Автор неизвестен - Сокровенное сказание Монголов Страница 22

[В том же году Коровы (1205) отдавал Чингис-хан приказ. Посылал он Субеетая посылал в железной колеснице преследовать Тогтогаевых сынов, Худу, Гал, Чилауна и прочих. Посылая же, наказывал Чингис-хан Субеетаю: «Тогтогаевы сыны, Худу, Гал, Чилаун и прочие, в смятении бежали, отстреливаясь. Подобны они заарканенным диким коням-хуланам иди изюбрям, убегающим со стрелой в теле. Если бы к небу поднялись, то разве ты, Субеетай, не настиг бы, обернувшись соколом, летя как на крыльях. Если б они, обернувшись тарбаганами, даже и в землю зарылись когтями своими, разве ты,. Субеетай, не поймаешь их, обернувшись пешнею, ударяя и нащупывая. Если б они и в море ушли, обернувшись рыбами, разве ты, Субеетай, не изловить их, обернувшись сетью-неводом и ловя их. Велю тебе, потом, перевалить через высокие перевалы, переправиться через широкие реки. Памятуя о дальней дороге, берегите у ратников коней их, пока они еще не изнурены. Берегите дорожные припасы, пока они еще не вышли. Поздно беречь коней, когда те пришли в негодность; поздно беречь припасы, когда они вышли. На пути у вас будет много зверя. Заглядывая подальше в будущее, не загоняйте служивых людей на звериных облавах. Пусть дичина идет лишь на прибавку и улучшение продовольствия людей. Не охотьтесь без меры и срока. Иначе, как для своевременных облав, не понуждайте ратных людей надевать коням подхвостные шлеи. Пусть себе ездят они, не взнуздывая коней. Ведь в противном случае как смогут у вас ратные люди скакать? Сделав потребные распоряжения, наказывайте нарушителей поркою. А нарушителей наших повелений, тех кто известен нам, высылайте к нам, а неизвестных нам – на месте же и подвергайте правежу. Наступайте так, будто бы нас разделяет только река. Но не мыслите инако и особо, будто бы вас отделяют горные хребты (будто бы вы „за горами – заделами“). Не мыслите один одно, Другой – другое. Тогда Вечное Небо умножит силу и мощь вашу и предаст в руки ваши Тогтогаевых сыновей. К чему непременно хлопотать о доставке их к нам? Вы сами прикончите их на месте». И еще наказывал Чингис-хан Субеетаю: «Посылаю тебя в поход ради того, что в детстве еще я трижды был устрашаем: будучи обложен на горе Бурхан-халдун Удуитами, из трех Меркитов. Эти столь ненавистные люди ушли опять, произнося клятвы. Достигайте же до конца далекого, до дна глубокого». Так, возбуждая дух его к преследованию, приказал он выковать ему железную колесницу и в год Коровы напутствовал его в поход словами: «Если вы будете поступать и мыслить за глазами у нас так, как бы на глазах наших, вдали – как будто бы вблизи, то Вечное Небо будет вам покровительствовать!»]

§ 200. Когда было покончено с Найманами и Меркитами, то и Чжамуха, как бывший вместе с ними, лишился своего народа. И он также стал бродить и скитаться с пятью сотоварищами. Убили как-то, взобравшись на гору Танлу, убили дикого барана, зажарили его и ели. Тут Чжамуха и говорит своим сотоварищам: «Чьи и чьи сыновья, каких родителей сыновья кормятся теперь вот так охотой за дикими баранами!» Тогда пять спутников Чжамухи, тут же за едой, наложили на него руки да и потащили к Чингис-хану. Приведенный к Чингис-хану, Чжамуха сказал им: "Приказываю вам доложить государю вот как:

Собралася галка,Загадала чернаяСелезня словить.Вздумал простолюдин,Чернокостный раб,На его владыкуРуку поднимать.Друг мой, государь мой.Чем же наградишь?Мышеловка1 сераяКурчавую уткуСобралась словить.Раб и домочадецВздумал государяСвоего предать.Друг ты мой священный,За отцеубийствоЧем ты наградишь?"

["Черные вороны вздумали поймать селезня. Рабы-холопы вздумали поднять руку на своего хана. У хана, анды моего, что за это дают? Серые мышеловки вздумали поймать курчавую утку. Рабы-домочадцы на своего природного господина вздумали восстать, осилить, схватить. У хана, анды моего, что за это дают?"]

На эти слова Чжамухи, Чингис-хан изволил ответить: «Мыслимо ли оставить в живых тех людей, которые подняли руку на своего природного хана? И кому нужна дружба подобных людей?» И тотчас же повелел: «Аратов, поднявших руку на своего хана, истребить даже до семени их!» И тут же на глазах у Чжамухи предал казни посягнувших на него аратов. И сказал Чингис-хан: "Передайте вы Чжамухе вот что:

Вот и сошлись мы. Так будем друзьями.Станем в одной колеснице оглоблями.Разве помыслишь тогда своевольно отстать ты?Напоминать мы забытое станем друг другу,Будем друг друга будить, кто заспится.Пусть ты иными путями ходил,Все же ты другом священным мне был.Если и бились подчас не на шутку,Дружеским сердцем ты горько скорбел.Пусть иногда не со мною ты был,Все же в дни битв роковыхСердцем, душой ты жестоко болел.Вспомним, когда это было меж нами.В ночь перед битвой в песках Харгальчжит,Мне предстоявшей со всем Кереитом,Ты мне Ван-хановы речи сполнаПередал, сил расстановку раскрыл мне.Но и другая услуга твоя – первой не меньше была.Помнишь, как образно ты извещал:Наймана словом своим уморил я,На смерть его своим ртом напугал!".

