А. Ибрагимов - Cтарый царь Махабхараты. Свобода выбора и судьбa в индийском эпосe Страница 18

Конечно, аудитория вправе заподозрить, что высказанное вслух соображение Геры было не единственным: ревнивая богиня просто не жалует детей своего легкомысленного супруга от земных женщин (вспомним, как она преследовала Геракла на протяжении всей его жизни) и, сверх того, желает погибели троянцев и всех их союзников. Всё же главный урок для эпической аудитории состоит в том, что даже царю богов, пытающемуся нарушить установленный порядок в видах благополучия любезного сына, сделать этого не удаётся.

Таким образом, нарушающие справедливость или установленный порядок действия любящего родителя ради любимого чада либо сразу терпят неудачу (попытка спасения Сарпедона, Карны; помазание на царство Девапи), либо возбуждают гнев обиженных, приводящий впоследствии к гибели или едва-не-гибели получателя незаслуженных благ (Иредж, Иосиф); успех интриги может быть временным (Бхарата) и может дорого обойтись благодетелю [сам царь Дашаратха, отправив в изгнание Раму ради молодой царицы Кайкейи, вскоре умирает от горя (Рм)], может быть достигнут ценой гибели невинных людей (Ахилл). В тех редких случаях, когда «произвол» родителя на благо сына достигает долговременного успеха, оказывается, что это вовсе не произвол, а действия в соответствии с предначертаниями неба: Вирсавии удаётся возвести на престол в Иерусалиме младшего из принцев – Соломона – потому, что такова воля всемогущего Бога; Индре удаётся «разоружить» Карну, обеспечив победу своего сына Арджуны потому, что таков небесный сценарий (Сурья, пытаясь спасти Карну, действует против судьбы, которую Карна сам избрал, и потому терпит неудачу). Дхритараштра, поддерживая интриги любимого сына, нарушает не только человеческие, но и небесные представления о справедливости: и страшные предзнаменования, и предсказания мудрецов не оставляют в этом сомнений. И если туповатому Дурьйодхане это невдомёк, то царь не может не понимать, что некоторое время нечестие может сходить с рук, но в конце концов его несчастная слабость неизбежно приведёт к серьёзным неприятностям.

3. Козни Дурьйодханы и колебания Дхритараштры

По завершении раджасуи гости разъезжаются. Бхимасена с почётом провожает до границ царства Бхишму и Дхритараштру, «один царь Дурьйодхана и Шакуни, сын Субалы… оставались в небесном дворце собраний» (Мбх II, 42, 60). Аудитория узнаёт, что Дурьйодхана прожил у Пандавов некоторое время, постоянно сравнивая роскошь построенного демоном-ремесленником дворца со своими наследственными владениями (Мбх II, 43, 1–2): «Живя в том дворце собраний… Дурьйодхана вместе с Шакуни не спеша осмотрели весь дворец. В нём потомок Куру увидел дивные узоры, которые прежде он не видел в городе, носящем имя слона» (Хастинапуре – А. И.). Невиданная роскошь дворца смущает Дурьйодхану, и он неоднократно попадает впросак, то падая в бассейн, то ударяясь лбом в прозрачную дверь, то принимая хрустальный пол за водоём и скинув одежду [ср. с конфузом царицы Савской в великолепном дворце царя Соломона, поднимающей подол платья перед стеклянным полом, который она принимает за водоём (Коран, Cура 27 «Муравьи», 44): «Ей сказали: „Войди во дворец! Когда же она увидела его, приняла за водяную пучину и открыла свои голени. Он сказал: „Ведь это дворец гладкий из хрусталя“»]. «Так, допустив различного рода оплошности и увидев необычное великолепие при великом жертвоприношении раджасуя, царь Дурьйодхана… отправился с опечаленной душою в город, названный именем слона» (Мбх II, 43, 12).

По дороге домой Дурьйодхана делится переживаниями со своим дядей и конфидентом Шакуни, и из этой беседы аудитория узнаёт ряд важных деталей. Прежде всего, Дурьйодхана не скрывает ни своих чувств по отношению к кузенам, ни истинной мотивации [«я проникся ревностью, сжигаемый (ею) днём и ночью»]. Далее, Дурьйодхана вовсе не подвергает сомнению законность раздела царства или заслуги Пандавов, он просто не может видеть «своих врагов преуспевающими». Дурьйодхана в отчаянии: до сих пор все его замыслы по уничтожению Юдхиштхиры оказывались расстроенными. Судя по словам Дурьйодханы, он c наивным фатализмом эгоцентрика («я считаю судьбу наивысшей, а человеческие усилия бесплодными») обращается к мыслям о самоубийстве. Но тут же выясняется, что хитрый и завистливый Каурава умирать пока не хочет, просто надеется, что дядя расскажет о его горестях старому царю; очевидно, на собственную силу убеждения он уже не полагается. Это, в свою очередь, означает, что Дурьйодхана осознаёт: старый царь считает раздел царства справедливым и не намерен притеснять племянников.

