Петр Петров - Интеллектуальные пилюли Страница 2

«Не только ты читал Блума. – перебил Веню Рыбка – лимбическая система не способна к рассуждениям. И вообще, это центр эмоций и мотиваций, центр удовольствия и наслаждения. Это самая старая часть мозга, доставшаяся человеку от животного.»

«Почему-то ты, Рыбка, отождествляешь способность к рассуждению и разум. – не смущаясь, продолжил Веня. – А вот ты представь, что именно в лимбической системе сосредоточена душа человека, его первое „я“, его желания, его „хочу“. Эта часть человека не способна к рассуждениям, она также безгласна. Ты никогда не сможешь ее понять, потому что она не манипулирует понятиями. И вот эта часть твоего существа тобой и управляет. В твое второе „я“ только интерпретирует и объясняет выбор лимбической системы, но объясняет по-своему. Ну, например, идет девушка. Твое первое „я“, твоя молчаливая душа определила, что девушка тебе подходит. И все тут. То есть она тебе „по душе“. И ты, точнее твое второе „я“, неокортикс, почему-то решаешь, что девушка хорошенькая, что у нее красивое лицо, длинные ноги, и что тебя непонятно почему тянет к ней как магнитом. А чего тут думать-то. Все уже решено за тебя, дружище. И теперь ты будешь мучиться, если не познакомишься с ней и не уговоришь выйти за тебя замуж. Называется это – душевный разлад.»

«То есть ты хочешь сказать, что душа человека неспособна к высокому, потому что не умеет думать, а умеет только желать и наслаждаться?» – внес свою лепту Кабан.

«Именно так, Кабан. – назидательно продолжал Вениамин. – И не налегай ты так на „Зосю“, нам еще не надоела твоя компания. Наше первое „я“ от животного, и его желания не всегда моральны, потому что оно не знает морали. Но зато ее знает наше второе „я“, совсем человеческое. И задача моральной части нашего существа сдерживать и воспитывать нашу животную часть.»

«Ах, эта постоянная борьба так изматывает… – вздохнул Рыбка – В общении с женщинами я чувствую, что верх в этой борьбе все время берет мой «животный человек».

«А не надо бороться с самим собой. Надо любить свое животное начало, своего „животного человека“ – хорошо ты выразился, Рыбон – надо развлекать его, баловать иногда, но держать в строгости, как любимую собаку. – разволновался Веня и громко провозгласил – Любите, люди, животное в себе – именно это, союз двух животных и двух человеков – душевного и рассудительного, подарит вам счастье!»

«Зося», видать, добралась и до этого строгого ума и вывела его из строя.

Последствия этого громкого лозунга Вениамина не заставили себя долго ждать. Пока наши друзья произносили торжественный тост за «два животных и два человека», к ним шаркающей походкой приблизился один из обитателей «дна жизни», в котором они устроили свой научный диспут. Судя по внешнему виду, этот обитатель не воспитывал свое животное начало, и оно преобладало во всех проявлениях, в том числе и на запах.

«Ппп …ппппп….» – произнес обитатель.

«По-моему, он хочет что-то выразить словами, и не может. Значит, им руководит „животный человек“!» – засуетился Рыбка и участливо спросил – «Пппп… – это привет? Или пожалуйста, вы хотите сказать?»

«А вот по-моему он хочет не выразить, а выразиться. – встрял в этот безумный диалог изрядно пьяный Кабан – Ну, выражайся, ты, ублюдская кегля!»

«Ппп….пошел ты, ппп…. падла – наконец выдавила из себя «ублюдская кегля».

«Видите, пошло….» – торжествовал Кабан.

Торжество это было недолгим. В возникшей паузе друзья с ужасом увидели множество повернутых к себе бледных лиц завсегдатаев притона.

«Все допили?» – шепотом спросил Веня.

«А мне здесь никогда не нравилось.» – так же шепотом ответил Рыбка.

Обстановку надо было разрядить, и это, как всегда, сделал Кабан, с присущим только ему изяществом.

«Спокойно, господа алкоголики! Вы слышите, как громко в нем „Зося“ говорит!» – внезапно и не к месту завопил он и рванул к выходу, прокладывая дорогу друзьям.

«Прямо, Шекспир какой-то…» – пробормотал Рыбка, выбираясь на свежий воздух из полуподвала пивной. Арьергард прикрывали мы с Веней. Причем от Вени было мало толку, потому что я волок его под мышки, а сам Веня в позе боярыни Морозовой продолжал читать свою странную мораль изумленным обитателям этого храма Бахуса.

Солнце золотило купола Елоховки. Теплый вечерний ветер завивал смерчи из окурков на Бакунинской. Было хорошо…

О пространстве и времени

Стояла чудесная золотая осень. Шел 1977 год. Леонид Ильич Брежнев еще страстно целует Эрика Хонекера, памятник Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому еще горделиво возвышается на Лубянской площади, Борис Абрамович Березовский еще заведует лабораторией в Институте проблем управления АН СССР, а мрамор для облицовки Манежной площади еще лежит в земле.

55° 5» 73» северной широты, 39° 4» 40» восточной долготы, излучина Оки. Один из совхозов Советского Союза, какой именно – оставим в тайне, потому что еще как минимум семь совхозов претендуют быть местом упомянутых в этом рассказе событий.

Почему такие интригующие определения в пространстве и времени? Да потому, дорогой читатель, что о них и пойдет речь.

Четверо друзей шли берегом Оки. Если вы случайно не успели с ними познакомиться в предыдущем рассказе5, самое время сделать это сейчас.

Кабан. Выдающаяся личность по всем, как говорится, объеме этого слова. Кстати, «как говорится» – это его любимое выражение. Словесный индикатор работы мозга, вроде мигающей лампочки на мобильном телефоне (современные молодые люди используют для этих целей словечко «короче»). Толстый, энергичный и циничный Кабан всегда прет напролом. В силу этих качеств, Кабан является промотором всех диспутов нашей четверки.

Вениамин Видивицын, по кличке «Веник». Постоянно жалуется на это прозвище, утверждая, что его чудна’я фамилия и имя уже являются довольно занятной кличкой6. Веня философ. Он увлекается наукой и обладает удивительной способностью делать из простейших явлений глубокомысленные познавательные выводы. Иногда это раздражает его друзей. Впрочем, для описания наших событий это свойство разума Веника будет весьма полезно.

Рыбка. Происхождение (этимология, как выразился бы Вениамин) этого прозвища связано с излишней чувственностью нашего героя. Из остальных черт характера отметим нерешительность, вечные сомнения в себе и окружающих. Рыбка обладает декадентской внешностью, начитан, хорошо знает французский и, как профессор Выбегалло, любит вставлять в речь французские фразы, к месту и невпопад. Например, это вступление к рассказу он назвал бы «trop artsy7».

О себе я, как всегда, умолчу. Я просто свидетель этих необычных назидательных диалогов, которые пытаюсь донести до вас в занимательной форме, вроде рассказов Апулея, но только без ишака.

Итак, четверо друзей вышли в путь. Какие обстоятельства заставили их сделать это? Да просто этой осенью они занимались очень простым и понятным для любого советского студента делом – отбывали трудовую повинность «на картошке». Благородный труд на лоне природы вместо скучных лекций, внесение своего посильного вклада в продовольственную программу Партии и правительства – такими саркастическими рассуждениями утешали себя друзья. Вечером после работы в деревне делать нечего, ужин съеден, телевизора нет, а на Вениной гитаре вчера лопнула струна – вот и все обстоятельства. Да, еще же танцы. Но там тоже произошла конфузия – один из членов их трудового коллектива, находясь сильно подшофе, или просто «ivre comme une bête8», как выразился Рыбка, заснул на биллиарде, и закрыл этим проступком дорогу в развлекательный клуб.

Солнце садилось, освещая своим золотым светом красоты осенней русской природы. «Расширитель сознания», составленный Кабаном из местных алкогольных суррогатов и заботливо влитый в глотки друзей, постепенно всасывался в кровь и способствовал возвышенному восприятию действительности.

Прогулка как прогулка. Друзья шли вперед, без особой цели, полагаясь на звериный инстинкт Кабана. Куда же может завести их это неугомонное существо? И вот уже первое препятствие преградило им путь. На холме расположился приземистый длинный барак, в котором любой знаток сельской архитектуры времен СССР легко признал бы свиноферму. Наши приятели такими знаниями не располагали, но по одуряющему запаху свежего навоза легко догадались о назначении этого сооружения. Навоз разливался перед ними безбрежным морем.

«Друзья мои, Кабан привел нас к себе домой, „cochon sale9“» – брезгливо произнес Рыбка.

«Где же это вы видели свиноферму без навоза? Как говорится, где свиньи – там и навоз.» – обиженно оправдывался Кабан.

«Похоже, весь навоз мира собрали здесь. Будем искать переправу через эту навозную реку. Идем налево, вон к той роще – предложил Вениамин, – мужайся, Рыбон, теперь ты знаешь, как пахнет ремесло колхозника…»