Иосиф Телушкин - Слова, которые ранят, слова, которые исцеляют. Как разумно и мудро подбирать слова Страница 25

Эта дискуссия в Талмуде поднимает вопрос, обсуждаемый светскими и духовными мыслителями на протяжении тысячелетий: «Когда, если вообще когда-либо, приемлемо лгать?»

Поразительное число специалистов по нравственности отвечает: «Никогда». Они не только не одобряют тактичность в словах, за которую выступает Гиллель, но считают, что ложь неприемлема даже тогда, когда под угрозой находится ваша жизнь.

Святого Августина, жившего в IV веке и бывшего, вероятно, одним из наиболее выдающихся учителей Церкви, можно отнести к самым решительным сторонникам этой позиции. Он полагал, что раз неправдивые речи стоят человеку жизни вечной, то лгать ради спасения обычной жизни глупо и неоправданно: «Разве заявление, что для того, чтобы кто-то мог жить, другой должен умереть духовно, не является глубоко неверным? …Поскольку ложь лишает жизни вечной, не может быть позволительным лгать, чтобы спасти бренную жизнь другого человека».[99]

Абсолютистская позиция Августина оказала влияние на некоторых чрезвычайно героических католиков, которые решили, что вели себя безнравственно, говоря неправду. Отец Руфино Ницаци, деревенский священник, спасший в Ассизи от нацистов триста евреев, предоставив им фальшивые документы и позволив смешаться с местным нееврейским населением, очень тревожился за свое участие в подлоге: «Я стал мошенником и обманщиком ради благого дела, уверяю вас, но все же грешником. Хотя, я уверен, уже давно восстановил свое согласие с Богом, и Он простил мое противоправное действие».[100] Судя по всему, отец Ницаци считал тех, кто отказался от подобной лжи (и спасения таким образом жизней невинных людей), менее греховными чем он.

Эммануил Кант, живший в XVIII веке и ставший, вероятно, одним из наиболее значимых философов, считает истину универсальным нравственным абсолютом, не имеющим никаких исключений. В своем эссе «О допущении лжи из благих побуждений», Кант полемизирует о следующей ситуации: если предполагаемый убийца спрашивает, «а не спрятался ли у нас человек, которого он преследует», – то непозволительно лгать и вводить его в заблуждение.{15}[101] Кант идет дальше, заявляя, что давая достоверную информацию при ответе на вопрос потенциального убийцы о местонахождении его предполагаемой жертвы, вы не несете вины за последующее убийство. Однако в том случае, если вы соврете убийце, что вашего друга нет дома, не зная при этом, что он действительно покинул дом, и убийца встретит его на улице и убьет, то вас вполне можно обвинить в его смерти. Поскольку, если бы вы сказали правду, возможно, убийца бы задержался, пока обыскивал дом, и таким образом убийство можно было бы предотвратить. Так всякий, кто говорит неправду, какими бы благими мотивами он не руководствовался, должен нести ответственность за последствия, сколь бы непредсказуемыми они ни были, и расплачиваться за них даже в суде». (У читателя эссе Канта может возникнуть чувство, что Кант испытывает гнев к убийце не меньший, чем ко лжецу, пытающемуся его обмануть.)

Воззрение иудейской Библии ярко отличается от воззрений как Августина, так и Канта. Когда жизнь в опасности, Библия показывает, что Бог не только позволяет ложь, но даже обязывает лгать. Например, когда Бог велит пророку Самуилу помазать Давида на престол вместо Саула, Самуил отказывается: «Как я пойду? Саул услышит и убьет меня» (1-я Царств, 16:2).

Бог не пообещал поддержать Самуила, не велел ему сказать правду и принять на себя все последствия. Более того, Он научил пророка, как обмануть Саула, сказав, что цель его прихода не в том, чтобы совершить помазание нового монарха, а поднести жертву. Очевидно, Бог пожелал показать Самуилу, что человек не обязан говорить правду потенциальному убийце.

Как быть в той ситуации, с которой мы все сталкиваемся, когда ложь имеет своей целью не сохранить жизнь, а уберечь чувства? Представьте, Кант приглашен на свадьбу и разговаривает с женихом:

– Что вы скажете о моей невесте, профессор?

– Судя по ее внешнему виду, вы женитесь на ней не из-за ее красоты; из общения с ней я могу сделать вывод, что интеллектуальными способностями она не блещет. Возможно, у нее хороший характер, но я бы не стал заявлять об этом лишь после нескольких минут общения с ней.