Дядя пытается урезонить Дурьйодхану, подчёркивая, что отцовская доля царства получена Пандавами по праву, так как «при этом не были превышены их притязания», «и эта доля приумножена благодаря их собственной мощи». Шакуни предлагает Дурьйодхане с братьями и родичами по примеру Пандавов покорить «всю землю». Дурьйодхана, истолковав это по-своему, бодро начинает строить планы покорения царства двоюродных братьев. Но Шакуни, очевидно, не имел ввиду войны с Пандавами, и объясняет, что в сражении они непобедимы. Взамен хитроумный дядя предлагает племяннику выиграть достояние Пандавов в кости. План Шакуни основан на том, что Юдхиштхира – «больший охотник до игры в кости, но сам не знает, как играть». О себе Шакуни говорит: «Я же искусен в игре в кости, нет равного мне на земле и даже в трёх мирах». Кроме того, он сообщает, что «будучи вызван (на игру в кости), царь царей не сможет отказаться» – запомним это обстоятельство. Дурьйодхана в восторге, но сообщить об этом плане старому царю отказывается (Мбх II, 44, 22): «Ты сам, о сын Субалы, поведай (об этом)… Дхритараштре, – я не могу сказать (это)». Так мы узнаём ещё одну важную деталь предстоящей игры: это не просто вызов на поединок, брошенный одним героем другому, санкция по какой-то причине должна исходить от самого царя Кауравов. Отметим, кстати, восторг Дурьйодханы по поводу плана Шакуни: его желание расправиться с кузенами настолько велико, что Каурава, безусловно являясь могучим и доблестным воином, не раз прибегал (яд, сожжение) и ещё прибегнет к недостойным кшатрия методам борьбы с ними.

По возвращении Дурьйодханы в столицу затеянная Шакуни интрига сначала развивается по привычному сценарию: старого царя уговаривают, тот возражает, колеблется, жалеет сына, желает посоветоваться с Видурой и т. д. Но на этот раз, как мы увидим, исход дебатов и колебаний царя оказывается другим. В споре с отцом Дурьйодхана, не стесняясь, называет Пандавов врагами, сначала полунамёками [«кто не может переносить того, чтобы его подданные находились под (властью) врага, одолевшего их»], а затем прямо (Мбх II, 46, 18): «Я грешный человек, так как ем и одеваюсь, видя (преуспеяние своих врагов). Ведь тот, кто не испытывает ревности (при виде благоденствия врагов), считается низким человеком». На заявление отца о необходимости посоветоваться с Видурой Дурьйодхана прозорливо замечает (Мбх II, 45, 43–44): «Если тут вмешается Кшаттри» (Видура – А. И.), «он отвратит тебя от этого. Если же ты откажешься, о царь царей, я непременно умру. Когда я умру, ты, о царь, будь счастлив с Видурой. Владей тогда всей землёю».

Дальше события разворачиваются в лихорадочном темпе, и сказание подчёркивает, в какой растерянности пребывает старый царь. С одной стороны, он, казалось, поддаётся на шантаж наследника и «с разумом, смущённым судьбою», приказывает начать строительство дворца для игры (Мбх II, 45): «…Дхритараштра, всегда придерживающийся мнения Дурьйодханы, сказал своим слугам: „Пусть искусные мастера быстро выстроят большой, прекрасный дворец собраний… Расставив всюду игральные кости, пусть они, когда он (весь) будет красиво отделан… в должном порядке сообщат мне…“».

С другой стороны, царь, внезапно вновь возымев надежду урезонить отпрыска и «решив, что это – для умиротворения Дурьйодханы, послал за Видурой». Это внешне разумное решение могло бы свидетельствовать о стремлении царя к справедливости. Но так ли это? Сказание тут же сообщает о Дхритараштре (Мбх II, 45): «И хотя он знал о пагубных последствиях игры, он из-за любви к сыну был склонен к ней». На советы Видуры, который, как все и ожидали, игры не одобряет и предвидит опасность раздора, Дхритараштра даёт ответ совершенно запутавшегося человека. Сначала он утверждает, что «не возникнет ссоры». Но тут же заявляет (Мбх II, 45): «Сулит она счастье или несчастье, полезна она или пагубна – пусть эта дружеская игра состоится. Это несомненно предопределено судьбою» (отметим, что, собираясь совершить нечто предосудительное, царь ещё не раз сошлётся на судьбу). На этой философской ноте рассуждения царя не заканчиваются, и он опять проявляет оптимизм: «…Поскольку буду присутствовать я и Бхишма… никакого злополучия не случится…» Но и это не кладёт предела колебаниям несчастного старца. В то время, как Видура по приказу державного брата уже «направился в великой печали» передать Юдхиштхире вызов, сам царь, в очередной раз внезапно проникнувшись «мнением Видуры», «сказал опять Дурьйодхане такие слова наедине: „Не затевай игры в кости, о сын Гандхари!“». Между прочим, попытка отговорить Дурьйодхану указывает, что его oтец и сам не верит, что игра «предопределена судьбою». Точнее, возможны две альтернативные судьбы (эта концепция будет подробно рассмотрена в последнем разделе) и выбор одной из них принадлежит царю, а он, как видим, делегирует выбор любимому первенцу.