Ассирийские Басни - Ольга Акимовна Адамова Страница 6

Уста сжигает поцелуй.

Он крик губами заглушает.

Бьёт кулаками за укус.

Ласкает бархатное тело.

Ему нет дела до души.

И сердце юное разбито.

Победы видим мы венцы.

На утро бедная София,

Не чувствуя не рук не ног,

Лежит, глотая реки слёз.

Вокруг мутаки,

Шёлком шиты.

От платья клочья по углам.

Все стены, пол в коврах персидских.

Поднос у ног её в цветах.

На нём гора конфет восточных:

Халва, щербет, рахат-лукум.

И звуки музыки за дверью,

Закрытой на тугой засов.

Кардах играет нынче свадьбу.

Гонцы отправлены давно

К Софии  в дом,

С мешком подарков,

Для всей родни,

Ну, и с хончой.

Конфеты, сладости, монеты,

Но главное для всей семьи,

Пять красных яблок на подносе,

Как подтвержденье чистоты.

В слезах семья, украли дочку.

Хотя жива она, жива!

И, что поделать не вернёшь ты.

Она бандитова жена.

Семья поехала на свадьбу,

Не будим кровь, мы проливать.

И для спокойствия Софии,

Не будем с ними враждовать.

Лишь мать, увы, осталась дома,

Одна в печали слёзы лить,

Ей по восточному закону,

Нельзя на свадьбе этой быть.

Сыграли свадьбу без венчанья.

Кардах решил повременить.

Он знал, что Софа не согласна.

Решил он временем лечить.

– Пройдёт годок,

Она привыкнет.

Родит мне сына и тогда,

Сама попросит перед Богом

Объединить наши сердца.

Бежало время за окошком,

А Софа дикая, как кошка,

Сидела в комнате одна.

Свекруха у дверей спала,

Когда Кардах со   злобной бандой

Ходил на промыслы свои,

Она стелила там ковры.

Ложилась  на пол у дверей

И каждый день ждала гостей.

Под утро дюжина лихая,

С добычей в сумках возвращаясь,

Делила всё между собой,

И ей достанется с лихвой.

Все звали матерью её,

И уважали как свою.

Любили хаш её горячий,

Харисо, кяке.

Всех она с улыбкой радостно встречала.

За всех молилась и боялась.

Душою мягкая была,

Но все ж невестку стерегла.

На все мольбы её и просьбы,

Она твердила

– Не пойму! Чего ты хочешь? Почему?

Как будто лучше б ты нашла,

Чем мой сынок себе в мужья.

Пускай из знатного ты рода.

Но он богаче во сто крат.

Пускай Кардах мой конокрад.

Ещё ни разу он не пойман.

И руки целые его.

Пускай он вор,

Но всё равно.

Тебя он любит,

Вы женаты,

Да вы не венчаны,

Но всё ж,

Кому нужна ты, не поймёшь.

Тебя он взял, конечно, силой.

Но это участь женщин всех,

Утехой быть мужских желаний.

И я была юна, как ты,

Когда  меня отец Кардаха,

Взял силой, правда, после свадьбы,

Мои родители и рады

Отдали замуж,

Меньше ртом.

В семье, где душ живёт семнадцать,

Где ласка матери минута,

Как сладкий сон её вниманье,

Где часто нет и пониманья.

Где каждый занят сам собой.

Работа с ночи до утра,

Кому же я была нужна?

И так тираду продолжая,

О днях ушедших вспоминая,

Она часами говорила,

Теряя часто нити смысла.

Шагали дни, сменяя ночи,

Кому – то быстро, иль не очень.

Но между тем со свадьбы нашей,

Прошло три месяца и мать,

Кардаха стала уставать.

Спать на полу болят бока,

Не так усердно уж следила,

Хоть бдительность свою хранила,

Но между тем однажды в ночь,

Сходив во двор,

Закрыла двери, защёлкнув на тугой засов,

Но, а замок закрыть забыла.

Легла спросонья почивать.

И надо ж было так проспать.

А Софочка, минут не тратя,

Надела матери чадру

И в ночь слепую побежала,

На Бога только уповая,

Слова молитвы повторяя.

Бежала быстро и бесшумно,

Уже рассвет забрезжил, утро.

Ах, вот родимое село!

Мой дом! В коровник и на дно,

В солому с головой нырнула.

И как уснула, так уснула.

Что мать корову подоила,

А Софа глазок  не открыла.

Мать долго дочку целовала.

Да нежных рук не разнимала.

И вот решили мать и дочь,

Что лучше будет  эту ночь,

А может даже и неделю,

Софие здесь по ночевать,

А дальше будет там видать.

И вот прошло три дня и ночи,

И как- то с раннею зарёй,

Поднялась пыль столбом  с дороги.

Скакун пронёсся по селу,

Как вихрь и вдруг остановился,

Чужак красивый и надменный,

Зашёл во двор,

Прильнул к окну.

Смотрел он пристально и злобно.

Лишь только женщина одна

Крутилась в доме по хозяйству,

А Софы нет тут и следа.

Вдруг женщина, его увидев,

Ему не чуть не испугавшись,

Спокойно вышла на крыльцо.

– Ты кто такой? Тебе чего?

– Я,  Софьин муж.

– Кардах, родной,

Пройди же в дом, наш дорогой!

Как дочь моя? Я так скучаю.

Никак привыкнуть не могу.

И сразу слёзы покатились.

Мольбы увидеть дочь свою.

Они вдруг так разговорились,

Что, кажется, совсем забылись.

Она накрыла стол отличный,

Набрала сумочку гостинцев.

О, сколько было в ней добра,

Тепла и материнской ласки.

Что понял он его София,

Под солнышком в тепле росла.

В любви, где маленький цветочек

Лелеяли и берегли.

А он губил его жестоко,

Из уст его не вышло слова

Не доброго, и не плохого.

Он пил нектар её чудесный,

Но не давал он ей тепла,

Теперь он понял,

Как прекрасна его любимая была.

Он вспоминал её лицо,

Её волшебные глаза,

В которых был испуг и ужас.

И молчаливая мольба.

Но поздно каяться, София

Живой остаться не могла.

Что б женщина в ночное время

Могла пройти чрез два села.

Такого быть, увы, не может.

О смерти матери сказать,

Себе он тоже  не позволит.

Он взял с собой гостинцы дочке.

Сказал спасибо и ушёл.

А мать её, уж точно знала,

Сюда он больше не придёт,

Но глаз людской с молвой дойдёт.

Придётся им село покинуть,

Уехать в дальние края.

Где их не знает не душа.

А так случилось в те года,

Над миром лютая война,

Нависла тучей громовой.

Всё шло опять к резне христиан.

Война с Россией, этот план

Созрел давно.

И решено покинуть родину, село.

Не стоить голову клонить

Меж двух кинжалов,

Уходить, решили многие в селе,

В Россию в глубь. Не быть беде.

Под покрывалом тёмной ночи

Они границы перешли,

С хозяйством всем

Да, со скотиной

И в глубь России поползли.

Купили землю, паспорта,

Имея  золота, с лихва,

Не пропадёшь