Ирландские предания - Джеймс Стивенс Страница 27

— Я хочу знать твое имя! — молвил он.

Однако на это требование она нахмурилась и отрезала:

— Не хочу об этом говорить!

— Также хочу я знать, откуда ты пришла и куда направляешься.

— Не желаю говорить ни о чем из этого!

— И даже королю?

— Никому не желаю об этом рассказывать!

Кримтанн возмутился.

— Госпожа, — взмолился он, — ты ведь не станешь ничего скрывать от Ард Ри?

Однако дева смотрела на Верховного правителя так же царственно, как и он на нее, и что бы Верховный правитель ни видел в этих прекрасных глазах, он не смел настаивать.

Он отвел Кримтанна в сторонку, поскольку тот не отказывал выслушивать советы.

— Сердце мое, — сказал царь, — мы всегда должны стараться действовать мудро, и мы должны настаивать получать ответы лишь на вопросы, которые касаются нас лично.

Кримтанн воспринял всю справедливость этого замечания.

— На самом деле мне вовсе не следует знать имя этой дамы, и мне все равно, откуда она.

— Не следует? — переспросил Кримтанн.

— Нет, но я хочу знать, выйдет ли она за меня замуж?

— На мой взгляд, это отличный вопрос… — пробормотал его спутник.

— Вот вопрос, на который следует ответить! — с восторгом воскликнул король. — Однако, — продолжил он, — знания, кто это за женщина или откуда она родом, могут принести нам не только сведения, но и муки. Кто знает, в какие приключения вовлекло ее прошлое!

И несколько мгновений тревожно всматривался он в зловещие пределы, и Кримтанн делал то же вместе с ним.

— За ней прошлое, — заключил он, — однако будущее наше, и мы будем спрашивать только то, что относится к грядущему.

Он вернулся к деве.

— Хотим мы, чтобы ты стала нашей супругой, — молвил он.

Говоря это, взглянул он на нее при этом благосклонно, решительно и проникновенно, чтобы взгляд ее не мог отклониться в сторону. И все же, пока смотрел на нее царь, слеза навернулась на ее прекрасные глаза, и между бровями, в глубине, мелькнула мысль о прекрасном юнце, который стоял рядом с царем и тоже смотрел на нее.

Однако, когда верховный правитель Ирландии просит выйти за него замуж, отказываться не должно, ибо не будут об этом просить каждый день на неделе и нет в мире женщины, которая не хотела бы править в Таре.

Вторая слеза уж не скатилась с ресниц девы, и рука об руку с королем отправилась она вместе с ним к дворцу, а позади них в расстроенных чувствах Кримтанн Мак-Аэд вел лошадей с колесницей.

Глава II

Поженили их в спешке, равной желанию владыки; и поскольку он больше не спрашивал ее имени, а она так и не вызвалась назвать его, и поскольку она пошла замуж без приданого и не получила ничего от него, прозвали ее Бекфолой — Бесприданницей.

Шло время, и счастье короля было столь велико, как и предполагали его ожидания. Однако со стороны Бекфолы подобного и быть не могло.

Есть некоторые, чье счастье заключается в честолюбии и положении, и для них возможность стать королевой верховного правителя Ирландии является удовлетворением, которое насыщает желание. Однако ум Бекфолы не довольствовался умеренностью, и казалось ей, что без Кримтанна не обладает она ничем.

Для нее он был светом солнечным от солнца, сиянием в лунном луче; он был благоуханием в плоде и вкусом в меду; и когда переводила она взгляд с Кримтанна на короля, то не могла не замечать, что нужный ей человек не на должном том месте. Она думала, что увенчанный одними только кудрями Кримтанн Мак-Аэд коронован более благородной диадемой, чем все владыки мира. Однажды она так и сказала ему об этом.

Когда Кримтанн услышал эту неожиданную новость, его ужас был так велик, что он подумывал немедленно бежать из Тары; но когда что-то сказано один раз, во второй говорится легче, а при третьем повторении уж слушают терпеливо.

Поразмыслив немного, Кримтанн Мак-Аэд согласился с Бекфо-лой и условился убежать из Тары, и было частью их уговора, что потом они будут жить долго и счастливо.

Однажды утром, когда ни одна птица еще не шевельнулась, король почувствовал, что его дорогая спутница встает. Он глянул одним глазом на бледный свет, который сочился в окно, и понял, что, по правде говоря, его и светом-то нельзя было назвать.

— Даже птицы не поют, — пробормотал он.

Потом обратился к Бекфоле:

— К чему столь ранний подъем, сердце мое?

— Есть у меня дельце, — ответила она.

— Не время сейчас для дел, — умиротворенно молвил монарх.

— Пусть и так, — ответила она и быстро оделась.

— А что за дело? — поинтересовался он.

— Одежду оставила я в некотором месте и надо ее забрать. Восемь шелковых халатов, расшитых золотом, восемь драгоценных брошей из золота чеканного и три диадемы из чистого золота.

— В такой-то час, — терпеливо молвил король, — ложе лучше дороги.

— Пусть и так, — ответила она.

— Кроме того, — продолжил он, — разъезжать по воскресеньям к добру не приведет.

— Пусть приведет, к чему приведет, — ответила она.

— Не подпускать кошку к сливкам или женщину к нарядам — не царское это дело, — сурово молвил монарх.

На все дела и на всех Ард Ри мог спокойно смотреть, взирая на все творимое безмятежным взглядом; однако следует знать, что было одно дело, до предела ему ненавистное, и наказывал он его совершение со всей возможной строгостью, — это было нарушение дня воскресного. В течение шести дней на неделе все, что случалось, могло происходить; это Дермода не касалось, но на седьмой день вообще ничего не должно было происходить, если верховный правитель мог так устроить. Если было то в его силах, он привязал бы птиц к их зеленым ветвям и запретил бы в тот день облакам наполнять поднебесье движением своим и красками. Это правитель разрешал, хотя, быть может, и скрипя зубами, но все прочее, что было под рукой его, чувствовало его власть.

Был у него такой обычай: когда вставал утром в воскресенье, то взбирался на главную возвышенность Тары и смотрел оттуда во все стороны, чтобы видеть, не развлекаются ли где какие-нибудь дивные или сиды его светлости; ибо он напрочь запрещал этим существам пользоваться землей в воскресенье, и горе было тому милому созданию, про которое узнают, что нарушило оно закон его.

Нам неведомо, какое зло он мог причинить дивным, однако во