Гаргантюа и Пантагрюэль — I - Рабле Франсуа Страница 26

Летом иногда вместо плащей – короткие мантильи из вышеназваного материала или мавританские курточки лилового бархата с золотым шитьем, серебристым бисером, или же, наконец, с золотыми витыми шнурами, по швам украшенные индийскими жемчужинами.

На шляпе всегда красовался султан из перьев, под цвет рукавчиков, с золотыми блестками. Зимою верхние одежды украшались драгоценными мехами, как-то рысью, черным енотом, калабрийской куницей, соболем и т. д.

Ожерелья, четки, запястья блистали драгоценными камнями: карбункулами, рубинами, сапфирами, адамантами, александритами, смарагдами, опалами, гранатами, агатами, бериллами, жемчугами.

Головной убор соответствовал погоде. Зимою носили французские, весною испанские, летом тосканские шляпы. Кроме воскресений и праздников, когда все строго следовали французской моде, ибо она солиднее других и целомудреннее.

Мужчины одевались на свой образец: штаны суконные или шерстяные, темно-красного, розового, белого или черного цвета; верхняя часть – из бархата такого же цвета, или подходящего оттенка, вышитая и опушенная по свободной фантазии. Камзол – золотой или серебряной парчи, или бархатный, атласный, тех же цветов, расшитый по тому же образцу; на нем шелковые шнуры тех же цветов и золотые пряжки с эмалью. Кафтаны парчовые или суконные, или же бархатные. Плащи столь же изящные, как и у дам. Шелковые пояса под цвет камзолов; чудесные шпаги с позолоченной рукоятью и в бархатных ножнах под цвет панталон; наконечник ножен – золотой ювелирной работы; такие же кинжалы.

Шапочки – черного бархата, с кольцами и золотыми пуговицами. Сверху – тщательно пригнанное к шляпе белое перо, в золотых блестках и со свисающими сверху рубинами, смарагдами и другими драгоценными камнями.

Мужчины и дамы так симпатизировали друг другу, что те и другие ежедневно одевались одинаково. Чтобы не ошибиться насчет одеяния, несколько молодых людей были приставлены специально для того, чтобы каждое утро осведомляться, как именно одеты будут сегодня дамы. Ибо все делалось согласно воле дам. Не думайте, что они тратили сколько-нибудь лишнего времени на то, чтобы богато и изящно наряжаться, – нет, особые гардеробщики держали наготове любой костюм каждое утро; горничные же были обучены в одно мгновение одевать дам с ног до головы.

А чтобы они имели все эти наряды своевременно, около Телемского леса тянулось на добрые полмили здание, чистое и светлое, в котором проживали все ювелиры, гранильщики, швецы, золотошвеи, портные ткачи обоев и ковров, бархатники. Каждый занимался своим ремеслом, все для монахов и монахинь.

Некий сеньор Наузиклэт посылал им ежегодно по семи кораблей, нагруженных золотом, шелком-сырцом, жемчугом и драгоценными камнями с принадлежавших ему островов Жемчужных и Каннибальских.

Если жемчужины старели и начинали менять свою чистую белизну, искусники-мастера кормили ими петухов и тем восстановляли их Первоначальный цвет.

ГЛАВА LVII. Какой порядок был установлен в жизни телемитов

Вся их жизнь распределялась не законами, статутами и правилами, но доброю и свободною волей. С постели вставали, когда заблагорассудится; пили, ели, работали, спали, когда приходила охота. Никто их не будил, никто не принуждал ни пить, ни есть, ни делать что другое. Так постановил Гаргантюа.

В их регламенте значилась лишь одна статья:

«ДЕЛАЙ, ЧТО ЗАХОЧЕШЬ»!

Ибо люди, свободные, благородные, образованные, вращаясь в порядочном обществе, уже от природы обладают инстинктом и побуждением, которые их толкают на поступки добродетельные и отвлекают от порока: этот инстинкт называют честью. Но те же люди, когда они подавлены и порабощены низкоподчинением и принуждением, отворачиваются от благородной склонности в силу которой они свободно стремились к добродетели, – для того чтобы скинуть с себя и сокрушить иго рабства; ибо мы всегда стремимся к тому, что запрещено, и жаждем того, в чем нам отказывают.

