Владимир Залесский - Учебник писательского успеха. Часть II. Генрих Шлиман, Николай Гоголь, Максим Горький и их уроки Страница 4

Деятели религии, сотрудники Церкви среди ближайших родственников Алексея Пешкова не наблюдаются (возможно, дед Василий Васильевич выполнял какие-то организационные обязанности среди прихожан).

Глава 3. Домашнее (родительское) обучение

Генрих Шлиман получал домашнее родительское образование под «руководством» своего отца, по профессии – учителя, имевшего некоторый опыт преподавания [Штоль. С. 16, 33]. Об эффективности этого обучения мы можем судить, во-первых, по отзыву самого Генриха Шлимана, во-вторых, по более объективным свидетельствам: его научным результатам.

Домашнему родительскому обучению посвящена в Автобиографии Г. Шлимана следующая доброжелательная фраза: «Отец мой не знал греческого, однако знал латинский и пользовался каждой свободной минутой, чтобы преподавать его мне» [Шлиман Г. Илион. Т. 1. C. 40]. Cлова «преподавание» или «обучение» не упоминаются в следующей фразах Автобиографии: «Хотя отец мой не был ни ученым, ни археологом, он горячо интересовался древней историей. Нередко он с восторженным энтузиазмом рассказывал мне о трагической судьбе Геркуланума и Помпей и, кажется, почитал тех, у кого были средства и время посетить эти раскопки, счастливейшими из людей. Он также рассказывал мне с восхищением о великих деяниях гомеровских героев и о событиях Троянской войны…» [Шлиман Г. Илион. Т. 1. C. 37]. Общение отца с сыном? Лекции? Беседы? Своего рода «платоновское» обучение?

Что касается научных результатов Генриха Шлимана, то, например, в грамоте о присвоении ему звания почетного гражданина Берлина, в частности, говорилось, что Генрих Шлиман «способствовал своим дерзновенным замыслом и настойчивым трудом на проводимых под его руководством раскопках созданию новой (гомеровской) археологии» [Вандерберг. С 403]. В настоящее время Г. Шлиман признается «основателем Микенской археологии» [Гаврилов А. К. С. 300] [Богданов И. А., 2008 а. С. 26] [Богданов И. А., 2008 б. С. 311].

Домашнее (родительское) обучение однозначно трактовать и оценивать затруднительно. Судя по биографическим работам о жизни Н. Гоголя последовательных конкретных уроков с конкретными темами никто из родителей ему не преподавал. Можно, видимо, говорить об обучении действием, общением. Может быть, об обучении «платоновского» типа. Во-первых, сам отец Николая Васильевича Гоголя (в разные периоды своей жизни) был писателем, режиссером ставившихся в Кибинцах (поместье Д. П. Трощинского, отставного петербургского вельможи, имперского министра) спектаклей; Василий Афанасьевич выступал – наряду с другими членами семьи – в качестве актера. Не стоит представлять масштаб его дарования в гипертрофированном масштабе; кроме того, у каждого – свои индивидуальные дарования. Но все же не у каждого близкий родственник (отец) реальный автор, режиссер, постановщик. Во-вторых, маленький Николай с рождения был в центре семейного внимания и заботы, что предоставляло ему достаточно возможностей для общения с родителями.

«Иногда, выезжая в поле, чтоб осмотреть работы, отец брал Никошу с собой. Тогда разглаживалось лицо Василия Афанасьевича, сын видел на нем улыбку, отец веселился, веселил и его – он задавал Никоше устные задания – описать видневшуюся вдали рощу, описать небо над степью или утро в усадьбе, и сын охотно откликался ему, они наконец сочиняли вместе, и то были лучшие минуты их единения» [Золотусский И. П.].

В-третьих, в круге общения – вроде бы, провинциального – семейства Гоголей был люди творческие. (В их числе: В. В. Капнист (чей род тянулся от греческих графов Капнисос) [Золотусский И. П.]).

«Рассказывают, что однажды к Василию Афанасьевичу приехал сосед по имению – знаменитый писатель В. В. Капнист – и застал пятилетнего Никошу с пером в руке. Капнист, – рассказывает Марья Ивановна, – „взял у него бумагу и увидел из этой нескладицы нечто похожее на рихму [так!] и сказал, как нужно его поручить отличному учителю“ (…). Г. П. Данилевский, с которым Марья Ивановна поделилась воспоминаниями, приукрасил этот эпизод: вышло нечто вроде благословения начинающего художника со стороны маститого: „Из него будет большой талант, дай ему только судьба в руководители учителя-христианина!“ (…). Но так или иначе, Капнист обратил внимание на литературные склонности мальчика» [Манн Ю. В. С. 24].

Семьи Капнистов и Гоголей находились между собой в самых дружественных отношениях. Капнисты жили в Обуховке.

«В июле 1813 года в Обуховке произошло памятное событие – сюда приехал Г. Р. Державин… Знаменитому гостю и его жене приготовили торжественную встречу, тем более что их приезд совпал с пребыванием в Обуховке Д. П. Трощинского. Случилось в это время быть у Капнистов и родителям Гоголя. Марья Ивановна надолго запомнила эти дни: «…И как угощаемы были от радушных хозяев, сколько было разноображено удовольствий, сколько сюрпризов! Д. П. (Трощинский) и Державин помогали разным остроумным выдумкам» (…)» [Манн Ю. В. С. 31—32]. Николаю Гоголю было тогда 4 года.

Невольно хочется пошутить: Г. Р. Державин объезжает Россию; благословляет будущих гениев: Пушкина, Гоголя…

«Успех нас первый окрылил;Старик Державин нас заметилИ в гроб сходя, благословил.»

Различные талантливые люди появлялись и действовали в той среде, где жила семья Гоголей. В числе таких людей называют Владимира Лукича Боровиковского (1757—1825). «Представляла для Гоголя интерес и сама художническая карьера Боровиковского… (…) … происходило все это по одной и той же „модели“: относительная безвестность, встреча с царствующей особой и стремительное возвышение. „Модели“, которая много говорила сердцу честолюбивого Николая Гоголя» [Манн Ю. В. С. 50].

Чтобы тема не «прошла между прочим», в качестве комментария отмечу: модель, может быть, «много говорила сердцу» Н. Гоголя. Но отчетливых свидетельств о встрече Н. Гоголя с Николаем Первым автор в литературе не встретил. (Считать встречей, допустим, обмен взглядами – если таковой вообще имел место – проезжающего по Риму со свитой Николая Первого и стоящего в толпе римских жителей Н. Гоголя?). (Интересно, что по теме личной встречи (похоже, не состоявшейся) Н. Гоголя и Николая Первого сложно найти отчетливое высказывание в литературе; вроде как никаких доказательных свидетельств такой встречи не имеется, но всегда есть риск: не появятся ли какие-то документы, мемуары..? Такой интересный и важный вопрос, с одной стороны, остается без отчетливой формулировки. С другой стороны, он (этот вопрос) «освещается» косвенным образом: «прямая зависимость от двора, близость к царю, возможность, как сегодня говорят, „выйти“ на царя»…).

Среда, окружение осуществляли образование маленького Николая Гоголя в режиме «самоисполнения». (Впрочем, «самоисполнение» – метод обучения не всегда надежный).

Анри Труайя пишет о юных годах Николая Гоголя: «Желая хоть как-то реализовать свое стремление стать артистом, он пытался сочинять стихи, которые с гордостью читал перед домашними. Кроме того, он еще рисовал и даже организовал выставку своих картин» [Труайя А. С. 21].

Таким образом, несмотря на отсутствие привычных нам систематических последовательных уроков, видимо, есть основания полагать, что в детстве Н. Гоголя присутствовало домашнее (родительское) обучение. Может быть, без тех некоторых признаков последовательности и систематичности, которые присутствовали в домашнем обучении в детстве Генриха Шлимана. Упоминается и семинарист, привлеченный к обучению маленького Николая и его младшего брата Ивана, но в биографии высказано скептическое отношение к результатам его обучения [Труайя А. С. 21].

В биографической литературе излагается достаточно много критических оценок семьи Кашириных, в которой прошло детство М. Горького. «„Когда читаешь его книгу „Детство“, – писал Чуковский, – кажется, что читаешь о каторге: столько там драк, зуботычин, убийств. Воры и убийцы окружали его колыбель, и право, не их вина, если он не пошел их путем. Мальчику показывали изо дня в день развороченные черепа и раздробленные скулы. Ему показывали, как в голову женщины вбивать острые железные шпильки, как напяливать на палец слепому докрасна накаленный наперсток, как калечить дубиной родную мать, как швырять в родного отца кирпичами, изрыгая на него идиотски-гнусную ругань. Среди самых близких своих родных он мог бы с гордостью назвать нескольких профессоров поножовщины, поджигателей, громил и убийц. Оба его дяди по матери – дядя Яша и дядя Миша – оба до смерти заколотили своих жен, один одну, а другой двух, убили его друга Цыганка – и убили не топором, а крестом! В десять лет он и сам уже знал, что такое схватить в ярости нож и кинуться с топором на человека“. Дальше Чуковский выводит из этой беспросветной жизни и детского горьковского бунтарства всю так называемую „горьковщину“…» [Быков Д. Л.].