Авл Геллий - Аттические ночи. Книги XI - XX Страница 22

(17) Кроме того, существует разногласие еще и по следующему вопросу: соответствует ли практике и обязанностям судьи так выражать и давать понять своими репликами суть расследуемого им дела, чтобы еще до времени вынесения решения, на основании того, что в его присутствии в данный момент высказывается путано и по-разному, обнаруживать признаки своего волнения и чувства в соответствии с тем, какие эмоции в каждом месте тяжбы у него возникают. (18) Ведь, как представляется, — сказал [Фаворин], - судьи, известные пылом и напором, полагают, что разбираемое дело может быть рассмотрено и разрешено только в том случае, если тот, кто судит, частыми вопросами и нужными репликами выдает свои пристрастия и застигает тяжущихся врасплох. (19) И напротив, те, кого считают более сдержанными и серьезными, не одобряют [идею], будто до вынесения вердикта судья должен всякий раз, когда он чем-либо в деле взволнован, демонстрировать, что именно он чувствует. Ведь, как они говорят, произойдет то, что вследствие разнообразия выдвинутых предположений и доказательств с неизбежностью должно будет испытывать в один момент одни, в другой — другие движения души, и, пожалуй, будет казаться, что [люди] в одном и том же деле и в то же самое время чувствуют то так, то этак и высказываются по ходу дела.

(20) Однако, — продолжал Фаворин, — мы скажем, что думаем об этих и прочих подобных рассуждениях относительно судейских обязанностей и позже, когда будет досуг; и [тогда же] попробуем рассмотреть наставления Элия Туберона [511] об обязанностях судьи, которые я совсем недавно прочел. (21) Что же касается денег, дело о возвращении которых ты, по твоим словам, рассматриваешь как судья, я советую тебе, клянусь Геркулесом, воспользоваться советом Марка Катона, [512] разумнейшего человека, который в речи в защиту Луция Турия против Гнея Геллия [513] говорит, что предками было установлено, [и сейчас] соблюдается так, что, если тяжбу между двумя лицами невозможно разрешить ни на основании записей, ни с помощью свидетелей, тогда у судьи, который ведет следствие по делу, спрашивают, кто из этих двух людей достойнее. Если же они равно достойны — хороши ли они одинаково или дурны, — необходимо доверять ответчику и вынести решение согласно его показаниям. (22) В том деле, которое у тебя вызывает сомнения, истец — превосходный человек, а тот, кто привлекается к ответственности, — отвратительный, и дело происходило между ними двумя без свидетелей. (23) Итак, иди и окажи доверие истцу и осуди ответчика, ибо, как ты говоришь, они не равно достойны, а истец лучше».

(24) Так, как и подобает философу, мне посоветовал Фаворин. (25) Однако я решил, что разобраться в споре и вынести решение сообразно личным качествам [тяжущихся], а не на основании имеющихся в деле доказательств — слишком значительное и сложное дело для моего возраста и скромных способностей. Я не смог решиться на оправдательный приговор и поэтому поклялся, что [дело] мне неясно, и таким образом оказался освобожденным от произнесения вердикта.

(26) Слова же из речи Марка Катона, о которых вспомнил Фаворин, таковы: «Я сохранил в памяти следующее [предписание] от предков: если один от другого требует чего-либо и при этом оба равны — хороши ли они или дурны — и при этом сделка осуществлена между ними без присутствия свидетелей, следует скорее оказать доверие ответчику. Если бы теперь Геллий и Турий дали взаимное клятвенное обязательство (sponsio), и если бы Геллий не был лучшим человеком в сравнении с Турием, то никто не оказался бы, я полагаю, столь безумным, чтобы решить, что Геллий лучше Турия. Если же Геллий не лучше Турия, то скорее следует верить ответчику». [514]

Находились ли в соперничестве и вражде между собой Ксенофонт и Платон

(1) Те, кто описали точнейшим образом почти все, касающееся жизни и нравов Ксенофонта и Платона, полагали, что они были не свободны от своего рода скрытого и неявного ревнивого соперничества, и представили предположительные доказательства этому из их сочинений. (2) Эти [доказательства], действительно, такого рода: во всех книгах Платона нет ни одного упоминания Ксенофонта, и точно так же, наоборот, тот в своих книгах [не упоминает] Платона, [515] хотя оба, и в особенности Платон, называют в написанных ими сочинениях многих учеников Сократа. [516] (3) [Биографы двух этих мужей] предположили, что признаком отсутствия искреннего и дружеского согласия служит также следующее: Ксенофонт выступил против того знаменитого сочинения Платона, где описана наилучшая форма государственного управления, после того как прочел из него почти две книги, которые первыми были обнародованы; и описал противоположный способ правления, монархический, озаглавив [свое сочинение] «Киропедия». (4) Говорят, что Платон был настолько взволнован этим фактом и самим сочинением, что в одной из книг, упомянув царя Кира, сказал ради умаления и ослабления труда [Ксенофонта], что Кир был человеком деятельным и отважным, «который совершенно не уделял внимания правильному воспитанию». [517] Таковы слова Платона о Кире.

