Луиза Хей - Сотвори свое будущее. Как силой мысли изменить судьбу Страница 6

– Ну скажите!

– Да, я купил его в Греции!

– В Греции, – повторила Лупе таким тоном, что было ясно, она не знает, где это.

– Да, в Греции. Колыбели цивилизации. Я раньше ездил на Эгину[6]. Это маленький остров в Средиземном море. К юго-западу от Афин. Вас что, не учат географии? Знаешь, как добраться до Лос-Анджелеса?

– У нас нет географии, – ответила она.

– Серьезно?! И английского тоже, судя по твоей речи.

– А что это за голая леди без рук?

– Это Венера Милосская, одна из самых знаменитых статуй в мире.

Лупе молча рассматривала статую.

– Мне нравится вот эта, с крыльями сзади.

– Это крылатая богиня победы[7], – объяснил Джонатан, продолжая подписывать репродукции. – Там в конце на полке есть книга по всемирной истории искусства. Почему бы тебе не взять ее домой и не почитать, раз уж так интересно? Но сначала выполни ту чертову работу, за которую я тебе плачу. И никаких песен!

– Правда, можно взять, вы разрешаете?

– А какой мне теперь прок от книг?

Лупе нашла книгу и нерешительно подержала ее в руках.

Джонатан поднял голову, словно пытаясь различить, где она.

– Лупе?

– Да?

– Как думаешь, сможешь отнести эти заказанные репринты? Раз в две недели мне привозят огромную пачку на подпись. Некоторые из них достаточно большие.

– Да, я справлюсь, я сильная.

– А как у тебя со временем?

– Ну, я учусь в школе.

– А пропустить сможешь? Это важнее.

Лупе рассмеялась:

– Я приду сразу после занятий, обещаю.

 – А в какой школе учишься?

 – Милосердия Пресвятой Девы.

 – А учит кто – монашки?

 – Ммм-хм.

 – По-моему, монашки ужасны.

 – А мне они нравятся.

– Они тебе нравятся? Да, придется с тобой поработать!

Когда Лупе закончила уборку, Джонатан протянул ей немного денег.

– Ступай, почитай книжку.

На следующий день Лупе открыла дверь, услышав, как Джонатан кричит на кого-то по телефону.

Она тихо вошла.

Джонатан в халате яростно бегал по комнате, держа в руке незажженную сигару.

– О договоренности не может быть и речи! Я никому не позволю использовать мои работы без разрешения! Категорически. Исключено!

Лупе зашла в ванную и начала уборку.

– Нет, к черту это. Я сказал «нет»!

За чисткой раковины Лупе запела одну из своих песенок. Неожиданно она замедлила работу. Вошла в гостиную, а Джонатан все продолжал браниться:

– Мне дела нет, что это больница! Они требуют плату за свои услуги, и мои тоже не бесплатные!

Лупе слегка толкнула его локтем.

– У вас есть бумага для заметок? – шепотом спросила она Джонатана.

Он прикрыл телефонную трубку рукой, раздраженный, что его перебили.

– Там, на столе. И больше меня не перебивай. И ничего не передвигай! А то ничего не найти потом!

Лупе взяла пачку бумаги для заметок со стола и написала по-испански: «Впереди у меня только добро». И приклеила листок к стене. Затем начала писать и на других листочках. Под конец она вернулась и приклеила записку посередине зеркала в ванной комнате.

Она отступила и взглянула на себя в зеркало. Пригладила непослушные волосы, посмотрела себе в глаза.

Джонатан перестал говорить по телефону. Но все еще что-то бормотал себе под нос.

– Мистер Джонатан?

– Что?

– Я знаю, что вы слепой, но вы имеете представление, как я выгляжу?

На мгновение он повернулся к ней:

– А почему ты спрашиваешь?

Она покраснела.

– Мне просто было любопытно. Бабушка говорит, что я привлекательная. Но только она. А девочки в школе не слишком хорошо ко мне относятся. Вот я и подумала, может, все потому, что я безобразная?

– Ничего не безобразная, можешь мне поверить!

– А вы откуда знаете?

– Просто знаю, и все. Вокруг тебя аура. И она не безобразна.

– Аура? Кажется, бабушка упоминала как-то это слово.

– Ага, разумеется. Поди сюда. Дай ощупать твое лицо.

Лупе подошла прямо к нему и позволила ему провести длинными пальцами вдоль контуров лица.

– Я когда-то был художником, так что в лицах разбираюсь.

Он продолжал ощупывать ее лицо, поглаживая пальцами, пока не дошел до лба.

– Смотри, лицо следует делить на три равные части по горизонтали. Это хорошо знал Леонардо да Винчи. И даже древние греки-математики. У тебя как раз такое лицо. С безупречными классическими пропорциями. Другими словами, Лупе, ты очень хорошенькая, и не верь, если тебе скажут что-нибудь другое.