Благодаря этой свободе установилось похвальное соревнование делать всем то, чего хотелось кому-нибудь одному. Если кто-нибудь – мужчина или дама – говорил: выпьем! – все выпивали. Если говорил: сыграем! – все играли. Скажет кто-нибудь: пойдем, порезвимся в поле! – все соглашались идти. Шло ли дело об охоте, – дамы садились на прекрасных иноходцев и сажали сокола, кречета, ястреба или другого хищника на руку, обтянутую перчаткой. Мужчины держали других птиц.

И все они были так благородно образованы, что не было между ними таких, кто не умел бы читать, писать, петь, играть на музыкальных инструментах, говорить на пяти-шести языках, и на каждом языке писать как стихами, так и обыкновенной речью.

Никогда не видали таких храбрых, таких сильных, таких ловких в ходьбе и верховой езде кавалеров. Никто лучше их не владел оружием; не было людей бодрее и веселее, чем они.

Не видывали никогда и таких пригожих, таких милых дам, менее скучных, более искусных рукодельниц, как в шитье, так и во всякой честной и свободной женской работе, какие были там.

И потому-то, когда приходило время, что кто-нибудь должен был выйти из обители или по желанию родителей, или по какой другой причине, то он увозил с собою одну из дам, – ту, которая избрала его своим поклонником; и они вступали в брак. И если в Телеме они жили в преданности и дружбе, то продолжали еще лучшую жизнь в браке и до конца своих дней любили друг друга так же, как в день свадьбы.

Я хочу не забыть описать вам загадку, которая была найдена на фундаменте обители, на большой бронзовой доске. В ней говорится следующее:

ГЛАВА LVIII. Пророческая загадка

В длинных и темных стихах, заимствованных, за исключением двух первых и пятнадцати последних стихов, из сочинения Мелэна де-Сен-Желэ, предсказывается наступление смутных времен, когда сын восстанет на отца, и спасутся только те, кто до конца останется верным своим убеждениям.

В этих стихах видят намек на преследование реформатов. Вообще же оригинальность их только в форме, на чужой язык трудно передаваемой.

Мы оставляем без перевода и остроумное толкование этого пророчества, сделанное в самом конце этой заключительной в книге главы братом Жаном, который находит в этих апокалиптических строках вовсе не предсказание, но «В темных выражениях описанную игру в мяч».

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ И ГАРГАНТЮА

ПАНТАГРЮЭЛЬ, КОРОЛЬ ЖАЖДУЩИХ, В ЕГО НАТУРАЛЬНОМ ВИДЕ,

С ЕГО УЖАСАЮЩИМИ ДЕЯНИЯМИ И ПОДВИГАМИ

СОЧИНЕНИЕ ПОКОЙНОГО МЭТРА АЛЬКОФРИБАСА, ИЗВЛЕКАТЕЛЯ КВИНТЭССЕНЦИИ

1542 г.

ПРОЛОГ АВТОРА

Автор выражает уверенность, что все порядочные люди с увлечением зачитывались «Хрониками об огромном гиганте Гаргантюа», и считает их за это достойными великой похвалы и вечной памяти. Но его желание идет дальше: он советует всем забросить всякие дела и, не отвлекаясь ничем, выучить эти хроники наизусть, чтобы, в случае прекращения книгопечатания, быть в состоянии устно передать их потомкам, в виду их огромного значения для жизни. Эти хроники утешают охотников в их неудачах, облегчают зубную боль (если, обернув их в согретое полотно, приложить к больному месту), они помогают венерикам и подагрикам и т. д. Нет книги, равной хроникам по интересу и приносимой пользе. И публика доказала это, так как за два месяца этой книги было продано больше, чем библии за девять лет.

Побуждаемый успехом «Хроник Гаргантюа», автор, желая дать людям новую возможность для полезного времяпрепровождения, предлагает им другую книгу в таком же роде, но еще несколько лучше, в которой он рассказывает о великих подвигах Пантагрюэля. И пусть его поразят всякие болезни, если в его рассказе найдется хоть одно слово неправды; равно как пусть поразят всякие болезни того, кто не поверит безусловно тому, что он рассказывает в предлагаемых хрониках.