Мифы Древней Греции - Грейвз Роберт "Джон Дойл" Страница 2

В древней Европе не было богов. Великая богиня считалась бессмертной, неизменной и всемогущей. Религиозное мировоззрение пока еще обходилось без идеи отцовства. У богини были супруги-соправители, однако брала она их для удовольствия, а не для того, чтобы дать отца своим детям. Мужчины боялись своего матриарха, поклонялись и подчинялись ей; очаг, за которым она следила в пещере или хижине, являлся самым древним социальным центром, а материнство считалось главным таинством. Вот почему греческое публичное жертвоприношение предусматривало принесение первой жертвы Гестии — покровительнице очага. Белое аниконическое[9] изображение богини было, пожалуй, ее самой распространенной эмблемой, которая в Дельфах имела вид omphalos'a («пупа земли»). Первоначально он мог являть собой горку тлеющих углей, покрытых белой золой. Это был самый простой способ бездымного хранения огня. Позднее внешние признаки этого символа перешли на побеленную известью насыпь, под которой прятали урожайную «хлебную бабу», чтобы извлечь ее весной, когда она прорастет, а также на курганы из морских ракушек, кварца или белого мрамора, под которыми хоронили умерших царей. Небесным символом богини была не только луна, но (судя по Гемере в Греции и Греине в Ирландии) и солнце. В древнем греческом мифе солнце, однако, уступает первенство луне; она внушает больший суеверный страх, не теряет своей яркости к концу года и, кроме того, наделяется правом решать: давать ли воду полям.

Три фазы луны — молодая, полная и убывающая — напоминали три фазы матриарха: девственница, нимфа (женщина в брачном возрасте) и старуха. Далее, поскольку ежегодный бег солнца аналогичным образом напоминал рост и упадок физических сил богини (весна была девственницей, лето — нимфой, а зима — старухой), ее стали идентифицировать с сезонными изменениями в растительной и животной жизни, а следовательно, и с матерью-землей, которая в начале вегетативного года производит только листья и бутоны, затем — цветы и плоды и, наконец, перестает плодоносить. Ее можно представить в виде еще одной триады: девушка верхнего мира, нимфа земли или моря и старуха подземного мира, персонифицированные соответственно в Селене, Афродите и Гекате. Эти мистические аналогии объясняют священность числа три, а количество ипостасей богини-луны доходит до девяти, когда каждая из ее персонификаций — девственница, нимфа и старуха — представлена триадой, чтобы еще больше подчеркнуть ее божественность. Однако поклонявшиеся богине-луне ни на миг не забывали, что имеются в виду не три богини, а всего одна, хотя к классическому времени Стимфал в Аркадии был одним из немногих мест, где все три ипостаси носили одно и то же имя: Гера.

По мере того как соитие становилось общепризнанной причиной деторождения — об этом поворотном пункте в религии свидетельствует хеттский миф о простодушном Аппу (Х. Г. Гютербок. Кумарби, 1946[10]), — религиозный статус мужчины постепенно повышался, а ответственность за беременность женщин больше не возлагалась на ветры и реки. Нимфа, или царица племени, выбирала себе на год возлюбленного из числа юношей, состоявших в ее свите, и в середине зимы, когда кончался год, он приносился в жертву. Возлюбленный был скорее символом плодородия, чем объектом ее эротических наслаждений. Его кровь разбрызгивали, чтобы плодоносили деревья, росли хлеба и давали приплод стада, а тело, вероятно, поедалось в сыром виде женским окружением царицы — жрицами в масках кобыл, сук и свиней. Затем эта практика изменилась, и царь стал умирать, когда сила солнца, с которым его идентифицировали, летом шла на убыль, а другой юноша, его близнец или мнимый близнец — это понятие можно выразить древнеирландским термином «tanist» — становился новым возлюбленным царицы, чтобы в положенное время посреди зимы быть принесенным в жертву и, как вознаграждение за это, возродиться в змее-оракуле. Такие консорты обретали исполнительную власть только тогда, когда им разрешалось подменять царицу, нося ее магическое одеяние. Так возникли цари-жрецы, и, несмотря на то, что солнце стало символом мужской плодовитости, как только возникла связь между жизнью царя и годичным циклом, луна не теряла своего главенства над солнцем, а царица — над царем, по крайней мере внешне, даже тогда, когда матриархат уже полностью выродился. В Фессалии колдуньи продолжали пугать солнце луной, говоря, что его поглотит вечная ночь (Апулей. Метаморфозы ІІІ.16).