– Спасибо, профессор, за то, что искренне высказали мне свои наблюдения, но я бы хотел поставить вас в известность, что ваши слова причинили мне немалую боль.

На это Кант вполне бы мог ответить словами, выраженными в ранее приведенном эссе:

«Правдивость в заявлениях… нравственный долг каждой личности, каковы бы ни были неприятные последствия этого для самого говорящего или других людей».

Подобная верность правде – под девизом «Я за ценой не постою» – создает весьма нездоровую динамику.

В том, что касается обмена мнениями, то в иудейских учениях есть немало советов о том, когда и как следует говорить правду, а когда не следует. В качестве примера того, когда не следует лгать, Талмуд приводит достаточно забавную ситуацию, произошедшую с Равом, жена которого изводила его тем, что готовила абсолютно не то, о чем он ее просил. Если он просил чечевицу, она готовила бобы, если он просил бобы, она готовила чечевицу.

Когда их сын Хия подрос и стал понимать, что делает его мать, он начал переворачивать просьбы отца к ней. Если Рав говорил, что хочет чечевицу, мальчик сообщал матери, что отец попросил бобы.

В один из дней Рав сказал сыну: «Мама стала значительно лучше». На что Хия ответил: «Это потому, что я переворачивал твои просьбы».

Оценив сообразительность сына, Рав велел ему больше так не поступать, поскольку «привычка уст ко лжи есть зло».[102]

Рав был готов отказаться от тех выгод, что несла с собой ложь его сына, чтобы дать возможность мальчику вырасти честным человеком. Из этого можно сделать вывод: нам не следует приучать ребенка говорить неправду в наших интересах, будь то при ответе на нежелательные телефонные звонки («Скажи, что папы нет дома») или билетерам в кинотеатре («Скажи им, что тебе еще одиннадцать лет»). Ребенок, которого родители приучили обманывать и ловчить для них, быстро научится обманывать и ловчить в своих собственных интересах.

Согласно Талмуду, родителям не подобает лгать своим детям: «Не следует обещать ребенку что-то дать, а потом не делать этого, поскольку таким образом мы учим его обманывать».[103] Если родитель пообещал ребенку какой-то подарок, но не «вручил» его, ребенок сперва может испытывать горькое разочарование, но со временем придет к циничному выводу, что так устроена реальная жизнь.

Далее Талмуд запрещает обманывать или вводить в заблуждение человека с целью обеспечить получение собственной выгоды. Например, запрещается приглашать кого-то в гости, заранее зная, что он или она откажутся от этого приглашения, поскольку ваша цель – вызвать у человека чувство признательности и обязанности вам за то, чего вы на самом деле никогда и не намеревались сделать.[104] Также не позволительно открывать бутылку дорогого вина, говоря гостю, что делаете это в его честь, хотя намеревались открыть ее при первом удобном случае.[105] С другой стороны, если гость придет к неверному заключению и скажет: «Я глубоко тронут тем, что вы в мою честь подали столь замечательное вино», то он сам ввел себя в подобное заблуждение, и вы не обязаны его поправлять, поскольку можете этим его обидеть.

Действительно, когда стоит цель избежать причинения другому человеку необоснованной душевной боли, иудейский закон становится заметно терпимее к полуправде и «белой лжи». Например, в главе 18 книги Бытия описывается приход к Аврааму и Саре, когда ему было уже 99 лет, а ей 89, трех ангелов.

Ангелы поведали Аврааму, что на следующий год будет у Сары сын. Сара была поблизости, услышала это и рассмеялась, сказав: «Теперь, когда я иссохла, куда мне наслаждаться с супругом своим, который столь стар?»

В следующем стихе Бог спрашивает Авраама: «Почему смеется Сара, говоря: “Неужели я действительно смогу родить, когда я состарилась?”» (Бытие, 18:12–13). Сравнив слова Сары и Бога, можно заметить, что Бог не передает Аврааму весь комментарий Сары, он опускает упоминание об Аврааме «который столь стар», скорее всего с мыслью, что подобное замечание может причинить ему боль или разозлить. На основе этого момента Талмуд делает заключение: «Мир и гармония чрезвычайно важны. Зная это, даже Господь видоизменил правду».[106]

Согласно учениям раввинов, Аарон, старший брат Моисея и Главный Священник, столь высоко ставил установление мира между враждующими сторонами, что откровенно лгал ради достижения этого. В широко известном мидраше (комментарии раввинов на слова Библии), раввины рассказывают: