Джулия Кэмерон - Золотая жила Страница 30

"А это кто? — остановилась я на минутку. — Очень интересно…"

Оказалось, он и был очень интересным человеком. Всемирно известный композитор, флейтист-виртуоз, звукотерапевт Тим Уитер был приглашен развлекать публику. Я должна была учить, а он играть. Я была основным блюдом, он — десертом. Вместе мы составляли интеллектуальный завтрак.

Мне повезло, и нас посадили вместе. Я наклонилась к нему через столик и спросила:

— Вы не могли бы помочь мне… настроить студентов перед лекцией? Мне бы так хотелось, чтобы они меня услышали.

— Что ж, конечно, — удивился, но согласился Уитер.

Мы даже не представляли, что нарушали давно устоявшийся ритуал. Здесь все так привыкли, что сначала идет занятие, а уж потом развлечение, что ведущий не очень-то обрадовался нашему предложению. К счастью, он все же согласился.

— Мы же позволим им, правда? — обратился он к публике. — Тим и Джулия попросили… мы же не против?

И Уитер вышел на сцену.

Если вы никогда раньше не слышали тонирования, то должны знать, что это древняя духовная техника, которая помогает настроиться и сосредоточиться. Она исполняется вокально и создает гармонии, которые умиротворяют душу и успокаивают ум. Мой друг Тим говорит, что это как будто "слушать ветер в пещере". Это очень подходящее сравнение. Рот и есть та самая пещера, а дыхание и контроль, порождающие звук, и есть тот самый ветер.

Уитер поставил перед собой индийскую фисгармонию и приготовился тонировать. Держался он приветливо, но с достоинством.

— Доброе утро, друзья. Меня попросили тонировать для вас. Очевидно, некоторые из вас представляют, чем я занимаюсь…

Уитер как будто выстроил собор из звука, чтобы мне было, где вести занятие. На своей индийской фисгармонии он задал низкий тон и стал напевать. Звуки были очень сильные, как будто гипнотизировали и трогали до глубины души. Они состояли из глубокого основного тона и обертона[13] и сохраняли характерный оттенок тибетской и монгольской монастырской музыки.

"В тонировании нет никакой тайны. Его можно объяснить посредством как традиционной науки, физиологии и психологии, так и наиболее древних представлений об отношениях человека с Богом", — пишет звукотерапевт Лорел Элизабет Кайс. Тем не менее, тонирование звучит таинственно.

Через несколько секунд гул в зале перешел на шепот, а потом и вовсе затих. Уитер тонировал до тех пор, пока не почувствовал глубокий сдвиг в сознании присутствующих. Теперь комната была полна не светских людей, готовых к повседневному общению, а душ, готовых прикоснуться к вечному.

— Э… спасибо, Тим, — пробормотал ведущий.

— Спасибо, мистер Уитер, — повторила я. Мне предстояло вести занятие перед уравновешенной и восприимчивой аудиторией. Я и сама была спокойна и сосредоточена.

Все изменилось благодаря звуку.

"Звук минует разум и воздействует прямо на эмоции", — говорит звукотерапевт Джой Гарднер-Гордон.

"Музыка — наилучший способ подготовить душу к осознанию бесконечности", — писал суфийский мастер Хазрат Инайат Хан.

"Когда человек слышит музыку, он чувствует себя лучше, потому что эти звуки напоминают о его духовном доме", — учил мистик Рудольф Штайнер.

"Весь мир — это звук", — говорили древние мудрецы.

"Нада Брахма", — гласит индийская духовная традиция.

Йоахим Эрнст Берендт, джазовый критик и продюсер, объясняет эту фразу так: "Нада Брахма значит не только "Бог, Создатель — это звук", но и (прежде всего) "Мироздание, космос, мир — это звук". И еще: "Звук — это весь мир"".

Все это можно выразить и проще.

"Земля закладывает в нас музыку, и мы должны танцевать!" — писал Эдгар Ли Мастерс в книге "Антология Спун-Ривер".

Мы должны танцевать!

Мой друг Герард живет в центре Манхэттена, в самом сердце громкой какофонии. Он утверждает, что она услаждает ему слух, что он давно привык к такой вот городской колыбельной и что она расслабляет его, как звук воды. Когда я приезжаю к нему в гости, сирены проникают в мои сны. А по утрам меня будит барабанная дробь отбойных молотков.

— Как ты это терпишь? — иногда жалуюсь я.

— Я этим наслаждаюсь, — уверяет Герард. И говорит правду. Шум уличного движения кажется ему музыкой. А в полной тишине он чувствует себя не в своей тарелке.

