Анастасия Новых - Птицы и камень. Исконный Шамбалы Страница 2

— Всем встать, козлы, всех перестреляю! — заорал он во все горло, затем перешел на мат и начал носиться по дежурке с бешеной скоростью, сбивая стулья, и так еле стоящие на своих трухлявых ножках.

Ребров с Онищенко отреагировали практически сразу, чуть позже подключились и сержанты. Наркомана пришлось успокаивать всей толпой.

В это время остальные двое дружков наблюдали за всей этой возней с абсолютным безразличием. А бомж, видя такое пристальное внимание всех сотрудников к тому человеку, незаметно присел и на четвереньках шустро стал продвигаться к выходу. Однако в дверях, несколько не вовремя для его «персоны», появился старший лейтенант Чмиль, спешивший на помощь товарищам. Его внушительная фигура, занявшая почти весь дверной проем, заставила бомжа ойкнуть от неожиданности. Не сбавляя скорости, бедолага резко повернулся и с таким же проворством в более рекордный срок проделал в той же позе обратный путь. Возле камеры он быстро принял вертикальное положение, заняв прежнее место возле двух наркоманов. Покосившись с опаской на Чмиля, бомж состроил страдальческое лицо и уставился как ни в чем не бывало на заварушку в дежурке. Помощника Реброва изрядно развеселила такая клоунада. Но читать мораль было некогда. Пройдя размашистым торопливым шагом мимо неудачливого беглеца, старлей лишь пригрозил ему пальцем, еле сдерживая улыбку. Тот понимающе чинно кивнул. На этом столь незаметный для окружающих инцидент был исчерпан.

Кое-как усмирили разбушевавшегося наркомана. Тот обмяк так же внезапно, как и взбесился. Всех задержанных закрыли в «обезьяннике». Мужики, принимавшие участие в этой небольшой потасовке, все еще выпускали пар эмоций.

Твою мать, да что сегодня за день — сплошные нервы! — возмущался капитан Онищенко.

Иваныч, никогда не бывает настолько плохо, чтобы не могло стать еще хуже, — хихикнул Чмиль.

Тьфу, тьфу, тьфу!.. Типун тебе на язык! — скороговоркой ответил капитан. — И так весь день мотались, как загнанные шавки… Люди точно «з глузду зъихалы», такие концерты отмачивают на каждом шагу.

Наверное, луна не тем местом повернулась. Вон, глянь в окно: одна большая, круглая, полная ж…

Мужики рассмеялись.

Да уж, точно, что полная ж… Сегодня из девяти вызовов четыре раза вхолостую съездили. Народ шарахается уже от любого стука-грюка.

Ну, так по телевизору же объявили… Вот народ и бдит.

Лучше бы так свидетели бдили! А то в собственном магазине убили хозяйку, и никто ничего не видел и не слышал! Тут и так дел невпроворот… Представляешь, «гастролеры», твою мать, опять у нас объявились…

Только их нам не хватало, — с горечью произнес Ребров.

О то ж, — кивнул капитан. — И что за жизнь? За такую мизерную месячную зарплату такой большой ежедневный геморрой!

Иваныч, надо быть оптимистом, — заявил старший лейтенант.

Молодой ты еще, жизни не нюхал. Оптимист — это бывший пессимист, у которого карманы полны денег, желудок работает превосходно, а жена уехала за город.

Мужики вновь рассмеялись.

Что-то Чмиль сегодня подозрительно веселый. Ребров, ты не находишь? — с улыбкой спросил Онищенко.

Да это он такой после встречи с приятелем, — с таинственной улыбкой ответил майор.

С приятелем?! — глаза Онищенко загорелись озорным огоньком. — Видел я его «приятеля» тут на крылечке! Там такие формы — будь здоров! Такая грудь, такая «луна»…

Да ладно тебе, — с довольной ухмылкой промолвил Чмиль. — Может это любовь с первого взгляда.

Угу, какая по счету? — с издевкой спросил Онищенко. — Жениться тебе надо, бо любовь с первого взгляда становится твоим хроническим конъюнктивитом.

Чем, чем? — переспросил старлей.

Глазной болезнью.

Чё, Иваныч, завидуешь, да? Между прочим, все люди рождаются свободными и равными, — и, помолчав немного, Чмиль с хитрецой в голосе добавил: — Но некоторые потом женятся.

Ну, вот так всегда! — махнул рукой капитан Онищенко, и в дежурке вновь послышался приглушенный смех.

Рабочий день близился к концу. Он действительно выдался очень напряженным и тяжелым как для жителей города, так и для стражей порядка. Зло, которое породило новая банда своей деятельностью, разрасталось, словно на дрожжах. Оно сеяло в людях все больший страх и как магнит притягивало самое худшее. Помимо залетных «гастролеров» на улицах города появилась группа подвыпивших подростков, пытавшихся продемонстрировать прохожим свою коллективную силу. Участились преступления на бытовой почве. Люди точно теряли истинный облик, поддаваясь негативной стороне своей сущности.

