Данте Алигьери - Божественная комедия (илл. Доре)

Божественная комедия

Ад

Песнь первая

Лес — Холм спасения — Три зверя — Вергилий

Земную жизнь пройдя до половины,*Я очутился в сумрачном лесу,Утратив правый путь во тьме долины.

Каков он был, о, как произнесу,Тот дикий лес, дремучий и грозящий,Чей давний ужас в памяти несу!

Так горек он, что смерть едва ль не слаще.Но, благо в нем обретши навсегда,Скажу про все, что видел в этой чаще.

Не помню сам, как я вошел туда,Настолько сон меня опутал ложью,Когда я сбился с верного следа.

Но к холмному приблизившись подножью,*Которым замыкался этот дол,Мне сжавший сердце ужасом и дрожью,

Я увидал, едва глаза возвел,Что свет планеты,* всюду путеводной,Уже на плечи горные сошел.

Тогда вздохнула более свободнойИ долгий страх превозмогла душа,Измученная ночью безысходной.

И словно тот, кто, тяжело дыша,На берег выйдя из пучины пенной,Глядит назад, где волны бьют, страша,

Так и мой дух, бегущий и смятенный,Вспять обернулся, озирая путь,Всех уводящий к смерти предреченной.

Когда я телу дал передохнуть,Я вверх пошел, и мне была опораВ стопе, давившей на земную грудь.

И вот, внизу крутого косогора,Проворная и вьющаяся рысь,Вся в ярких пятнах пестрого узора.

Она, кружа, мне преграждала высь,И я не раз на крутизне опаснойВозвратным следом помышлял спастись.

Был ранний час, и солнце в тверди яснойСопровождали те же звезды вновь,*Что в первый раз, когда их сонм прекрасный

Божественная двинула Любовь.Доверясь часу и поре счастливой,Уже не так сжималась в сердце кровь

При виде зверя с шерстью прихотливой;Но, ужасом опять его стесня,Навстречу вышел лев с подъятой гривой.

Он наступал как будто на меня,От голода рыча освирепелоИ самый воздух страхом цепеня.

И с ним волчица, чье худое тело,Казалось, все алчбы в себе несет;Немало душ из-за нее скорбело.

Меня сковал такой тяжелый гнет,Перед ее стремящим ужас взглядом,Что я утратил чаянье высот.

И как скупец, копивший клад за кладом,Когда приблизится пора утрат,Скорбит и плачет по былым отрадам,

Так был и я смятением объят,За шагом шаг волчицей неуемнойТуда теснимый, где лучи молчат.*

Пока к долине я свергался темной,Какой-то муж* явился предо мной,От долгого безмолвья словно томный.

Его узрев среди пустыни той:«Спаси, — воззвал я голосом унылым, —Будь призрак ты, будь человек живой!»

Он отвечал: «Не человек; я был им;Я от ломбардцев низвожу мой род,И Мантуя* была их краем милым.

Рожден sub Julio,* хоть в поздний год,Я в Риме жил под Августовой сенью,*Когда еще кумиры чтил народ.

Я был поэт и вверил песнопенью,Как сын Анхиза* отплыл на закатОт гордой Трои, преданной сожженью.

Но что же к муке ты спешишь назад?Что не восходишь к выси озаренной,Началу и причине всех отрад?»

«Так ты Вергилий, ты родник бездонный,Откуда песни миру потекли? —Ответил я, склоняя лик смущенный. —

О честь и светоч всех певцов земли,Уважь любовь и труд неутомимый,Что в свиток твой мне вникнуть помогли!

Ты мой учитель, мой пример любимый;Лишь ты один в наследье мне вручилПрекрасный слог, везде превозносимый.

Смотри, как этот зверь меня стеснил!О вещий муж, приди мне на подмогу,Я трепещу до сокровенных жил!»

«Ты должен выбрать новую дорогу,* —Он отвечал мне, увидав мой страх, —И к дикому не возвращаться логу;

Волчица, от которой ты в слезах,Всех восходящих гонит, утесняя,И убивает на своих путях;

Она такая лютая и злая,Что ненасытно будет голодна,Вслед за едой еще сильней алкая.

Со всяческою тварью случена,Она премногих соблазнит, но славныйНагрянет Пес.* и кончится она.

Не прах земной и не металл двусплавный,*А честь, любовь и мудрость он вкусит,Меж войлоком и войлоком* державный.

Италии он будет верный щит,Той, для которой умерла Камилла,И Эвриал, и Турн, и Нис убит.*

Свой бег волчица где бы ни стремила,Ее, нагнав, он заточит в Аду,Откуда зависть хищницу взманила.

И я тебе скажу в свою чреду:Иди за мной, и в вечные селеньяИз этих мест тебя я приведу,

И ты услышишь вопли исступленьяИ древних духов, бедствующих там,О новой смерти тщетные моленья;*

Потом увидишь тех, кто чужд скорбямСреди огня, в надежде приобщитьсяКогда-нибудь к блаженным племенам.

Но если выше ты захочешь взвиться,Тебя душа достойнейшая* ждет:С ней ты пойдешь, а мы должны проститься;

Царь горних высей, возбраняя входВ свой город мне, врагу его устава,Тех не впускает, кто со мной идет.

Он всюду царь, но там его держава;Там град его, и там его престол;Блажен, кому открыта эта слава!»

«О мой поэт, — ему я речь повел, —Молю Творцом, чьей правды ты не ведал:Чтоб я от зла и гибели ушел,

Яви мне путь, о коем ты поведал,Дай врат Петровых* мне увидеть светИ тех, кто душу вечной муке предал».

Он двинулся, и я ему вослед.

