Золотое Руно. Двенадцать подвигов Геракла [сборник 2000, худож. С. Бордюг] - Лев Васильевич Успенский Страница 3

И наконец, в тот миг, когда овен покинул берега Греции и понесся уже над вечно плещущим темно-синим морем, слабые пальцы Геллы разжались. Легкое тельце соскользнуло с пылающего золотыми отблесками бока овна. Как пушинка, мелькнула она в голубой бездне и с легким всплеском упала в шумные воды. И тотчас же волны сомкнулись над ней, вечно бегущие вдаль, вечно рокочущие волны моря…

Чудный овен не останавливался ни на миг. Точно ничего не случилось, он легко нес вдаль горько рыдающего Фрикса. А то море, которое скрыло навек слабое тельце испуганной дочери Афаманта, люди стали называть с тех пор морем Геллы, Геллеспонтом.

Посмотри на карту Греции, начерченную учеными людьми. Между Европой и Азией ты увидишь узкий пролив. Теперь его зовут Дарданеллами, но это и есть Геллеспонт…

Все быстрее и быстрее несся по воздуху волшебный золотой овен. Он пролетел над другим великим проливом, Босфором, пересек Евксинский Понт, который люди зовут теперь Черным морем, и наконец, тяжелея от усталости, начал опускаться на далекий берег, над которым во мгле сияли, подобно белым и розовым облакам, величавые горы Кавказа.

Сюда, на берега горной реки Фазиса, в таинственную заморскую страну Колхиду, где царствовал тогда сын бога солнца волшебник Эет, принес чудесный овен своего опечаленного седока.

Эет заранее знал о том, что это когда-нибудь случится. Известно было ему также и то, что золоторунный овен приносит счастье стране, в которой он пребывает.

Поэтому обрадованный царь ласково принял в своем дворце Фрикса.

— Я воспитаю тебя, как родного сына, о Фрикс, внук Эола! — сказал он. — Но никогда не позволю я тебе покинуть пределы моего царства. Овна же твоего надлежит принести в жертву великому гонителю туч, всемогущему Зевсу. Так надо сделать!

Так и было сделано. Овна закололи, а пылающее горячим блеском золота руно повесили на огромном, раскидистом платане в священной роще бога войны Ареса.

Роща эта шумела своими ветвями на берегу Черного моря. Высоко над ней вздымались вершины снежных Кавказских гор. Со всех сторон ее окружали скалы; охранять же единственный путь к руну Эет приставил ужасного огнедышащего дракона; и днем и ночью ни на миг не смыкало чудовище страшных зорких глаз, сторожа такую драгоценность.

Прошло немного времени, и по всему свету прошел слух о великом чуде. Все стали говорить про волшебное руно, вечно сияющее, как жар, в темной роще на берегу Черного моря. Дошел этот слух и до далекой Беотии. И царь Афамант, умирая от старости, завещал своим потомкам во что бы то ни стало добыть и вернуть в Грецию это приносящее счастье руно. «Вот от чего, — говорили люди, — зависит, будут ли счастливы внуки и правнуки Афаманта».

Язон походит к царю Пелию

В эти самые дни старый пастух Ферсандр, житель одного прибрежного селения в Фессалии, кочевал вместе со своим стадом по склону великой горы Пелиона. Каждый день он гнал своих коз все выше да выше в горы, а к ночи разводил костер где-нибудь под каменистым уступом, доставал из мешка горсть сушеных фиг и пресную лепешку, ужинал, запивая пищу чистой водой, и ложился спать до утра.

Однажды он проснулся на рассвете, так как его разбудило цоканье копыт по кремнистой тропе.

«Странно! — подумал Ферсандр. — Откуда бы здесь в горах мог взяться всадник?»

Однако топот все приближался, потом послышались голоса. Кто-то ехал по дороге за кустами, обогнул каменистый уступ и наконец остановился чуть-чуть пониже Ферсандра.

— Ну что же, отец? — услышал пастух слова, сказанные молодым, звонким голосом. — Вот большой камень, вот и перекресток. Настало время разлуки. Поведай мне то, что хотел сказать, и отпусти меня с миром. Боюсь одного: не подслушал бы кто-нибудь прежде времени твоей тайны.

— Не тревожься, сын мой, — ответил другой голос, глухой и хриплый, и Ферсандр вздрогнул, услышав его. — Никто не видит нас. Здесь только стадо коз бродит по склону, да, наверное, где-нибудь спит пастух: я чую запах потухшего костра. Но что нам до этого? Сядь на обломок скалы, а я лягу перед тобой: мои копыта устали…

Старый Ферсандр был любопытен, как мальчик; к тому же он любил в долгие зимние ночи рассказывать легковерным односельчанам всякие небылицы про то, что случается видеть летом в лесу. Осторожно, стараясь не нашуметь, он подтянулся на локтях по каменной плите и через ее край заглянул вниз на дорогу. «Зевс-вседержитель!» — прошептали тотчас его губы.

Под старым дубом, на огромном валуне сидел юноша лет двадцати, не более. Мужественное лицо его было прекрасно. Золотистые кудри, подхваченные узкой тесьмой, не закрывали высокого лба. В руках он держал охотничий дротик, на ногах были запыленные пестрые сандалии, сплетенные из белых и коричневых ремешков, а через плечо накинута мягкая и яркая шкура барса. Он сидел, улыбаясь, положив ногу на ногу; прямо же против него на траве, подогнув под себя передние ноги, как это делают утомленные долгим путем кони, лежал огромный, белый, как серебро, кентавр. [2]

Мощная спина человека-лошади была смочена утренней росой, длинная волнистая грива спускалась на траву. По густой седой бороде, по белым, как снег, волосам можно было видеть, как стар кентавр: только брови темнели у него над черными мудрыми и добрыми глазами. Он лежал спокойно и с любовью глядел на юношу, а тот ласково перебирал рукой пряди его длинной серебряной бороды.

— Ну что же, отец? — сказал наконец юноша. — Что хотел ты поведать мне?

Кентавр помолчал несколько мгновений.

— О Язон, сынок! — промолвил он затем, и эхо подхватило отголоски его речи. — Настал день, которого я давно боялся. Но он не мог не прийти. Ты должен узнать все. Ты должен узнать, кто ты таков и что тебе надо теперь делать…

Так вот, Язон. Недалеко отсюда, на берегу моря, стоит богатый город Иолк. Много лет назад построил его тут мудрый Кретий, брат орхоменского царя Афаманта. Боги благословили его дела. Город вырос и процветал, и Кретий, умирая, вручил власть над ним своему сыну Эсону. Эсон должен был царить в Иолке по праву и закону. Но случилось так, что пасынок Кретия, Пелий, восстал против