Екатерина Мириманова - Верить, понимать, обретать Страница 24

Моя дочь чаще всего адекватный ребенок. Кто-то скажет, что я сейчас пишу несколько отстраненно, но я не люблю, когда ребенка возводят в ранг Бога или когда сквозь каждую строчку о детях сквозит какой-то «материнский надрыв». Я очень люблю Катю, ее зовут так же, как меня, это стало своеобразной традицией в нашей семье. Моя мама тоже Катя, а еще была прабабушка Катя. Только вот бабушка выбилась из этой плеяды. Но сейчас я не об этом. Моя дочка очень умная, красивая, но я стараюсь не перегибать палку в ее отношении. Я часто хвалю ее, говорю, что она самая-самая, стараюсь проводить с ней как можно больше времени, что не всегда удается, учитывая мой напряженный рабочий график. Однако в глубине души я постоянно помню о том, о чем часто пишу в своих книгах для женщин. Я понимаю, что рано или поздно она вырастет и скажет: «Мама, я ухожу жить к Ване». И в тот момент, если я буду вести себя иначе, я переживу стресс и крах всех своих надежд.

Нельзя ни в ком растворяться, ни в мужчине, ни в ребенке. Создавая избыточную активность вокруг кого-то, вы провоцируете его отдаляться от вас. Я стараюсь строить свою жизнь так, чтобы спустя некоторое время мне не пришлось никого упрекать в том, что мои лучшие годы пропали зря. Знаете, я часто сталкиваюсь с ситуациями, когда мама или бабушка говорят своей дочери или внучке: «Я для тебя, а ты...», и в ответ слышат: «Тебя же никто об этом не просил!» – и в какой-то мере обе стороны правы. Старшее поколение делало в тот момент все, что могло, на подъеме, по велению души. Младшее действительно не просило идти на жертвы и просто воспринимало происходящее как данность. По большому счету, секрет хороших взаимоотношений между родителями и детьми в том, чтобы отдавать ровно столько, сколько можешь подарить бескорыстно, не ожидая ничего взамен. Если же ваша жизнь становится одной большой жертвой и вы не можете устроить свою судьбу, в итоге вы обязательно скажете об этом своему ребенку рано или поздно. Чтобы такого не произошло, постарайтесь задуматься прямо сейчас о том, что будет, когда ребенок покинет вашу жизнь. Вы будете устроены? Или начнете оправдывать свое прошлое бездействие наличием отпрыска? Если вы боитесь наладить свою жизнь, не прикрывайтесь сыном или дочерью, они ни при чем.

Так вот, возвращаясь к моей дочери, я думаю, что она замечательная. Она воспитана в таком ключе, что имеет право на собственную жизнь в той мере, насколько позволяет ее шестилетний возраст, но при условии, что я имею право на свою жизнь тоже. Мы уважаем личное пространство друг друга.

Поэтому я знала – если возьму ее с собой, это не станет для меня чем-то вроде пытки, наоборот, она будет меня поддерживать в те минуты, когда мне станет плохо. А таких мгновений, забегая вперед, случится в Индонезии много, потому что отношения с Юрой к нашему отъезду окончательно зашли в тупик. Я, кстати, предложила ему поехать вместе, но он отказался, и меня это совсем не расстроило, потому что я тогда уже понимала, что совместное будущее стало невозможным из-за той стены боли и непонимания, которая нарастала. Мы почти перестали разговаривать о чем бы то ни было, он постоянно работал, хотя я думаю, что с его стороны подобное поведение тоже было уходом от реальности.

Нервничать меня заставляла неопределенность. Мы практически жили вместе, в его доме имелось огромное количество моих вещей: одежда, косметика, украшения, обувь – все это я как-то «незаметно» перевезла к нему, и мы проводили вместе почти всю неделю. Я уезжала только тогда, когда забирала дочку из Подмосковья на выходные. После аварии мы договорились с бывшим мужем – поскольку я тогда чувствовала, что схожу с ума от напряжения, – что она будет проводить с ним неделю, начнет там ходить в детский сад, а я буду забирать ее по выходным. Мне тяжело далось это решение, но я понимала, что в противном случае просто потеряю рассудок. К тому же, в конечном итоге, я успевала с ней общаться более плодотворно, потому что раньше всю неделю она проводила с няней, а в выходные уезжала к бывшему, что делало наши отношения с ней достаточно странными. Сейчас же я могла проводить с ней больше времени, хотя фактически его вроде как стало меньше.

Юра очень хорошо ладил с моей девочкой в те редкие дни, когда с ней пересекался, но когда я видела их вместе, то никак не могла выбросить из головы мысль, что не хочу впускать его в ее жизнь. Он был не тем человеком, который мог ей что-то дать. И меня это очень расстраивало. Потому что мне хотелось, чтобы все было по-другому. Но я не могла ничего изменить.