Ничто, тем не менее, не свидетельствует о том, что даже в те времена, когда женщины безраздельно властвовали в делах религии, для мужчин не оставалось поля деятельности, где они могли бы прилагать свои усилия без оглядки на женщин. Более того, как показывает исследование Маргарет Мид[11], посвященное охотникам за головами из племени чамбули, живущего в Новой Гвинее, мужчины даже могли перенять ряд характеристик «слабого пола», которые ныне считаются функциональной особенностью мужчин. Им могли доверять охоту, рыбную ловлю, сбор отдельных продуктов питания, уход за стадами и участие в защите племенной территории от пришельцев, но, однако, лишь в той мере, в какой это не нарушало законов матриархата. Избирались вожди тотемных кланов, которым давалась определенная власть, особенно во время переселений и войн. Оказалось, что в разных матриархальных системах существовали различные правила, согласно которым выбирался верховный вождь: обычно им становился дядя царицы по материнской линии, ее брат или сын тетки — опять же по материнской линии. Верховный вождь племени также выступал в роли судьи при решении личных споров между мужчинами, если при этом не наносился ущерб культовому авторитету царицы. Примером самой примитивной из доживших до сегодняшнего для матрилинейных общин являются нага, живущие на юге Индии. У них существует обычай, по которому принцессы должны выходить замуж за малолетних мужей только для того, чтобы тут же с ними развестись. В дальнейшем у принцесс появлялись дети, отцами которых могли быть мужчины, не отличавшиеся особым положением в племени. Аналогичный обычай сохранился также у матрилинейного племени ком в Камеруне. Если только «сто семейств» Локриды[12] не являлись исключением, то женщины из царских семей в доэллинской Греции не считали зазорным иметь любовников из числа своих слуг.

Для отсчета времени первоначально служили смены фаз луны, и всякая важная церемония происходила тогда, когда луна находилась в нужной фазе. Периоды солнцестояния и равноденствия еще не умели определять точно и рассчитывали их с привязкой к ближайшему новолунию или полнолунию. Особое значение приобрела цифра семь, поскольку царь умирал на седьмое полнолуние после самого короткого дня. Даже когда после тщательных астрономических наблюдений удалось определить, что сидерический год[13] состоит из 364 дней и нескольких часов, его все равно делили не на части солнечного цикла, а на месяцы, т.е. лунные циклы. Позднее в англоязычных странах эти отрезки времени стали называть «обычными месяцами». Каждый такой месяц насчитывал двадцать восемь дней, причем это число считалось священным, поскольку луну можно было почитать как женщину, у которой менструальный цикл обычно составляет двадцать восемь дней. Кроме того, этот период охватывает полный цикл лунных превращений. Семидневная неделя, таким образом, является единицей «обычного месяца», причем значение каждого дня, очевидно, определялось в зависимости от соответствующего месяца жизни царя-жреца. Эта система привела к тому, что между женщиной и луной установилась еще более устойчивая ассоциация, причем количество дней в году — 364 — без остатка делилось на 28. В связи с этим всю последовательность народных празднеств в году можно было рассчитать, пользуясь «обычными месяцами». Религиозная традиция сохранила среди крестьян Европы воспоминания о годе, состоявшем из 13 месяцев, несмотря на то, что с момента принятия юлианского календаря прошло уже более тысячи лет. Так, Робин Гуд, живший во времена Эдуарда II, в балладе, посвященной весеннему празднику, восклицает: