Абу Мухаммед Али Ибн Хазм - Средневековая андалусская проза Страница 18

Я скажу стихотворение к одному моему другу, — хотя в нем говорится не совсем о том, о чем мы с вами ведем сейчас разговор:

Остаться мне или бежать? Меня красота поманила,Но как бы гордыня твоя сияния не затемнила!

Я снес бы укоры твои безропотно и терпеливо,Когда бы печальных седин порою хула не чернила.

Раздумывает человек о том, что зовется прекрасным,И пятнами не запятнать блистательнейшего светила.

Веснушки не портят лица, от родинок милая краше,Но если веснушек не счесть, лицу красота изменила.

Измученному помоги! Страдалец уже изнывает.Ты видишь: бумага в слезах, заплакали даже чернила.

Но пусть не говорит говорящий, что терпение влюбленного, когда его унижает любимая, — низость души: он ошибается. Мы знаем, что любимая не ровня любящему и не подобна ему, чтобы отплачивать за ее обиды; не относится ее брань и грубость к тому, за что хулят человека, и не остается память о них на долгие годы. Это ведь происходит не в приемных залах халифов и покоях предводителей, где терпеливость навлекла бы презренье, а кротость привела бы к унижению. Ты видишь, что человек увлекается своей рабыней, неволя которой в его власти, и никакое препятствие не мешает ему ее обидеть, — какая же может быть от нее защита?

Что же касается причин гнева из-за оскорбления, то они не таковы. Это бывает лишь между знатными мужами, каждый вздох которых считают и за смыслом речей которых следят, приписывая им отдаленные причины, так как вельможи не роняют слов впустую и не бросают их зря. А любимая — это молодой тростник и гибкая ветка, она проявляет суровость и прощает, когда захочет, а не по какой-нибудь причине. Об этом я говорю:

Даже самый горделивый унижался перед милой,Неприступную твердыню завоевывая лестью.

По стонам аль-Мустансира я теперь иду, влюбленный;Колкости моей любимой счесть готов я доброй вестью.

Женщина — тебе не ровня; унижаясь перед нею,Не пожертвуешь при этом ты своей мужскою честью,

Если яблоко, сорвавшись, невзначай тебя ударит,Пополам его разрезав, назовешь ли это местью?

Рассказывал мне Абу Дулаф, переписчик, со слов Масламы ибн Ахмада, философа, прозванного аль-Маджрити, что тот говорил в мечети, которая стоит в восточной стороне кладбища корейшитов в Кордове, напротив дома вазира Абу Омара Ахмада ибн Мухаммада ибн Худайра, да помилует его Аллах: «В этой мечети постоянно находился мукаддам[27] Ибн аль-Асфар в дни своей юности, так как он был влюблен в Аджиба, молодого слугу упомянутого вазира Абу Омара. Ибн аль-Асфар покидал молитву в мечети Масрура, где было его жилище, и отправлялся ночью и днем в ту мечеть ради Аджиба, так что стража не раз забирала его по ночам, когда он уходил с последней вечерней молитвы. Он сидел и смотрел оттуда на Аджиба, пока юноша не начинал сердиться и досадовать, и, подойдя к Ибн аль-Асфару, он больно бил его и ударял по щекам и по глазам, а Ибн аль-Асфар радовался и говорил: «В этом, клянусь Аллахом, отдаленнейшее мое желание, и теперь прохладились мои глаза!» — и, несмотря на побои, он долго за ним ухаживал».

Говорил Абу Дулаф: «И Маслама рассказывал нам эту историю не однажды в присутствии Аджиба, хотя он видел, каким мукаддам Ибн аль-Асфар пользуется уважением и как значителен его сан и благополучие. Ведь положение мукаддама Ибн аль-Асфара было очень высокое, и он был весьма отличен аль-Музаффаром ибн Абу Амиром и близок к его родительнице и семье. Его руками было построено немало мечетей и водохранилищ, и множество всяких благ пожертвовал он во славу Аллаха, занимаясь при этом всем тем, чем занимаются сподвижники султана в отношении забот о народе и других дел».

Вот нечто еще более отвратительное. У Саида ибн Мунзира ибн Саида, предстоятеля на молитве в соборной мечети Кордовы во дни аль-Хакама аль-Мустансира-биллаха, — да помилует его Аллах! — была невольница, которую он сильно любил. Он сказал, что готов освободить ее и на ней жениться, но девушка сказала ему, издеваясь (а у него была большая борода): «Меня ужасает длина твоей бороды; если ты ее укоротишь, будет то, чего ты желаешь». И Саид ибн Мунзир стал работать над бородой ножницами, пока она не укоротилась, а потом он призвал множество свидетелей и засвидетельствовал перед ними, что невольница освобождена, и посватался за девушку, но она не согласилась. А в числе присутствующих был брат Саида, Хакам ибн Мунзир, и он сказал тем, кто был при этом: «Я сам предложу ей себя и посватаюсь за нее!» И он сделал это, и девушка согласилась, и Хакам женился на ней в этом же самом собрании, а Саид принял этот сокрушительный позор, несмотря на свою набожность, благочестие и рвение в делах веры. Я застал этого Саида; его убили берберы в тот день, когда они силой вошли в Кордову и ее разграбили[28]. А упомянутый Хакам, его брат, глава мутазилитов[29] в Андалусии, их старшина, наставник и оратор, при этом был хорошим стихотворцем и законоведом. Его брата Абд аль-Малика ибн Мунзира тоже подозревали в приверженности к этому толку. Он занимал должность главного судьи во дни аль-Хакама — да будет доволен им Аллах. Абд ар-Рахман был убит, а Абд аль-Малика ибн Мунзира распяли, и рассеяли всех, кто был под подозрением. Отца их, судью судей Мунзира ибн Саида, тоже подозревали в мутазилитстве. Это был красноречивейший из людей, самый сведущий во всех науках, наиболее набожный и больше всех шутивший и забавлявшийся. Упомянутый Хакам жив в то время, как я пишу тебе это послание: он утратил зрение и стал уже очень старым.

Вот удивительный случай покорности любящего возлюбленной. Я знаю человека, который не спал много ночей и испытывал тяжелые мучения, и разрывалось сердце его от страсти. Потом он овладел той, кого любил, и возлюбленная ему не отказывала и не отталкивала его. Но, когда он увидел в любящей невольное отвращение к тому, чего он сам желал, он оставил ее и от нее удалился — не из-за воздержанности и не вследствие страха, а только для того, чтобы угодить желанию любимой. И не нашел он в своей душе помощи, чтобы совершить то, к чему не видел у возлюбленной охоты, хотя и испытывал он к ней страсть неугасимую.

Я знаю одного человека, который совершил такой поступок, но после раскаивался, так как выяснилось, что любимая ему изменяла с другим. Я сказал об этом:

Удача мгновенна, как молния. Ты слышишь заманчивый клич?«Лови меня без промедления! Умей свое счастье настичь!»

Упустишь мгновение редкое, а после жалеешь весь век;Сомнение в собственной ловкости — для счастья губительный бич.

Увидев однажды сокровище, желанного не проворонь;Врасплох нападая без промаха, как сокол на красную дичь.

Это же самое случилось с Абу-ль-Музаффаром Абд ар-Рахманом ибн Ахмадом ибн Махмудом, другом нашим. И я сказал ему свои стихи, и он заимствовал их у меня, и любил произносить их, что стало его привычкой.

Однажды расспрашивал меня Абу Абдаллах Мухаммад ибн Кулайб, из жителей Кайруана[30], во дни моего пребывания в «Городе»[31] (а это был человек с очень длинным языком, хорошо наученный задавать вопросы по любому поводу), и сказал он мне, когда речь зашла о любви и ее свойствах: «Если отвратительно той, кого я люблю, меня встречать, и сторонится она близости со мною, — что мне делать?» — «Я считаю, — ответил я, — что тебе следует стараться привести в свою душу радость, встречаясь с любимой, даже если это ей отвратительно», — «А я не считаю этого, — молвил Абу Абдаллах. — Напротив, я предпочту любовь к ней любви к самому себе и ее желания — своему желанию и буду терпеть и терпеть, хотя бы была в этом моя гибель». — «Я полюбил возлюбленную только ради своей души и для того, чтобы наслаждалась она ее образом, — отвечал я, — и я последую своему побуждению, и подчинюсь своей природе, и пойду по своему пути, желая для души радости». — «Это неправое побуждение! — молвил Абу Абдаллах. — Сильнее, чем смерть, то, из-за чего желаешь смерти, и дороже души то, ради чего отдают душу». — «Ты отдаешь свою душу не по доброй воле, а по принуждению, — отвечал я, — и если бы было для тебя возможно не отдать ее, ты бы наверное ее не отдал. А за добровольный отказ от встречи с любимой достоин ты порицания, так как принуждаешь свою душу и приводишь ее к гибели». — «Ты человек доводов, — Сказал Абу Абдаллах, — но нет доводов в любви, на которые бы обращали внимание». — «Когда приводящий доводы поражен бедствием», — ответил я, и Абу Абдаллах молвил: «А какое бедствие больше любви?»

ГЛАВА ОБ УПОРСТВЕ