Зачарованное озеро - Александр Александрович Бушков Страница 23

Есть сильное подозрение, что игривые политесные разговоры с девчонками в Гаральяне точно такие же, как в Арелате. И Тарик расхрабрился:

— А поцелуи за обиду не считаются?

— Если девушка согласна — тогда, конечно, не считаются, — Тами смешливо смотрела на него, склонив голову к плечу, ее улыбка и тон еще раз доказали: иные гаральянские обычаи ничем не отличаются от арелатских, девчонки точно так же знают толк в политесных игривостях. Тарик недолгое время пребывал в нерешительности. Вроде бы подходящий случай завести разговор об этих обычаях, узнать, как тамошние мальчишки и девчонки дружат, гуляют, встречаются (и, не переходя некую черту, — как далеко заходят, какие у них излюбленные места для прогулок и прочего времяпровождения парочек). Что-то ему подсказывало: Тами охотно поддержит такой разговор и обижаться ни за что не будет — озорные взгляды и улыбки о том говорят.

После недолгого раздумья он все же решил не гнать лошадей, не углубляться в игривости, пусть вполне политесные, — все и так шло отлично. Показал Тами еще одну достопримечательность ярмарки, о которой узнал в прошлом году. На вид самая обычная таверна, небольшая, даже вывеска имеется: «Осенний ветерок». Вот только в отличие от всех прочих таверн, сколько их ни есть, ворота затейливой чугунной ограды наглухо закрыты, как и калитка, а по двору вроде бы праздно слоняются, а на деле бдительно несут стражу дюжие хмурые молодцы в одежде слуг из небогатого дома, и все окна тщательно задернуты занавесками, изнутри не слышно ни музыки, ни веселого гомона гуляк. Кажется, что там нет ни единой живой души, но обстоит как раз наоборот...

Сюда всякий раз съезжались хозяева столичных денежных домов, чтобы потолковать о делах с иноземцами и приезжими со всего королевства. В покое и уюте, без капелюшки крепких напитков здесь обсуждают потоки могучих, невидимых окружающему миру денежных рек — говорят о тех, что уже есть, и намечают течение новых. Умопомрачительная денежка там крутится-вертится — причем не в виде звонкой монеты, а в облике негромких слов и бумаги...

Тами ничуть не заинтересовала эта достопримечательность — как, впрочем, и Тарика. Он уверенно держал путь к гораздо более интересной и как нельзя лучше годившейся для свиданки с красивой девчонкой цели — лучшей на ярмарке кондитерской лавки под открытым небом.

Вычурная чугунная решетка на высоком кирпичном фундаменте окружала обширный кусок земли, поросший невысокой «железной травкой» — самой прочной и неприхотливой на этом свете травой, которую хоть год напролет могут топтать тысячи ног, а она не завянет и не сомнется, зеленеть будет как ни в чем не бывало, словно и впрямь сделана из железа. Там стояло множество добротно сколоченных столиков, рассчитанных на любые компании, от двух человек до дюжины. Занято этак с три четверти, и Тарик, к своей радости, издали увидел несколько пустых столиков — тех, что как раз предназначались для парочек.

В противоположность обычным порядкам, на ярмарке за вход куда бы то ни было взимали денежку, и Тарик без малейшего сожаления расстался с четырьмя медными шустаками, врученными привратнику у калитки. Шустро подскочил подавальщик в золотистом (цеховой цвет кондитеров) фартуке. Ему полагался шустак, но Тарик дал два — чтобы разбитной молодец сразу узрел в нем справного гостя и оборачивался еще шустрее, будто был обут в сказочные башмаки-скоробежки.

Так оно и получилось: подавальщик чуть ли не бегом принес два стула, ловко их ухватив за вырезные спинки, взмахнул скатеркой, вмиг ее расстелив без единой морщинки, подал им две салфетки, которые следовало класть на колени — иные сладости крошились в руках, если их держал человек непривычный, а иные могли капнуть вареньем или другой сладкой начинкой. После того, как требовал политес, обратился сначала к Тами:

— Что желает девичелла?

Тами взглянула на Тарика чуть растерянно:

— Я же тут первый раз...

— Это не загвоздка, — уверенно сказал Тарик.

И, почувствовав себя покровителем, принялся заказывать с большой сноровкой — как-никак здесь он был не впервые и давно приобвыкся. Вскоре на скатерти появились расписанные красивыми узорами плошки, блюдца и тарелочки с разнообразными вкусностями, еще прежде брюха радовавшими глаз разноцветьем и красотой диковинных сладостей. Об иных Тарик и сам слышал впервые, но последовал совету подавальщика, заверившего, что эти новые кушанья ничуть не хуже старых. Появились графины причудливой формы с разноцветными фруктовыми водами и шипучими питиями. Великолепный получился стол.

И началось натуральное пиршество. Тарик с той же уверенностью подсказывал Тами, что следует отпробовать в первую очередь и чем лучше запивать. Она следовала советам, жмурясь от удовольствия, ухитрялась не ронять крошек и ничем не капнуть на салфетку — чем Тарик не всегда мог похвастать, даже чуточку позавидовал такому застольному умению. Прямо-таки благородная дама за королевским столом — где Тарик, понятно, не бывал даже во сне и никогда не надеялся побывать (о чем нисколечко не сожалел — где король и где мы?).

— Это было чудесно, — сказала Тами, когда они вышли из калитки (привратник, хитрющего вида старикашка, поторопился распахнуть ее перед Тами, и пришлось расстаться с еще одним шустаком). — Налопалась сладкого на неделю вперед. Половины я вообще не видела, к нам такого не возили.

— А это они уже здесь готовят, — со знанием дела сказал Тарик. — Заметила, какое все свежайшее? При долгой перевозке засохло бы... Понравилось?

— Не то слово! В ваших каменных чащобах и приятные вещи есть...

— Тебе не нравится у нас? — снова спросил Тарик.

— Ну, не так уж чтобы поперек души, — сказала Тами. — Просто привыкаю с трудом. У нас такие просторы... Леса, равнины, холмы... А здесь, куда ни глянь, взгляд в камень упирается...

— Ну, не везде, — сказал Тарик. — Ты же на Зеленой Околице живешь, не где-нибудь. Завтра посмотришь, какие на реке просторы, и ни во что взгляд не упирается вовсе. И еще...

— Кого я вижу в добром здравии и прекрасном расположении духа! — раздался совсем рядом знакомый голос.

Тарик обернулся в ту сторону. Ага, вот эту встречу никак не назовешь неприятной, это вам не Хорек, которого век бы не