Я живу на высоте более двух тысяч метров над уровнем моря, на горной гряде, где вой койотов — мои ночные сирены, а будит меня крик петухов. Здесь самый громкий звук — свист сильного ветра, за исключением оглушительного грохота огромных градин в зимнюю бурю. Мне нравится мягкий и глубокий, как биение сердца, голос жизни. Я слушаю пение птиц и журчание ручейка в саду. Возможно, именно поэтому я предпочитаю звуки барабана, духовых инструментов и погремушек.

Конечно, барабан и флейта — традиционные инструменты для шаманских "путешествий". Многие из нас, даже не зная об этом, выплескивали энергию, слушая рок-н-ролл, и погружались в себя вместе с григорианскими псалмами или каноном Пахельбеля.

Я слушала барабаны и флейту, чтобы изменить и расширить сознание задолго до того, как узнала, как это работает. Когда моему творческому самолюбию наносили удар, я исцеляла себя музыкой — хотя, конечно, не понимала этого. Я знала и понимала одно — когда на моем творческом пути возникают трудности, я буду проигрывать одно и то же музыкальное произведение снова и снова, пока не найду, как их разрешить — сначала в сознании, а потом и в жизни.

Тогда я просто окуналась в музыку с головой. Я слушала колыбельные, чтобы утешить своего творческого ребенка, пообещать ему безопасность и приключения, уговорить его снова выйти поиграть. На протяжении долгих лет ни я, ни те, кто был рядом со мной, не понимали, что происходило. Они видели и слышали женщину, помешанную на музыке.

— Мама! У меня от этой музыки уже голова кругом! — хныкала моя дочь. — Нам обязательно опять ее слушать? Может, что-нибудь со словами?

К сожалению, чаще всего слова для меня были исключены. Когда мне нужна была помощь, оказать ее могла только музыка, но не текст. Слова Хазрата Инайата Хана мне это объяснили: "…здоровье есть состояние совершенного ритма и тона. А что есть музыка? Музыка есть ритм и тон. Когда здоровье не в порядке, это значит, что музыка не в порядке".

Несмотря на то, что прошло пятнадцать лет, прежде чем я узнала об этом, я уже тогда практиковала древние формы звукотерапии. А спустя еще некоторое время я стала не только слушать целительную музыку, но и писать ее.

Не зря мы говорим "ритм сердца", ведь музыка — его родной язык. Мы говорим на нем в минуты печали и радости. Мы говорим на нем интуитивно и бессознательно. Многие из нас пользуются звуком, не задумываясь. Что мы делаем, когда ребенку не спится? Мы напеваем ему колыбельную.

"Каждый ребенок — это музыкальный инструмент", — настаивал Рудольф Штайнер, который основал Вальдорфскую школу, чтобы применить свои педагогические теории на практике.

Какой бы сложной ни была наша жизнь, нам все равно нужно видеть в себе творческого ребенка и быть такими же открытыми, как дети.

Как и эти дети, каждый из нас — не только инструмент, но и нота и даже песня. Когда мы раскрываем сердце и поем вместе, то создаем гармонию — в буквальном смысле. И если мы желаем исцелить напасти этого мира — которые всего лишь повторяют наши собственные, — музыка и есть лекарство, способное нам помочь.

Я представляю себе, как мы собираемся в широкие круги-хороводы, держим в руках мерцающие свечки и тонируем все вместе. (О тонировании мы еще поговорим.)

"Поднимайтесь вверх по гамме обертонов как по лестнице Иакова",[14] — советует Вилайат Инайат Хан.

Если тонирование вас пока пугает, можете начать с чего-нибудь попроще, вроде колыбельной или "Песни духа".

Композитор и звукотерапевт Шона Кэрол утверждает, что пение — это естественное лекарство. Она ведет курс под названием "Песня духа", где помогает людям справиться с эмоциональными и творческими блоками. "Песни духа" — это импровизированные песни из самого сердца, которые формируют не слова, а эмоции. Вы просто выбираете тему, над которой хотели бы поработать, и поете о ней без слов. (Это необыкновенно сильная техника.) Работая с Шоной, я начала петь о своей умершей матери, по которой скучаю, но которую никогда не оплакивала. Через несколько минут слезы свободно потекли из моих глаз. Эта боль жила во мне столько лет, но тогда я, наконец, соприкоснулась с ней и начала исцеление.

Как и запахи, звуки проникают в самое сердце, минуя интеллект. Однажды мы с моим первым мужем работали над документальным фильмом о музыке под названием "Последний вальс". Для нас это были далеко не лучшие времена. Мы были молоды, ветрены, ранимы и упрямы. Казалось, силы, неподвластные нам, старались нас развести. И все же я отлично помню, как мы сидели в одном из офисов киностудии после долгих, изнурительных съемок, во время которых несколько дней подряд слушали "Последний вальс" Робби Робертсона.