Так вот, несмотря на то что мы фактически жили вместе и я приезжала к нему почти каждый день после работы (это стало негласным правилом как-то незаметно), я очень нервничала от того, что правило оставалось негласным. Я имею в виду, что я не понимала, где же на самом деле мой дом. Моя квартира уже не была для меня «очагом», потому что я там совсем не появлялась. Его дом тоже не был моим, потому что я прекрасно знала, что в любой момент может нагрянуть внеочередная «делегация», и меня вежливо попросят покинуть помещение. Подобное положение дел сводило меня с ума. Мне и так хватало неопределенности, усталости, переживаний, а моя новая псевдоналаженная жизнь лишь подливала масла в огонь.

В Индонезию мы с дочкой улетали от Юры, как обычно. Он жил близко к аэропорту, да мне и не хотелось проводить последнюю ночь в Москве вдали от него. Знаете, пожалуй, самое приятное, что он сделал для меня, – научил засыпать вместе, в обнимку. Нет, раньше я тоже, конечно же, могла уснуть рядом с мужчиной, слегка приобнявшись, но Юра любил «полный телесный контакт», так, чтобы мы были максимально близко. Я очень полюбила это ощущение, мне не хватало его, когда мы разлучались, и я часто представляла, что мы все равно рядом, даже на расстоянии нескольких тысяч километров.

Но в этот раз все шло как-то не так с самого начала. В голове вертелись обрывки его и моих фраз, мысли, колкие воспоминания о неприятных моментах, и все это заставляло меня просыпаться по десять раз за ночь. Наверное, если бы я была средневековым писателем, я бы сказала, что «потеряла покой». Чем дальше, тем чаще я прокручивала в голове картинки, и тем больнее мне становилось. Нет, я не мазохистка, просто я начала мысленно готовить себя к концу, понимая, что в противном случае никогда не смогу прекратить все это.

Самолет вылетал поздно вечером, поэтому большую часть пути мы с дочкой проспали, реагируя лишь изредка на внешние раздражители, вроде проходящих мимо стюардесс или кричащих детей. Хотя нет, помню, что в самом начале полета я открыла компьютер и начала писать свои выводы, касающиеся Юры и всего произошедшего между нами, что-то из разряда писем, которые не собираюсь отправлять. Ничего нового я там не говорила, но впервые описывала все в достаточно резкой форме.

Я проснулась лишь за полчаса до прилета и увидела... потрясающе красивые облака. В самолетах я всегда прошу место у окошка, правда, обычно мне почему-то достаются места над крылом, но это не так важно. Главное, что я могу видеть хотя бы кусочек неба. В юности из-за своей любви к небу я даже хотела стать стюардессой (видимо, подобное желание возникло тогда, когда я поняла, что пока не в состоянии стать писательницей). Однако меня отговорили от подобной идеи, рассказав, что устроиться на международные линии – крайне тяжелая задача, а на внутренних мне работать совсем не хотелось. Так вот облака над Бали – совершенно потрясающие. Мы подлетали на рассвете, и они красиво подсвечивались и бликовали сиренево-розовым, но главное, они были странной формы, не плоской, как обычно, а вертикальной, и напоминали столбы в небе. Я смотрела как зачарованная на то, как наш самолет опускался все ниже, вот уже показалась зеленая территория острова. После Египта меня не перестает удивлять тот момент, когда подлетаешь к месту, где имеется море, и оно буквально утопает в зелени, потому что раньше я обычно видела за окном достаточно унылую картинку.

Мы вышли из самолета, выстояли бесконечно долгую очередь, казалось, таможенник не шевелился вовсе. У меня впервые сняли отпечатки пальцев, что меня ужасно повеселило – уже ради этого стоило поехать в Индонезию.

Мы покинули здание аэропорта, и на нас сразу надели венки из магнолий. Правда, не тех, что я люблю, более мелких, желтоватого оттенка, но все равно было очень приятно после длительного перелета очутиться в каком-то другом измерении.

Дойдя до автобуса и устроившись в нем, я оглядывалась по сторонам, пытаясь понять, где я. Разница во времени была приличная, около четырех часов, и это усиливало невозможность прийти в себя. Гид что-то рассказывал, но я почти не слушала его. Я включила свое внимание лишь тогда, когда он поведал, что многочисленные статуи, попадавшиеся на пути следования, одетые в клетчатые черно-белые юбки (!), являлись отражением местных идей о религии. Хинду поклоняются и добру и злу, они считают, что плохое тоже заслуживает подношений. Отсюда и странное цветовое сочетание в одеянии статуи. В этом было что-то очень близкое для меня, я отчетливо сознавала, что уже давно перестала делить жизнь на хорошее-плохое, и стала одевать «своих Богов» в оба цвета.