

– И тем самым ищет возможность управлять человеком и живым. Так?

– Да.

– А как она это изучает?

– Создавая разные ситуации для выброса силы.

– По-другому говоря, боль дает росток, создавая новую болевую ситуацию в жизни человека. Так?

– Да.

– И далее время снова хоронит боль. Таким образом, боль изучает человека и постепенно набирает силы для управления им. А боли необходимо время для изучения характера и привычек человека?

– Да.

– Значит, боль, управляя человеком, временно позволяет ему чувствовать себя хозяином своей жизни и этим усыпляет бдительность человека. И вот это время, пока боль прорывается сквозь слой времени до ростка, который пускает «усы» для создания новых событий, и есть время изучения болью своего хозяина. Оно продолжается от зачатия до трех лет. Это ясно?

– Да. А что потом?

– Затем боль начинает управлять уже не хозяином, а рабом, создавая ситуации, при которых человек выбрасывает свою жизненную силу на съедение боли и постоянно противодействует ей. Это и есть появление ростка с «усами» боли или, по-другому, размножение боли и выведение ее разновидностей. Это ясно?

– Не совсем. Как человек из хозяина превращается в раба?

– Очень просто. До трех лет человек – хозяин своей плоти и своей душе. Он не причиняет себе боль. А как ты видишь, почто он не причиняет себе боль?

– Потому что боль в это время выполняет свою задачу – создает все условия для того, чтобы человек жил и временно управлял ею.

– Да еще от того, что дитя от зачатия до трех лет строит свою жизнь на силе наших Создателей, а тьма боится Небесного Огня и только тогда проявляется в нас, когда эта сила в нас становится слабей. А сила Небесного Огня слабеет от разных больных мыслей, которые запускают в дитя родители. Вот так. Это ясно?

– Да. Но причем здесь тогда исследование человека болью?

– А то, – ехидничает деда Коля, – что боль, создавая временные набеги на дитя, изучает дитя. Боль исследует, как дитя использует свои силы на защиту от боли, показывая ей этим свои слабые места и ситуации, где дитя полностью полагается на силы своих Создателей. Теперь ясно?

– Да.

– Вот откуда в три года появился обряд определения пола дитем, и только после прохождения этого обряда само себе определяло имена.

– А для чего необходим этот обряд?

– Для того чтобы дитя само определилось кем ему быть в своей жизни – хозяином или хозяйкой. Этот обряд создает условия, чтобы дитя полностью взяло на себя ответственность за свою жизнь и за свои действия да бездействия. Чтобы дитя увидело и убрало в себе слабые места, и у тьмы не было возможности процветать в человеке. Этот обряд самоопределения рушит у тьмы ее результаты, полученные при исследовании человека, да убирает возможности воздействия тьмы на человека. Теперь ясно?

– Да, – отвечаю я в раздумьях.

– А с трех лет что происходит? – продолжает деда Коля.

– Неубранная боль начинает управлять дитем, создавая всякие ситуации для его выживания, и дитя становится рабом, потому что подчиняется ей, чтобы выжить.

– Это как так? Вот, например, давай возьмем такую ситуацию, когда тебе еще не было и года. Мама пошла в огород, чтобы набрать зелени к обеду, а тебя оставила дома. Что с тобой происходит в этот момент?

– Мне страшно. Такое чувство, что меня бросили…

– Вроде бы, что из того, что мама ненадолго пошла в огород, да? Но боль использовала эту ситуацию для управления тобой: ведь мама не предупредила тебя, что уйдет ненадолго. Так?

– Да-а-а, – и я вспоминаю, что у меня была такая ситуация. – Мама пошла в огород выкопать ведро картошки и нарвать зелени на обед, а меня одолел страх.

– А какой страх?

– Что мама меня бросила. Мама меня не любит. Что я умру.

– А откуда этот страх?

– Из утробы.

– Что там произошло?

– Когда я был в маминой утробе, она сказала моей сестренке: «Ты – маленькая, беспомощная, и без мамы – умрешь».

– Так. А эта боль до того, как мама пошла в огород, тебя беспокоила?

– Нет.

– И что за «усы» дала боль в этой ситуации?

– Что мама меня бросила. Что мама меня не любит. Что я умру. Дома стало темно, и казалось, что в темноте кто-то шевелится. Я испугался темноты, того, что меня съедят сидящие в темноте чудовища и монстры, что я больше не увижу маму и папу…

– И вот эти обозначенные «усы» боли в других событиях пустят свои новые корни, ростки и другие усы для создания новых болевых событий в твоей жизни, для рождения в тебе новой боли, с каждым разом плотнее обтягивая плоть и душу паутиной и постепенно высасывая из тебя жизнь.