Ближе к двенадцати ночи РОВД заметно опустело. Остались лишь опергруппа да дежурные. Накопившаяся за день усталость клонила людей ко сну. Старший лейтенант Чмиль задумчиво походил взад-вперед и остановился перед «обезьянником». Оттуда доносилось тихое сопение спящих «обитальцев». Удовлетворившись спокойной обстановкой, старлей вновь уселся в старенькое, потертое кресло, доставшееся дежурке по наследству из бывшего красного уголка. Ноги закинул на единственно более-менее целехонький стул. Устроившись таким образом, он взял какую-то старую газету и сделал сосредоточенный вид, пытаясь вникнуть в суть информации. Но уже через полчаса газета мирно вздымалась от приглушенного храпа старшего лейтенанта.

Сержант Костюшкин пытался бороться со сном, сидя сбоку за столом. Но молодой организм брал свое. Веки наливались свинцовой тяжестью. Так он и задремал юношеским сном, беззаботно поддерживая щеку рукой. Лишь когда трезвонил телефон, оба помощника вздрагивая, просыпались. Но, не обнаружив постороннего начальства, вновь погружались в сладкую дремоту.

Один Ребров сидел на посту, не смыкая глаз. Боль не отпускала его тело. Анальгин временно притуплял ее, но не избавлял вовсе. Таких длительных приступов боли у майора еще не было. Тело становилось как будто чужим и приходилось прилагать немалые усилия, чтобы заставить его двигаться. Лишний раз и шевелиться не хотелось. Зато сознание… Оно лихорадочно работало на полную катушку и там шёл какой-то внутренний анализ прожитой жизни. И все это происходило в своеобразном отчуждении сознания от организма, сквозь туманную пелену тупой, ноющей боли.

Ребров никак не мог успокоиться после последнего звонка. «Что случилось с людьми? Что случилось с миром? Точно озверели все, озлобились… Еще эта бабка… Бессонница, что ли, на нее напала? Тут и так напряженка, а ей вздумалось лекцию читать по телефону в двенадцать ночи “какая никудышная сегодня милиция”… Критиковать все умеют! Пришли бы здесь сами поработали “золотарем по очистке человеческих отходов”! Добропорядочные граждане не видят и сотой доли той грязи, с которой ежедневно приходится иметь дело милиционерам… Лучше бы больше занимались воспитанием своих детей и внуков, чем проклятиями раскидываться. Вон подростки предоставлены сами себе! Дебоширят, колются просто так, от скуки и безделья, беря пример со своих “продвинутых” корешей. А психика-то ломается быстро… Начинают с маленького “косячка”, чтобы не выглядеть перед друзьями “лохом”, а потом и не замечают, как полностью становятся зависимы от этой “дури”. За дозу наркоман и мать родную продаст! А ведь когда задерживаешь подростков, родители стойко твердят, что “мой сын не такой”, “задержали ни за что ни про что”. А ты как дурак оправдываешься, пытаешься раскрыть им глаза на реальные факты и их скорое безрадостное будущее. Спрашивается, на кой мне это все надо? Тут и так жизнь не мед…

Вон начальство бичует нашего брата за слабую раскрываемость. А откуда может быть раскрываемость преступлений, если милиция работает на голом энтузиазме? Бюджет МВД чуть ли не каждый год урезается законодателями. Практически развалена патрульно-постовая служба. А ведь раньше именно благодаря ей раскрывалась по “горячим следам” большая часть уличных преступлений. Из органов стали все чаще увольняться опытные сотрудники из-за той же нехватки денег, разуверившиеся во всем и вся. И к чему это привело? Ни к чему хорошему. Профессиональное ядро многих служб фактически разрушилось, места высококлассных специалистов заняла необстрелянная молодежь, добрая половина которой не имеет высшего образования. Да и какие у них сейчас стимулы, у этой молодежи? Офицерская честь, порядочность, достоинство, как бывало в мое время? Нет. Сейчас главный стимул — жажда власти и легкой наживы. Прикрываясь законом, обирают граждан без зазрения совести, да еще и хамят, — Ребров взглянул на мирно дремавшего Костюшкина и Чмиля. — Не все, конечно, но значительное большинство. Откуда же будет доверие у народа, чьи интересы, собственно говоря, милиция и призвана защищать?»

Майор помассировал веки и лоб, чтобы хоть как-то облегчить эту тупую боль.

«А с другой стороны, и пацанов можно понять, — продолжал размышлять он. — Им семьи кормить надо. Кому охота свою задницу под пули подставлять и ежедневно нервы трепать в этой грязи за такую мизерную зарплату? Просто какой-то замкнутый круг… А я тут сижу на телефоне как козел отпущения и выслушиваю все претензии к системе…»