["Вот мы сошлись с тобою. Будем же друзьями. Сделавшись снова второю оглоблей у меня, ужели снова будешь мыслить инако со мною? Объединившись ныне, будем приводить в память забывшегося из нас, будить – заспавшегося. Как ни расходились наши пути, всегда все же был ты счастливым, священным другом моим. В дни поистине смертных битв болел ты за меня и сердцем и душой. Как ни инако мыслили мы, но в дни жестоких боев ты страдал за меня всем сердцем. Напомню, когда это было. Во-первых, оказал мне услугу во время битвы с Кереитами при Харахалджит-элетах, послав предупредить меня о распоряжениях (перед боем) Ван-хана; во-вторых, ты оказал мне услугу, образно уведомив меня о том, как ты напугал наймана, умерщвляя словом, убивая ртом".]

§ 201. Когда эти слова передали Чжамухе, он ответил так: "Некогда в юные дни, В счастливом Чжубур-хорхонаке, Братство свое мы скрепили. Трапезе общей вовек не свариться, Клятвам взаимным вовек не забыться! Помнишь одним одеялом с тобой

Ночью мы дружно делились.Нас разлучили завистники злые,Подлые слуги коварно поссорили.Думал потом в одиночестве я:„Мы же от сердца ведь клятвы твердили!"Другу в глаза я не мог посмотреть –Жег меня теплый очей его взгляд,Будто бы к сдернутой коже с лицаКто беспощадный рукою коснулся.Думал я: „Клятвой ведь мы незабвенной клялись!Будто мне кожу содрали с лица,Жег меня взгляд проницательных глаз,Глаз Темучжина правдивых.Ныне пожалуй меня государь:В путь проводи поскорее,В путь невозвратно далекий.Я и в дни дружбы с тобою не смогВсе же как должно сдружиться.Ныне ж, народы окрест замирив,Всех чужедальних к себе ты склонил.Ханский престол присудили тебе.Что тебе ныне от дружбы моей –Мир пред тобою склонился!Только ведь сны твои в темную ночьБуду напрасно тревожить.Только ведь думы твои белым днемЯ у тру ж" дать буду даром.Вошью на шее я стал у тебяИли колючкой в подкладке.Велеречива жена у меня.Дальше анды своей мыслью стремясь,Стал я обузой для друга.Ныне ведь в целой вселенной прошла,С краю до края везде пронесласьСлава об наших с тобой именах.Мудрая мать у анды моего,Младшие ж братья и витязи с видуИ с просвещенным умом.Семьдесят три на конях орлукаСлужат в дружине твоей.Вот чем, анда, ты меня превзошел.Я ж с малых лет сиротой,Даже без братьев остался.Сказывать были жена мастерица.Верных друзей я не встретил.Вот почему побежден я андой,Взысканным милостью неба.Если меня ты пожалуешь, друг,Если меня поскорей ты отправишь,Сердце тогда ты свое, о мой друг,Сердце свое успокоишь.Если казнишь, то казни ты меняЛишь без пролития крови.Смертным забудусь я сном.Мертвые ж кости в Высокой ЗемлеБудут потомкам потомков твоихБлагословеньем во веки.Ныне же весь я молитва.Был одинок от рождения я.Счастьем анды, одаренного всем.Я побежден и раздавлен.Этих последних речей моих вы, –Буду просить – не забудьте.Утром и вечером их вы всегдаВ память мою повторите.Ныне ж скорей отпустите меня!Вот вам ответ мой последний".

["В далекой юности, на урочище Хорхонах-джубур, в ту пору, когда братались мы с ханом, другом моим, ели мы пищу, которой не свариться, говорили речи, которым не забыться, делились одним одеялом. Но вот подстрекнули нас противники, науськали двоедушные, и мы навсегда разошлись. „Мы ж говорили друг другу задушевные речи!" – думал я, и будто бы кожу содрали с темного лица моего, я не терпел к нему прикосновенья, я не мог выносить горячего взгляда хана, анды моего. „Говорили друг другу незабвенные слова!" – думал я, и будто бы содрана была кожа с моего кроваво-красного лица, я не мог выносить правдивого взгляда проницательного друга моего. Ныне, хан мой, анда, ты милостиво призываешь меня к дружбе. Но ведь не сдружился же я с тобою тогда, когда было время сдружиться. А теперь, друг, теперь ты замирил все окрестные царства, ты объединил разноплеменные народы, тебе присудили и царский престол. К чему ж тебе дружба моя, когда перед тобою весь мир? Ведь я буду сниться тебе в сновидениях темных ночей; ведь я буду тяготить твою мысль среди белого дня. Я ведь стал вошью у тебя за воротом или колючкой в подоле. Болтлива больно старуха у меня, и в тягость я стал, стремясь мыслью дальше анды. Теперь по всему свету разнеслась слава наших имен, от восхода до захода солнца. У друга моего – умная мать, сам он – витязь от роду; братья – с талантами; да стало у тебя в дружине 73 орлюка – 73 мерина: вот чем ты победил меня. А я, я остался круглым сиротой с одной лишь женой, которая у меня сказительница старины. Вот почему ты победил меня. Сделай же милость, анда, поскорей «проводи» меня, и ты успокоишь свое сердце. Если можно, мой друг, то, предавая меня смерти, казни без пролития крови. Когда буду лежать мертвым, то и в земле, Высокой Матери нашей, бездыханный мой прах во веки веков будет покровителем твоего потомства. Молитвенно обещаю это. Моя жизнь одинока с самого рождения, и вот я подавлен Великим Духом (Счастливым Духом) многосемейного друга моего. Не забывайте же сказанных мною слов, вспоминайте и повторяйте их и вечером и утром. Ныне поскорей отпустите меня".]