(5) Далее, [эти критики Платона и Ксенофонта] полагают, что к описанному мною выше [соперничеству] имеет отношение и следующее: Ксенофонт в книгах, которые он составил в виде заметок о деяниях и словах Сократа, заявлял, что тот никогда не рассуждал о небе и причинах явлений природы, а также не затрагивал и не выказывал одобрения по отношению к прочим наукам, не направленным на [достижение] блаженной и счастливой жизни, которые греки называют μαθήματα. [518] Поэтому он утверждает, что бессовестно лгут те, кто [приписывают] рассуждения такого рода Сократу. (6) «Когда Ксенофонт это писал, — говорят [подобные люди], - он со всей очевидностью имел в виду Платона, в сочинениях которого Сократ рассуждает о физике, музыке и геометрии». (7) Но если [даже] поверить этому и заподозрить столь достойных и уважаемых людях в чем-то подобном, то причина, как я полагаю, будет заключена не в завистливой враждебности, не в ненависти и не в борьбе за обретение еще большей славы, ибо эти [чувства] далеко отстоят от нравов философии, которыми по всеобщему признанию отличались эти оба. (8) Тогда каково же объяснение сложившегося мнения? Совершенно очевидно, оно следующее: само равенство и сопоставление сходных между собой добродетелей, даже если воля и стремление к состязанию отсутствует, все же создает видимость соперничества. (9) Ибо, когда великие таланты двух или более знаменитых [мужей] в изучении одного и того же предмета оказываются либо равны, либо почти равны по своей славе, у сторонников той и другой стороны возникает спор по поводу того, как следует оценить их труды и славу. (10) Впоследствии от чужого соперничества поветрие состязательности повеяло на них самих, и их стремление [двигаться] на жизненном пути к одной и той же конечной черте, к добродетели — вне зависимости от того, идут ли они в ногу или один обгоняет другого, — навлекает на них подозрение в соперничестве стараниями не их самих, но поклонников.

(11) Потому-то и думают, что и Ксенофонт и Платон — два светоча сократического благолепия — проводили время в соревновании и в борьбе, что у других шли сражения по поводу того, кто из них значительнее, а также потому, что два близких дарования, которые одновременно стремятся ввысь, создают своего рода видимость состязания и соперничества.

О том, что Хрисипп точно и удачно создал портрет Справедливости (Iustitia) посредством [подбора] интонации и смысловых оттенков слов

(1) Достойным образом и точно, клянусь Геркулесом, Хрисипп [519] в первой книге сочинения «О красоте и наслаждении» (Περὶ καλου̃ καὶ η̉δονης) описал уста и глаза Справедливости (Iustitia), а также и весь ее облик словами, от которых веет суровостью и благоговением. (2) Ибо он создает образ Справедливости, говоря, что в старину художники и риторы обычно придавали ей примерно такой вид: «Обликом и наружностью она — дева, лицо сурово и наводит страх, глаза пронизывающие; не заискивающие и не безжалостные; взгляд печальный, но исполненный достоинства». (3) Этим портретом, думается, он хотел показать, что судье — жрецу Справедливости — полагается внушать уважение, быть безупречным, суровым, неподкупным, неподдающимся влиянию лести, безжалостным и непреклонным по отношению к нечестным и преступным, внимательным, недоступным и могущественным, внушающим страх силой и величием справедливости и истины. (4) Слова самого Хрисиппа, написанные им по этому вопросу, таковы: «Говорят, что она дева — в знак того, что она неподкупна и ни в чем не уступает злодеям, не принимает ни угодливые слова, ни мольбы, ни просьбы, ни лесть, ни чего-либо другого такого же рода. В соответствии с этим [Справедливость] изображается сумрачной, с напряженным лицом, внимательным и пристальным взглядом, чтобы внушить страх поступающим несправедливо, а справедливым — смелость, поскольку лик ее выражает благосклонность к одним и суровость к другим». [520]