Лупе взглянула на него так, словно вот-вот расплачется.

– Спасибо. Пойду, пожалуй.

Она вышла из комнаты. А когда закрыла дверь, то Джонатан услышал как она воскликнула: – Классические!

На той же неделе Лупе стояла в школьной аудитории на занятиях хора среди популярных девочек.

Когда монашка начала исполнять ведущую партию в «Как ты велик», сопрано Лупе звучало необыкновенно чисто и сильно.

Это вызывало ухмылки у всех девочек, которых в школе любили, особенно у Бри, которая даже глаза закатывала от смеха. Лупе стояла в одиночестве в отдельном ряду, там, где на концерт обычно покупают дешевые билеты, а другие девочки сгрудились в стайку вокруг Бри, которая, судя по всему, была среди них заводилой и подстрекательницей в насмешках над Лупе.

После первого псалма монашка постучала дирижерской палочкой.

– Девочки, встаньте рядом! Почему все разбрелись? Пожалуйста, все сопрано, встаньте вместе! Начнем!

Популярные школьницы посмотрели на Бри, которая опустила глаза, пока они неохотно занимали певческий ряд.

Лупе сделала вид, что ничего не замечает. Она вежливо улыбалась одними губами и бормотала, чтобы никто не слышал:

– Я люблю себя и поэтому думаю обо всех с любовью, ибо знаю, что отдаю, то возвращается ко мне сторицей.

Тем вечером в квартире у Джонатана, пока тот стоял у окна, Лупе убирала в шкафчик разную бакалею, что купила ему.

– Мистер Джонатан?

– Да?

– Мне вот всегда было любопытно…

– Что?

– Почему так много ваших картин закрыты листами бумаги, чтобы их не было видно?

Услышав вопрос, Джонатан нахмурился.

– Когда в следующий раз пойдешь в магазин, купи немного клейкой ленты, чтобы залепить тебе рот, если тебе вдруг вздумается задавать подобные нелепые вопросы.

– О’кей.

Джонатан вздохнул.

– Во‑первых, я их все равно не вижу. Во‑вторых, не хочу, чтобы они испортились от сигарного дыма или солнечного света.

– Не слишком убедительные причины, – сказала Лупе. Она придвинулась к столу Джонатана, где находилось особенно большое занавешенное тканью полотно. – И, кроме того, вы же здесь даже не курите.

– А зачем ты суешь свой нос в чужие дела? – произнес Джонатан, двигаясь в ее сторону. Когда он понял, где она стоит, то остановился и какое-то время стоял молча.

– Эта, что у меня над столом, – это Бо, моя собака. Он был самым умным и верным…

– Был? Его больше нет?

– Нет.

– А что на той картине рядом?

– Мои родители.

– Их тоже больше нет?

– Их нет, но они живы. Живут во Флориде. В Бока-Ратон, но это практически одно и то же.

– Вы их разве не навещаете? – спросила Лупе.

– Нет. Много лет назад я поссорился с матерью. Я никогда ее особенно не любил, да и она меня тоже. Мы все эти годы совсем не общались.

– Грустно, – сказала Лупе. – А мне бы хотелось повидаться с родителями.

Джонатан замялся:

– Я как-то не думал, что у тебя есть родители. Считал, что тебя воспитывают дедушка с бабушкой.

– И все-таки у меня есть родители. Они у всех есть.

– А тогда почему ты живешь с бабушкой и дедушкой?

Лупе отвернулась:

– Может, вам тоже не помешает клейкая лента.

Джонатан хмыкнул:

– Туше. Ты хоть знаешь, что это означает?

Лупе отрицательно покачала головой и только потом поняла, что он же ее не видит.

– Нет.

– Это значит, ты в меня попала, словно укол шпагой.

Джонатан отвернулся и пошел на кухню. Поставил чайник, чтобы приготовить чай.

– А как насчет картины, что висит у вас в спальне?

Джонатан выключил газ и на секунду задумался.

– Это один из моих… Жена…

– О, а ее тоже уже нет?

Джонатан утвердительно кивнул.

– Она во Флориде?

– Нет, умерла. Сначала она, потом и наш малыш.

– Ребенок?

– Нашим ребенком был Бо. По крайней мере, мы так к нему относились.

Лупе смутилась:

– Хотите сказать, у вас с женой не могло быть собственных детей? У меня когда-то была знакомая леди. Она делала всякие уколы в больнице, а потом ей внутрь клали всех этих крохотных существ, которых они делают в пробирках. Но ничего не вышло.

У Джонатана на лице застыло странное выражение. Он сокрушенно покачал головой.