Песнь вторая

Сомнения Данте — Ответ Вергилия

День уходил, и неба воздух темныйЗемные твари уводил ко снуОт их трудов; лишь я один, бездомный,

Приготовлялся выдержать войнуИ с тягостным путем, и с состраданьем,Которую неложно вспомяну.

О Музы, к вам я обращусь с воззваньем!О благородный разум, гений свойЗапечатлей моим повествованьем!

Я начал так: «Поэт, вожатый мой,Достаточно ли мощный я свершитель,Чтобы меня на подвиг звать такой?

Ты говоришь, что Сильвиев родитель,*Еще плотских не отрешась оков,Сходил живым в бессмертную обитель.

Но если поборатель всех греховК нему был благ, то, рассудив о славеЕго судеб, и кто он, и каков,

Его почесть достойным всякий вправе:Он, избран в небе света и добра,Стал предком Риму и его державе,

А тот и та, когда пришла пора,Святой престол воздвигли в мире этомПреемнику верховного Петра.

Он на своем пути, тобой воспетом,*Был вдохновлен свершить победный труд,И папский посох ныне правит светом.

Там, вслед за ним. Избранный был Сосуд,*Дабы другие укрепились в вере,Которою к спасению идут.

А я? На чьем я оснуюсь примере?Я не апостол Павел, не Эней,Я не достоин ни в малейшей мере.

И если я сойду в страну теней,Боюсь, безумен буду я, не боле.Ты мудр; ты видишь это все ясней».

И словно тот, кто, чужд недавней волеИ, передумав в тайной глубине,Бросает то, что замышлял дотоле,

Таков был я на темной крутизне,И мысль, меня прельстившую сначала,Я, поразмыслив, истребил во мне.

«Когда правдиво речь твоя звучала,Ты дал смутиться духу своему, —Возвышенная тень мне отвечала. —

Нельзя, чтоб страх повелевал уму;Иначе мы отходим от свершений,Как зверь, когда мерещится ему.

Чтоб разрешить тебя от опасений,Скажу тебе, как я узнал о том,Что ты моих достоин сожалений.

Из сонма тех, кто меж добром и злом,*Я женщиной был призван столь прекрасной,Что обязался ей служить во всем.

Был взор ее звезде подобен ясной;Ее рассказ струился не спеша,Как ангельские речи, сладкогласный:

О, мантуанца чистая душа,Чья слава целый мир объемлет кругомИ не исчезнет, вечно в нем дыша,

Мой друг, который счастью не был другом,В пустыне горной верный путь обрестьОтчаялся и оттеснен испугом.

Такую в небе слышала я весть;Боюсь, не поздно ль я помочь готова,И бедствия он мог не перенесть.

Иди к нему и, красотою словаИ всем, чем только можно, пособя,Спаси его, и я утешусь снова.

Я Беатриче,* та, кто шлет тебя;Меня сюда из милого мне края*Свела любовь; я говорю любя.

Тебя не раз, хваля и величая,Пред господом мой голос назовет.Я начал так, умолкшей отвечая:

«Единственная ты, кем смертный родВозвышенней, чем всякое творенье,Вмещаемое в малый небосвод,*

Тебе служить — такое утешенье,Что я, свершив, заслуги не приму;Мне нужно лишь узнать твое веленье.

Но как без страха сходишь ты во тьмуЗемного недра, алча вновь поднятьсяК высокому простору твоему?»

«Когда ты хочешь в точности дознаться,Тебе скажу я, — был ее ответ, —Зачем сюда не страшно мне спускаться.

Бояться должно лишь того, в чем вредДля ближнего таится сокровенный;Иного, что страшило бы, и нет.

Меня такою создал царь вселенной,Что вашей мукой я не смущенаИ в это пламя нисхожу нетленной.

Есть в небе благодатная жена;*Скорбя о том, кто страждет так сурово,Судью* склонила к милости она.

Потом к Лючии* обратила словоИ молвила: — Твой верный — в путах зла,Пошли ему пособника благого. —

Лючия, враг жестоких, подошлаКо мне, сидевшей с древнею Рахилью,Сказать: — Господня чистая хвала,

О Беатриче, помоги усильюТого, который из любви к тебеВозвысился над повседневной былью.

Или не внемлешь ты его мольбе?Не видишь, как поток, грознее моря,Уносит изнемогшего в борьбе? —

Никто поспешней не бежал от горяИ не стремился к радости быстрей,Чем я, такому слову сердцем вторя,

Сошла сюда с блаженных ступеней,Твоей вверяясь речи достохвальной,Дарящей честь тебе и внявшим ей».

Так молвила, и взор ее печальный,Вверх обратясь, сквозь слезы мне светилИ торопил меня к дороге дальней.

Покорный ей, к тебе я поспешил;От зверя спас тебя, когда к вершинеКороткий путь тебе он преградил.

Так что ж? Зачем, зачем ты медлишь ныне?Зачем постыдной робостью смущен?Зачем не светел смелою гордыней, —

Когда у трех благословенных женТы в небесах обрел слова защитыИ дивный путь тебе предвозвещен?»

Как дольный цвет, сомкнутый и побитыйНочным морозом, — чуть блеснет заря,Возносится на стебле, весь раскрытый,

Так я воспрянул, мужеством горя;Решимостью был в сердце страх раздавлен.И я ответил, смело говоря:

«О, милостива та, кем я избавлен!И ты сколь благ, не пожелавший ждать,Ее правдивой повестью наставлен!

Я так был рад словам твоим вниматьИ так стремлюсь продолжить путь начатый,Что прежней воли полон я опять.

Иди, одним желаньем мы объяты:Ты мой учитель, вождь и господин!»Так молвил я; и двинулся вожатый,

И я за ним среди глухих стремнин.

Песнь третья