Стихотворения Катулла в переводе А. А. Фета - Гай Валерий Катулл Страница 11

Нежный друг мотыги Формианца.[136]

Близкие и кто об ней печется,

Вы друзей и медиков зовите,

Ведь больна, и какова собою,

Знать, спросить у зеркала не хочет.

№42. К неизвестной[137]

Сюда вы, ямбы, сколько вас найдется,

Все сколько есть и сколько вас сберется.[138]

Вот девка дрянь, смеяся надо мной,

Не возвращает книжки записной,

В которой вы: вам, верно, неприятно.

Поймав ее, потребуем обратно.

А кто она? Вы спросите? Да, вот,

Что ходит дерзко, смехом корчит рот,

Как галльская собака, безобразно.[139]

Ее поймав, пристаньте безотвязно:

«Ты, девка дрянь, нам возврати стихи,

Дрянь девка, ты нам возврати стихи».

Не слушаешь? О грязь из подлой лужи

Иль что того еще быть может хуже.

Однако ж мало этим заключить,

Коль не берет, то в краску приводить

Железную собачью морду станем[140],

Опять кричать мы громче не останем:

«Ты, девка дрянь, нам возврати стихи,

Дрянь девка, ты нам возврати стихи».

Напрасно все, никак не поддается.

Так свой прием нам изменить придется,

Чтоб средства снова не были плохи:

«Ты, честная, отдай же нам стихи».

№43. К подруге Мамурры[141]

Здравствуй, дева, ты, чей нос не скуден,

Некрасивы ноги, глаз не черен,

Неистяжны пальцы, рот не вытерт

И язык не слишком-то изящен,

Нежный друг мотыги Формианца.

Ты ль слывешь в провинции прекрасной?[142]

Лезбию мою с тобой равняют?

О какой-же век тупой и грубый!

№44. К своему поместью[143]

О, мой клочок земли, Сабинский иль Тибурский,[144]

(Тибурским ты слывешь у тех, что не хотят

Катулла огорчать, а те, что это любят,

В том, что Сабинский ты, побьются об заклад).

Но будь Сабинским ты или скорей Тибурским,

Рад вилле я своей близ городских ворот,

Там выгнал из груди я кашель нестерпимый,

Которым поделом снабдил меня живот,[145]

Когда я ужином роскошным соблазнился.

Когда я Сестия быть гостем пожелал,[146]

То против Анция, который обвиняет[147]

Речь полную чумы и яда прочитал.

Тут насморк на меня и кашель навалились[148]

И мучили, пока я не бежал под кров

К тебе, крапивою лечиться и покоем.

Благодарю тебя, когда я стал здоров,

Что по грехам меня ты не сильней караешь.

Не стану возражать, коль в руки попадет

Мне мерзость Сестия, а с насморком и кашель

Да уж не ко мне, а к Сестию прильнет,

Зовущему меня лишь к чтенью глупой книги.[149]

№45. Об Акме и Септимии[150]

Милую Акму сжимая в объятьях,

Молвил Септимий: «о друг ты мои, Акма,

Если тебя не люблю я сердечно

И не готов так любить непрестанно,

Как полюбить кто лишь может всей силой,

В Либии пусть я, иль в Индии жаркой[151]

Встречу глазастого льва в одиночку».

Это услыша, Амур, прежде мрачный,

Выразил, чхнувши, свое одобренье,[152]

Голову мягко закинувши, Акма

И у влюбленного юноши очи

Пурпуром уст своих нежно целуя:

«Жизнь ты моя, — возгласила — Септимий,

Будь же любовь нам одна господином,

Страстный огонь еще шире и жарче

Пышет в груди моей более нежной».

Это услыша Амур, прежде мрачный,

Выразил, чхнувши, свое одобренье.

Ныне отправясь от доброй приметы,[153]

Любят взаимно они и любимы.

Акму Септимий считает дороже

Сирии всей и Британии всякой.[154]

Перед Септимием Акма единым

Всю свою прелесть и пыл расточает.

Счастье людское кто большее видел,

Или Венеру еще благосклонней?

№46. К самому себе о приходе весны[155]

Уже весна нам тепло возвращает,

Уж равноденствия злобные бури

В нежном дыханьи Зефира смолкают.

Брось же, Катулл, ты Фригийские долы,[156]

Также и тучные и нивы Никеи.[157]

К славным летим городам азиатским[158]

Рвется душа на простор уж заране,

Просятся весело ноги на службу.

Так уж прощайте, товарищи други,

Вас, что отправились из дому вместе,

Порознь теперь возвращают дороги.[159]

№47. К Порцию и Сократиону[160]

Сократион и Порций, две вы лапы

У Пизона, паршь и позор вы света,

Иль моему Веранию и Фабуллу

Предпочел вас тот Приап блудливый?[161]

Вы с полудня уже за роскошным пиром[162]

Празднуете, а мои друзья в ту пору

На перекрестках ждут, чтобы их позвали.[163]

№48. К Ювенцию[164]

Если бы сладкие очи твои, о Ювенций,

Мне целовать непрестанно дозволено было,

Триста бы тысяч раз я готов целовать их

И никогда бы затем не насытился этим,

Чаще хотя бы даже сухих и колосьев

Оказались посевы наших лобзаний.

№49. К М. Туллию[165]

Всех речистейший из внуков Рема

Тех, что есть, что были, Марк мой Туллий

И что будут с новыми годами,

Величайшее тебе спасибо

Шлет Катулл, дряннейший из поэтов,

Также он дряннейший из поэтов,

Как первейший ты из всех патронов.[166]

№50. К Лицинию[167]

Мы вчерашний день с тобой, Лициний,

Все играли на моих табличках,

Наперед решивши забавляться.

Мы