От этих слов деда Коли у меня пошла дрожь по телу. Моя жизнь представилась мне как фильм ужасов, за одно мгновение промелькнувший во всей своей красе. Я почувствовал неописуемый страх. Тут деда Коля прерывает этот мой «просмотр»:

– Это поправимо, сынок. В любое время можно остановиться и начать жить свою жизнь, убирая боль. А способов, как убрать боль, великое множество. Раньше на этом строилась культура народов. Ты не разочаровался в себе и своей жизни?

– Нет. Я просто не хочу так жить.

– Как так?

– Выживая. Быть рабом своей боли.

– Хорошо…

… на этом я просыпаюсь чуть свет, весь в холодном поту. Баба Аня уже на ногах и хлопочет по хозяйству, а деда Коля сидит за столом и что-то чинит. Увидев, что я проснулся, оба подходят ко мне, и деда Коля спрашивает меня:

– Сынок, ты в порядке?

– Да, все хорошо, – отвечаю я и встаю, как потерянный.

Третья глава

СТИХИИ В ПРИРОДЕ. КАК БОЛЬ УПРАВЛЯЕТ ЧЕЛОВЕКОМ

Как-то в летние каникулы я прибегаю к бабе Василисе. День стоит жаркий: даже птицы утихают и в тени прячутся. Я захожу к ней в дом и вижу.

Баба Василиса, ее дочь тетя Валентина, зять дядя Степан и сосед деда Володя обсуждают какие-то проблемы, внезапно свалившиеся на тетю Валентину и дядю Степана. Увидев меня, баба Василиса знакомит нас и приглашает всех вместе пообедать. Мы обедаем молча, лишь изредка баба Василиса поглядывает на меня так, что мне становится не по себе. Ощущение такое, что я что-то сломал или вторгся во что-то запретное. А в голове моей свербит: «Беда не приходит одна, а всегда сваливаются скопом. Вот и я свалился к ним среди прочего „скопа“, да усугубил их беды. Со мной только одни проблемы. Я здесь лишний. Они обсуждали меня, а как только я пришел, обсуждение прекратилось». И потом я спрашиваю вслух:

– Я вам, случайно, не помешал?

– Нет, мы уже закончили, – отвечает деда Володя. И, словно, отвечая на мои немые реплики, продолжает: А обсуждали мы здесь, что проблема никогда не появляется одна – она каждый раз тянет за собой множество других.

Это, как камнепад в горах. Природа нам показывает, что и откуда вытекает, да во что выливается.

Сказал и замолчал. И тогда я спрашиваю:

– Вы обсуждали меня? То, что я прихожу к бабе Василисе?

На эти мои слова как все засмеются! А баба Василиса смотрит на меня строгим взглядом и говорит:

– Вот, дурачок, а! Знает ведь, что его здесь любят и каждому его приходу рады. А ведь нет – каждый раз этот вопрос задает, чтобы привлечь к себе внимание.

И тоже замолкает.

А меня не покидает ощущение, что они обсуждали проблемы, которые были не предназначены для моих ушей. Тогда я решаю, что сейчас извинюсь перед ними и пойду восвояси, но баба Василиса останавливает меня:

– Сынок, ты вовремя пришел. Необходима твоя помощь. Сбегай-ка до бабы Сони с дедом Колей и пригласи их прийти сюда завтра утром. Да по дороге пригласите бабу Альфию и бабу Гулю – необходима и их помощь. Да сам приходи, а то обиделся: про него, мол, здесь че-то говорят. Словно нам больше делать нечего, кроме того, как его подштанники обсуждать. Посмотри-ка: небось, они опять мокрые или грязные, а то запашок какой-то пошел. Сходи-ка, переоденься – штаны на печке лежат.

После этих слов бабы Василисы внутри у меня отпускает, и я, не доедая обед, бегу к бабе Альфие, чтобы пригласить ее к бабе Василисе да заодно спросить, что означает фраза «беда не приходит одна – она тянет за собой множество других». Да с этой мыслью, на одном дыхании я добегаю до деревни бабы Альфии и замечаю, что природа здесь меня встречает весело, радостно, приветливо: солнышко своими лучами ласкает, а не обжигает. Птицы радостно распевают, ветерок меня нежно подгоняет: беги, мол, беги, тебя здесь ждут… И вправду, забегая в дом к бабе Альфие, я вижу, что она меня уже ждет-дожидается. Сидит за столом, а стол – уже накрыт. Я чувствую, что уже успел проголодаться, и, поздоровавшись с ней, спрашиваю:

– Бабуль, ты че знала, что я приду?