Бхагван Раджниш - Дао. Три сокровища. Беседы о «Дао Де Цзин» т. 1 Страница 2

Стать необычным просто, нужно только усилие, нужна утонченность, нужно развитие. Это строгая внутренняя дисциплина. Вы можете стать очень, очень утонченным, чем-то совершенно неземным, но стать обычным — на самом деле самая необычная вещь. Усилие не поможет — нужна пассивность. Никакая практика, никакие методы, никакие средства не помогут, только понимание. Даже медитация не принесет никакой пользы. Чтобы стать Буддой, медитация поможет. Чтобы стать Лао-цзы, медитация не поможет, только понимание. Просто понимание жизни как она есть, смело ее проживая, не убегая от нее, глядя ей смело в лицо, какой бы она ни была, хорошей или плохой, святой или грешной, раем или адом.

Очень трудно быть Лао-цзы или узнать его. На самом деле, если вы можете узнать Лао-цзы, вы уже Лао-цзы. Чтобы узнать Будду, вы можете не быть Буддой, но чтобы узнать Лао-цзы, вы должны быть таким же Лао-цзы, иначе это невозможно.

Говорят, что Конфуций пришел повидать Лао-цзы. Лао-цзы был старым, Конфуций — молодым. Лао-цзы был почти неизвестен, Конфуция знали почти везде. Короли и императоры приглашали его в свои дворцы, мудрецы приходили к нему за советом. В те дни он был самым мудрым человеком в Китае. И хотя вскоре он осознал, что его мудрость может пригодиться другим, он не был счастлив, он ничего не достиг. Он стал экспертом, может быть, полезным для других, но не полезным для себя. Поэтому он начал тайные искания того, кто мог бы ему помочь. Обычные мудрецы ничего не смогли бы сделать, потому что они сами приходили к нему за советом. Великие ученые тоже ничего не смогли бы, они приходили к нему, чтобы он решил их проблемы. Но кто-то где-то должен был быть — ведь жизнь так необъятна. И он начал тайный поиск.

Он отправил своих учеников, чтобы они нашли кого-нибудь, кто мог бы ему помочь. Когда они вернулись, они сообщили, что такой человек есть, известный просто как старик. Имени его никто не знал. Лао-цзы означает «старик». Это не имя, имени его никто не знает. Он был настолько неизвестен, что никто не знает, когда он родился, кто были его отец и мать. Он прожил девяносто лет, но очень редкие люди встретили его, те, кто имел другие глаза и иное видение, чтобы понять его. Он существовал только для самых редких, такой обычный, но только для редчайших человеческих умов.

Узнав, что существует такой человек под именем Старик, Конфуций отправился его повидать. Увидев Лао-цзы, он почувствовал, что перед ним человек большого интеллекта, целостного ума, логической проницательности и гениальности. Он чувствовал, что в этом человеке что-то было, но не мог понять, что именно. В нем было что-то неопределенное и загадочное. Этот человек не был обычным человеком, хотя выглядел совершенно обычно. В нем было что-то спрятано, он нес в себе сокровище.

Конфуций спросил: «Что ты скажешь насчет морали? Что ты скажешь о том, как развить добрый нрав?» — потому что он был моралистом и полагал, что если развить в себе добрый нрав — это высшее достижение.

Лао-цзы громко рассмеялся и сказал: «Вопрос о морали возникает только тогда, когда вы безнравственны. И если вы бесхарактерны, только тогда вы думаете о характере. Человек с сильным характером совершенно не замечает того факта, что существует что-то похожее на характер. Нравственный человек не знает, что такое слово «мораль». Поэтому не будь глупым! И не пытайся развиваться, будь просто естественным».

Этот человек обладал такой громадной энергией, что Конфуция начало трясти. Он не мог его выдержать. Он сбежал. Его охватил страх, как охватывает страх перед пропастью. Когда он вернулся к ученикам, которые ждали его под деревом, они ему не поверили. Этот человек бывал у императоров, величайших императоров, но в нем никогда не замечали нервозности. А сейчас он дрожал, и по всему его телу струился холодный пот. Они не могли поверить этому. Что произошло? Что Лао-цзы сделал с их учителем? Они спросили его, и он сказал: «Подождите немного, дайте мне собраться. Этот человек опасен». И сказал он своим ученикам так: «Я слышал о больших животных, похожих на слонов, и я знаю, как они ходят. Я слышал о животных, прячущихся в море, и я знаю, как они плавают. Я слышал о гигантских птицах, которые летают на высоте в тысячи миль, и я знаю, как они летают. Но этот человек — это дракон. Никто не знает, как он ходит. Никто не знает, как он живет. Никто не знает, как он летает. Никогда к нему не приближайтесь — он подобен пропасти. Он подобен смерти».

А вот определение Мастера: Мастер подобен смерти. Если вы слишком близко приблизитесь к нему, вы почувствуете страх, вас охватит дрожь. Вами овладеет неведомый страх, как перед неизбежной смертью. Говорят, что Конфуций никогда больше не приходил к Старику.

Лао-цзы был, с одной стороны, обычным. С другой же стороны он был необычайнейшим человеком. Но он не был необычным как Будда, он был необычным в совсем ином отношении. Его необычность не была очевидной, это было скрытое сокровище. Он не был чудодейственным, как Кришна, никаких чудес он не делал, но все его существо было чудом, так, как он ходил, как смотрел, таким, каким он был. Все его существо было чудом.

Он не был печальным, как Иисус, он мог смеяться неудержимым смехом. Говорят, что он родился, смеясь. Когда дети рождаются, они кричат, плачут. А о нем говорят, что он родился, смеясь. Мне тоже кажется, что это правда: такой человек, как Лао-цзы, должен был родиться, смеясь. Он не такой печальный, как Иисус. Он может смеяться, и смеяться потрясающе, но в глубине его смеха присутствуют грусть, печаль, сострадание к вам, ко всему сущему. У него смех не искусственный.

Заратустра тоже смеется, но у него другой смех, в нем нет грусти. Лао-цзы печален, как Иисус, и не печален, как Иисус; Лао-цзы смеется, как Заратустра, и не смеется, как Заратустра. В его печали есть смех и в его смехе есть печаль. Он точка, где встречаются противоположности. Он есть симфония, сама гармония.

Запомните, я не обсуждаю его. Между ним и мной нет различия. Он разговаривает с вами через меня — другое дело, другое имя, другая интонация, но тот же дух.

Сейчас, давайте возьмем изречение:

«Дао, о котором можно сказать — не настоящее Дао»

Сначала позвольте мне рассказать, как были написаны эти изречения, потому что это поможет вам понять их. Лао-цзы жил девяносто лет, фактически, кроме этого, он ничего больше не делал. Жил он полностью. Много раз его ученики просили его писать, но он всегда говорил:

«Дао, которое может быть выражено словами, не есть абсолютное Дао, истина, которая может быть выражена словами, сразу же перестает быть истиной»

Поэтому ему не хотелось ничего писать и говорить. Тогда что же делали с ним его ученики? Они просто были с ним. Они жили с ним, общались с ним, они прямо-таки пропитывались его существом. Будучи рядом с ним, они пытались быть для него открытыми, будучи рядом с ним, они пытались ни о чем не думать, находясь рядом с ним, они становились все более молчаливыми. В этом безмолвии он мог достичь их, он мог прийти к ним и постучать в их двери.

Девяносто лет он отказывался что-либо говорить или писать. Это было его основной позицией: истина не может быть сказана и истине нельзя научить. Как только вы говорите что-то об истине, это больше не истина: само высказывание искажает ее. Вы не можете научить истине. В лучшем случае вы можете указать на нее, но это указание должно быть всем вашим существом, всей вашей жизнью: оно не может быть выражено словами. Он был против слов, против языка.

Говорят, что каждый день он выходил на утреннюю прогулку, и часто за ним шел его сосед. Отлично зная, что разговаривать он не расположен, сосед всегда молчал. Даже «здравствуй» не позволялось говорить, даже о погоде не позволялось говорить. Сказать «Какое прекрасное утро!» было бы слишком долгой болтовней. Лао-цзы шел далеко, на целые мили удалялся он от дома, а сосед шел за ним.

Так продолжалось годами, но однажды случилось так, что у соседа был гость, который тоже захотел пройтись, так что сосед захватил и его. Он не знал Лао-цзы и его привычек. Он начал чувствовать удушье, потому что его хозяин молчал. Лао-цзы молчал, и он не мог понять, почему они такие молчаливые, и тишина начала давить на него.

Если вы не знаете, как быть молчаливым, молчание становится тяжелым. Не то чтобы, говоря о вещах, вы общаетесь, нет. Говоря о чем-нибудь, вы отводите душу. Действительно, посредством слов общение невозможно, возможно как раз противоположное, можно избежать общения. Вы можете говорить и можете создать экран слов вокруг себя, так что ваше настоящее состояние не смогут узнать другие. Вы одеваетесь словами.

Этот человек начал чувствовать себя обнаженным и задыхался, он чувствовал себя неловко и в замешательстве. Поэтому он просто сказал, когда поднималось солнце: «Какое красивое солнце!» или «Какое красивое утро!» Это все, что было сказано за двух или трехчасовую прогулку. Но Лао-цзы сказал: «Больше не бери с собой этого болтуна. Он слишком много говорит, и говорит бесполезно, потому что у меня тоже есть глаза, я вижу, что солнце всходит и что оно красиво. Какая нужда говорить об этом?»